— Ну что за день такой? — потирая голову уставился он на человека. То что это человек, было видно по довольно старому лицу. Таких вампиров практически и не встретишь, а если и встретишь, то они точно не ударяться, не заметив препятствия. «Что за день такой. Второй раз меня принимают за обычного человека. Обычный вампир — это обидно. А обычный рабочий и плюс к этому человек — в двойне обиднее.»
— Я видимо не вовремя зашел, но я по поводу объявления. — достав сложенное несколько раз объявление и протянул доктору. — Я курьер и не рабочий — я вампир, принадлежащий клану Артефиксов. Мне сообщили, что вы собираетесь на необитаемый остров. — окинул доктора взглядом. — Хоть видимо вы уже собрались и по взгляду видимо опаздываете. На сколько мне известно, ещё не все прибыли на место. — «Хотя та карманница, так понеслась туда, что по моему и в правду опаздывают на всеобщий сбор.» — глаза остановились на трех чемоданах. — Вам помочь? — посмотрев на пожилого мужчину, протягивая руку. — Но больше одного, не подниму, не грузчик всё-же. — и взяв один из чемоданов, тихо спросил. — Так места ещё остались? И если да, возможно ли найти на острове отблески прошлых культуры вампиров, до прибытия людей?

Уильям поставил чемодан, как просил мужчина и посмотрел на него с улыбкой.
— Моё дело предложить помощь. — развел реверант руками. — И чего в моих речах такого ужасного? Я же ещё даже не начал говорить. — добродушный взгляд, сменился удивленным. — И взывать к Святой Розе, это богохульством по моему считается. Если вас так это раздражает, то я могу и не прикрываться ни званием рода, ни частичной принадлежности к вампирам. — он отвечал на все мысленные возмущения мужчины, иногда пожимая плечами и смотря на него. Это навряд-ли могло удивить мужчину, возможно он за свою жизнь повидал много вампиров, обладающие теми или иными способностями. Они по возрасту возможно были и сверстниками и за свою жизнь, Уильям насмотрелся разного.
— Если торопитесь, то чего стоите? — удивленно спросил мальчик, смотря на него, как ребёнок, не понимающий простейших вещей. — Минуты мне на «байку», как вы говорите времени не хватит. А если вы хотите услышать, как я плавал с самого раннего детства, то и тут боюсь ничего нечего мне рассказать. — развел руками смотря на мужчину. — Да и не собираюсь я красть ваш триумф, Арчибальд. Мне это не надо. Меня интересуют больше ценности прошлого, ну, можете меня считать историком и коллекционером, если вы всё так отписываете в выгоду. Ну и вы может заметили, что и мысли я читаю, хорошо. Всё на этом мои вся моя «невероятная ползя» исчерпана. Он смотрел на мужчину, ожидая вердикта, но Уильяму казалось, что оно будет отрицательным. Ну и ладно, как будто первый и последний раз, такое происходит. За свои возможные сотни лет жизни, ещё не раз будут такие «мероприятия». Так что сильно его не огорчил бы отрицательный ответ. "Уж странные люди попадаются мне сегодня.

— Читать не доводилось, но как вернемся обязательно прочитаю. И таких историй не один десяток и я точно уверен, что даже главный герой, совершивший перелет вокруг света, не справился бы без своего «Паспарту». — проговорил берясь за ручки телеги и начиная толкать тележку с чемоданами. — А что если обитаемый остров окажется обитаемым и встретим там, аборигенов вампиров или людей. Даже не знаю, что страшнее. Вампиры быть может сильнее будут, а людей численно больше должно быть. Рано или поздно дойдет до того, что чистокровные вампиры перестанут существовать и даже если не через тысячу лет, но это рано или поздно случиться. На их место придут реверанты. А потом и люди только. — говорил с улыбкой на лице. — И так раздражающие вас кланы и высокомерные вампиры исчезнут, оставив легкий след в истории. — говорил Уильям шагая за доктором. «Слишком много молю языком? Видимо он обычных — светских вампиров не видел. Те только и умеют что языками чесать».

  (спустя время, проведенное дороге по пути в Равену)    Порт и морской вокзал в Равене

Дирижабль «Примум» 

13 мая 1828 года. Перед рассветом.

Как следует разогнавшись, чтобы согреться, Эмилия на полной скорости проскочила сквозь разбухшие от влаги кучевые облака и теперь просто парила. Здесь дул не такой сильный ветер, как наверху и, хотя луна периодически пряталась, ночь стояла прозрачная, звездная. Взгляд, не встречая препятствий, уходил далеко вперед, до самой линии горизонта, мерцающей вдалеке тоненькой полосой, подсвеченной городским электричеством. Под полами кимоно стеганым одеялом расстилалась чересполосица лугов и полей, бежала, змеясь мелкими притоками, Кручица. Редкие огоньки предместий, стоило сфокусироваться на них, размывались и растягивались нитями и зигзагами.

Самый заметный и яркий источник света принадлежал Блюменфростову маяку — к нему вампиресса и направлялась.

Эта долговязая башня фасона «стержень старшины», сооруженная из простого грубого камня, кажется, возводилась еще при Ярле Чечевице. Гигантским перстом она венчала нависающий над берегом кривой утес и по сию пору служила ориентиром не только морским, но и воздушным судам. С ней была связана загадка, которая вот уж третий год будоражила умы коренных граждан Дракенфурта. Не смотря на безобразное запустение, в ночь ли, в бурю ли, в туман башня исправно подавала все положенные благопристойным маякам навигационные сигналы. Кто зажигал огонь, когда хозяина не было дома? Привидения? Духи? Запечные тролли? Местные слагали об этом легенды одна другой жутче и неправдоподобней.

Сфорце трудно было упрекнуть в отсутствии интереса к загадкам, однако, летя на свет маяка, — «как мотылек, ночная бабочка», — прибегала она к сомнительным сравнениям, — девушка в самую последнюю очередь собиралась разоблачать Блюменфроста. Свалившейся с дирижабля в непроходимой глуши, ей стоило определенных усилий найти верное направление, — и вряд ли это вообще случилось бы без доброй воли запечных троллей, — оттого обиталище ученого сейчас интересовало ее исключительно своим прямым назначением. И интересовало преизрядно.

Да что там говорить! Одна Богиня знает, как ей не терпелось поскорее оказаться дома! Впрочем, сначала — похвалиться перед Пегги своим поразительным воздушным приключением. Да-да, прежде прочего — похвалиться приключением, ужин и постель, конечно, подождут. Сначала она все обсудит с Пегги, затем посовещается с кузиной, затем посплетничает с Дейзи, после... кхм... обстоятельно изложит Эдварду суть произошедшего и наконец поведает всей съемочной площадке, какой все-таки подлый, подлый, неслыханный мерзавец этот Найтлорд!

С нее все еще не схлынуло нервное ошеломление; на душе клубился радужный туман, будто наркотическое пойло хастианца продолжало действовать; ветер налетал порывами, ерошил волосы, бежал по коже зябким холодком, но полет и предвкушение завтрашнего дня разгоняли кровь почище сорокапроцентного силибрита, и какое-то время Сфорце все было нипочем.

— И тут, представьте, — подавляя дрожь, обращалась она к небесному простору, — он припирает меня к стенке, сверлит взглядом Эдмона Рочестера, — а в граммофоне у него, представьте, звучит партия Агасфера из «Демона», — и говорит, что страстно хочет, жаждет прибрать к рукам нашу кинеграфию!
— Не может быть! Какая неслыханная наглость! — отвечал простор голосом кузины. — Завидую вашей отваге, дорогая. А вы ему что?
— А я, не поверите, сама не знаю, откуда во мне взялось столько храбрости, я ему: «Вы об этом горько пожалеете! Вы еще не знаете, с кем связались!»
— Не может быть! Я бы на вашем месте от страха лишилась дара речи?! А он вам что?
— А он, не поверите...

За столь содержательными разговорами с воображаемой подругой время текло быстро и незаметно, и путь так же быстро и незаметно сокращался: крошечная путеводная звезда маяка постепенно разгоралась, речная долина мало-помалу переходила в лесополосу, а справа мягкими волнами проступал северный хребет Дымных гор. Округа выглядела дикой, безлюдной, зловеще неприветливой. До цели оставалось меньше километра, но вампирессу уже нешуточно потряхивало; в горле пересохло и под языком образовался мерзкий кисловатый привкус железа. Она опустилась совсем низко, так, что ее одежда и распущенные волосы цеплялись за ветки диких платанов и, скользящая промеж крон, стала еще сильнее походить на ведьму.

— И тут передо мной разверзлась бездна... — бормотала она, словно в забытье. — Я посмотрела вниз, туда, где, словно море, вздымался и опадал сияющий лес... Да, я конечно, испугалась, но, делать было нечего — я дернула за кольцо... А он что?.. Нет, он ничего... Хотя, вы знаете, напрасно... Глупая, глупая бедная Мими!..

Было в этой картине, говоря словами Орландо де Рея, нечто столь же игривое и ужасающее, как сама жизнь.

Отредактировано Эмилия Сфорца (08.11.2017 18:02)

Блюменфростов маяк яркими пучками света полосовал зачарованный, туманящийся предрассветной дремой берег. Невидимые механизмы приводили в движение зеркальное оптическое устройство, которое вращалось вокруг световой камеры, отчего казалось, будто тонкий белый луч тоже крутится вокруг оси, подобно лопастям пропеллера. Достойный фон этому живописному эффекту составляло море — как всегда величественное, как никогда умиротворенное, в своем монументальном спокойствии напоминающее древнее божество, погруженное в беспробудный сон, медленно и значительно оно перекатывало валы, рокотало и пенилось под скалой, невысокими волнами взрыхляло горизонталь, соединяющую его с небом. Небо же, едва осмелившись посветлеть, тут же снова нахмурилось, створожившись вихрастыми тучами, будто кислая простокваша; и начал накрапывать мелкий дождик.

Если бы какому-нибудь праздному гражданину вздумалось прогуляться в эту пору вдоль берега залива, — подышать, скажем, целебным морским воздухом, — он бы с преизрядным удивлением обнаружил, что посреди описанного кроткого пейзажа, в небесной вышине, внезапно появились две стремительно перемещающихся по воздуху фигуры. Одна из них — та, что летела первой, — принадлежала даме, причем даме привлекательной наружности и редкого бесстыдства, на что указывали ее самым возмутительным образом ласкающие взор очертания и немыслимый наряд. Вторая фигура, в противоположность первой, обладала внешностью отталкивающей, уродливой до тошнотворности и принадлежала, по всей видимости, существу мужского пола. Щуплому, субтильному и очень-очень странному существу мужского пола. Ладно: тому, что некогда являлось существом мужского пола.

Левитанты следовали рваной траектории, мотались то вверх, то вниз, суетились и вихляли из стороны в сторону, будто одуревшие чайки перед штормом, и обладай прохожий мало-мальски развитой способностью к анализу, он бы очень скоро догадался: перед ним — погоня, изнурительная, смертельно опасная погоня, как в самых увлекательных остросюжетных детективах.

— Больше никогда... ни за что... — сипела полуобнаженная летунья, отплевываясь от лезущих в рот прядей, — ...пропади я пропадом, если стану воображать себя героиней книги!
— Плохо убегаем! — несся ей вслед скрипучий хохот. — Все равно не убежим! Только потратим время, глупые безумные ведьмы!
Ощущая прямо над собой мерзкую образину гуля, его пышущую жаром пасть и зловонное дыхание, Сфорца опустилась ниже, завернула в сторону так, чтобы уйти из поля зрения, а затем резко, отточенным в школе левитации рывком вырвалась вперед.
— Хрен тебе, паскудина! — огрызнулась она непечатными словами.
Трюк был выполнен настолько ловко, что гуль растерялся и закружился на месте, высматривая, куда она свинтила. Он чуял, что силы добычи на исходе, определял по хрипам в голосе и ритму дыхания, что скоро она вымотается и сдастся, поэтому не ожидал от нее таких изворотливых финтов.
— Ишь мы какие! — клацнул он зубами. Наконец заметил ее слева, над поляной, оторвавшуюся по меньшей мере на пятнадцать метров. Растрепанная и одичалая, похожая на болотную баньши в своем хлопающем шелке, она неслась как угорелая, удирала во всю прыть, заворачивая в сторону каменной громады маяка.
— Хитрое удумали?! — явно забавляясь происходящим, хохотнул упырь. — Мы тоже хитрое удумали!
Поджав одну руку, а другую вытянув вперед, он вернулся в горизонтальное положение и рванул за ней пушечным снарядом, вращаясь и ввинчиваясь во встречные потоки, словно раскручиваемое быстрыми пальцами веретено. В считанные секунды поравнялся с ней, замедлил кружение, разинул слюнявую пасть и захихикал, демонстративно похваляясь быстротой и маневренностью своей паршивой туши. Эмилия выругалась грязнее прежнего. Уже отработанным на практике приемом дернулась вниз и в сторону. Красноглазый, тоже понабравшись опыта, нырнул следом, хватая ее за талию костлявой пятерней.
— Пусти, морготов урод! — взвизгнула она, орудуя локтями и лягаясь. Гладкая атласная ткань помогла ей увернуться и выскользнуть; кимоно лопнуло по шву и с треском разорвалось, оставляя в когтистой лапе трепыхающийся лоскут.
— Иш-ш-шь мы какие! — уже безо всякой насмешки, с одной лишь досадой зашипел упырь, неловко повторив попытку.

Пыл борьбы критически ослабил ментальную концентрацию обоих левитантов: они сначала забуксовали в воздухе, беспорядочно молотя по нему руками, потом на секунду зависли, удивленно выпучивая глаза, и наконец отяжелевшими деревянными колодами друг за другом попадали в заросли бухарника, заскользив по мокрой от росы траве и кубарем покатившись с кочковатого пригорка. К везению Эмилии, упырь, тормозя, крепко саданулся хребтом о толстую корягу, издав при этом характерный звук, напоминающий стук костей лабораторного скелета. Стук, сменившийся настолько душераздирающим воплем, что заныли уши. Сама она, судя по всему, всего лишь вывихнула плечо и переломала ребра.

Морщась и покряхтывая, вампиресса поднялась на нетвердо стоящие ноги, но, встав, сразу же согнулась, застонала, прижимая ладони к мясистой царапине на боку. Из раны обильно сочилась кровь, перед глазами плясали разноцветные круги, в ушах все еще звенело, а в висках и темени стучало.
— Больно! Больно! Больно! — жалобно пробулькал красноглазый, ерзая и пыхтя в нескольких шагах от нее. — Ай-ай-ай-ай! Нам помочь! Больно! Больно! Больно!

Это могло быть уловкой. Это наверняка и было уловкой. Эмилия не стала испытывать судьбу. Дрожа всем телом и спотыкаясь, она пошла, а затем и побежала через по-весеннему пышный луг к вожделенным кривым ступеням, ведущим в башню Блюменфростова маяка.

Отредактировано Эмилия Сфорца (07.12.2017 14:58)

[Малые Пустоши] Монастырь святого Хомы    (временной скачок в два дня) 

15 мая 1828 года.

Как и все творческие люди, Арчибальд часто отдавался своим идеям без остатка, погружался в мир размышлений, фантазий и грез, совершенно забывая о существовании мира реального. В такие дни он спал мало и всегда беспокойно. Спать попросту не хотелось. Но, когда организм попросту отказывался функционировать без хотя бы малой толики отдыха, ученый проваливался в неглубокий, нервозный сон. Во сне он всегда видел образы идей, которые занимали сознание все это время.
Вот и в этот раз, примостившись на неудобной кушетке прямо в лаборатории, Блюменфрост увидел во сне машину, которая обладала разумом. Железяки алхимиков из Гильдии уже понимали речь и могли выполнять простые приказы, но они ─ продукт бионики, а это не считается. Разум там именно от живой составляющей. Арчибальд же грезил именно разумной машиной. Он долго рассуждал о том, что основа разума ─ логика, набор правил и схем. О том, что если уж бездушную машину научили считать за счет обычной механики, то можно придумать и способ соблюдать ее все эти правила. Именно такая разумная машина и приснилась изобретателю. Во сне он увидел ее в своей лаборатории. Удивительно, но она совершенно не была похожа на вампира или человека, в отличие от биомехов Гильдии. Наоборот, это был железный ящик, похожий на сейф, соединенный проводами с другим ящиком, на глянцевой передней поверхности которого мерцала приветственная надпись: «Привет! Меня зовут Алиса! А тебя»?
Охваченный интересом, Блюменфрост соскочил с кушетки и бросился к изобретению.
─ Рад познакомиться, Алиса. Я ─ Арчибальд Блюменфрост, ─ произнося это, он растрепал слежавшиеся во сне волосы и огладил мятую рубашку, приготовился услышать голос механического разума... Но ничего не произошло. В лаборатории стояла гробовая тишина, только жужжали ящики искусственного разума.
─ Я Арчибальд Блюменфрост. Алиса, почему ты молчишь? ─ Торжественность момента была разрушена, теперь мужчина хотел просто услышать ее. Мысль о том, что все это ─ неудачная шутка, ужасала, лоб изобретателя покрылся испариной. Неужели это невозможно? Неужели механический разум не может существовать?
И тут он увидел, что к ящику, на котором мерцала надпись, проводами подсоединена еще и печатная машинка. Изобретатель нажал на клавишу «Р», и соответствующая буква тут же замерцала на новой строке ящика с надписью. Он продолжил набирать дрожащими пальцами ранее произнесенную фразу, буквы послушно появлялись на глянцевой светящейся поверхности. Но и в этот раз машиный разум не ответил.
«Что я делаю не так? Наверняка что-то упустил».
Арчи еще раз внимательно осмотрел все узлы аппарата. Ничего. Затем еще раз. Где-то после третьего или четвертого осмотра его взгляд упал на клавишу печатной машинки, которой не было на обычных «Андервудах». Нажав ее, мужчина увидел, как текст на мерцающей поверхности поднялся на одну строку вверх, затем сами собой защелкали клавиши печатной машинки, и на освободившемся месте стали появляться новые символы: «Рада познакомиться, Арчибальд. Что ты хочешь узнать?»
В этот момент Блюменфрост осознал, как это бывает только во снах, когда знание приходит из ниоткуда и сразу принимается за аксиому, что Алиса может ответить на любой вопрос. Но только на один. И он начал лихорадочно соображать, о чем же спросить. Было желание спросить об устройстве самой Алисы, чтобы потом воссоздать ее, было и желание спросить что-то личное, но в итоге победило гуманистическое начало. Когда есть шанс узнать что угодно, нужно спрашивать действительно весомое. Для общества, в котором довелось жить ученому, таким весомым было одичание.
«Как создать лекарство от одичания?» ─ пальцы застучали по клавишам. Вот он, волнительный момент. Сейчас он клавишу, передающую слово Алисе, и она откроет величайшую тайну в истории. Палец тянется к клавише... Но тут маяк содрогается как от землетрясения, вниз падают куски кровли, фонарь и погребают под собой Алису.
─ Не-е-е-т! ─ крик Арчибальда переходит в какой-то животный вой.
Мужчина подскочил с кушетки, просыпаясь. Несколько секунд потребовалось на то, чтобы понять, что все это было только сном. Вот только вой, который заставил сон прекратиться, перекочевал и в реальность. Там, за дверью маяка надрывалась какая-то тварь. И это явно был не соловей. Взяв со стола свою новую разработку, Блюменфрост распахнул дверь. Увиденное попросту ошеломило. На пороге лежала Эмилия Сфорца собственной персоной. В каком-то немыслимом одеянии, изорваном, грязном. Еще и без сознания. А крики издавал гуль, преследовавший трампессу. Израненный, еле живой, он продолжал ползти по следу жертвы, исступленно вопя. Не тратя времени, ученый подхватил девушку на руки и отнес на кушетку. Дело оставалось за малым ─ нельзя было упускать такой шанс, нужно было опробовать артефакт. Бедолага все равно не жилец ─ даже на первый взгляд его травмы тяжелы, так что то, что должно было сейчас случиться, скорее акт милосердия.
Не будем описывать подробно произошедшее. Скажем только, что и без того израненное тельце гуля разлетелось на куски, забрызгав ошметками все вокруг.

Верно говорят: «У страха глаза велики». Особенно если страх нападает на тебя в темноте посреди леса. Эмилия очередной раз убедилась в правоте этой пословицы, когда пресекла поляну и доплелась до упыря: оказалось, чудище — вовсе и не чудище, а чрезвычайно тощее создание маленького роста с непропорционально крупной головой на тонкой шее и немалыми, но не такими уж огромными, как ей померещилось, клыками. «Да он же совсем еще ребенок! — поразилась девушка. — Страшненький, конечно, но что поделать. Экология, наследственность, нездоровое питание...»

Гуль засуетился, устремив на нее огромные, как у страха из пословицы, глаза:
— Бо-о-ольно! Очень больно-больно! — проскулил он по-ликантропьи, указывая измазанной в земле когтистой лапой на неподвижные нижние конечности. — Добрая ведьма, хорошая ведьма! Ведьма жалится над нами! Ведьма правда нам помочь?
— Попытаюсь, — наморщила лоб Эмилия, медленно обходя его и присматриваясь к его костлявому хребту, изогнутому в неестественной ломаной дуге. — Хотя, не скрою, дело худо. Верней, не просто худо, а эдак основательно паршиво.
Гулья нижняя губа обиженно задрожала, морда жутенько скривилась; он заныл, как старая дверь на скрипучих петлях.
— Немедленно прекрати реветь! — скривилась в свою очередь Эмилия. — Ох, и дернул же меня леший!..
— Плохое дело! Мы умереть! Нам худо и мы тут плохо умереть!
— Господи!.. Ну что ты? Успокойся, ладно? Тише, тише... Шшш... Послушай, слезами горю не поможешь. Ты пробовал взлететь?
— Не можем мы лететь, — потянул носом упырь, — сильно больно нам лететь.
— Дай мне осмотреть тебя. Просто замри. Лежи спокойно, вытяни лап... руки и не дергайся, — вампиресса глубоко вздохнула, поправила, затянув потуже, повязку, сползшую на талию, крякнув и поморщившись, присела перед ним на корточки. — И не вздумал чтоб кусаться, не то тресну! — нашарила она и извлекла из зарослей бухарника толстый суковатый прут.
Гуль и без палки согласился не кусаться и не дергаться.
— Так ты что-то чувствуешь? — осторожно коснулась она его икроножной мышцы.
Гуль помотал плешивой головой.
— А так? — царапнула ногтем его бедро.
— Ничего не чувствуем.
— А так? — с силой ущипнула его за бок. Гуль от неожиданности дернулся и дернулся так резко и так неосмотрительно, что позвонки его опять сместились, издав уже знакомый неприятный хруст. Он забился в конвульсиях, словно выброшенная на берег макрель, широко разинул пасть, намереваясь издать очередной кошмарный вопль, но вместо этого только пискнул и слабо засипел, по всей видимости, наконец-то сорвав голос.
— Черт! Черт! Черт! — девушка тут же перепугано вскочила на ноги, с досадой отшвырнула палку. — И зачем я во все это ввязалась? Послушай, красноглазый... Прости меня! Ну прости, я же не нарочно! Тише, тише... Постарайся не корчиться, а то будет только хуже...
— Мы умрем, — прошелестел бедняга чуть слышно.
— Не умрем! Вот что мы сделаем, — бросила короткий взгляд на маяк Эмилия, — ты оставайся тут и постарайся не шевелиться, а я приведу подмогу. Видишь ту крутящуюся штуку? Я сейчас мотнусь туда и обратно, ладно?.. Вряд ли Арчи дома, но попытаться стоит... А если не дома, тогда... Впрочем, подумаю об этом после...
— Ведьма ведь добрая, хорошая? Она не обманет? — пролепетал измочаленный страданием упыренок. — Мы обещали не кусить и не кусили, пусть ведьма тоже обещает.
— Обещаю, — заморгала девушка, борясь с набегающей слезой. — Все будет хорошо, я приведу подмогу. Потерпи.

Отредактировано Мастер игры (10.12.2017 21:11)

15 мая 1828 года, около полуночи.

На столе перед Арчибальдом стоял хитроумный прибор, представлявший собой удивительную смесь фоноавтографа, граммофона и фонографа. Звукозаписывающее устройство служило для гениального ученого одновременно архивом научных идей и аудиодневником, записывая на специальную пластину голос своего создателя гораздо четче и точнее, чем все его аналоги в мире. Это было одно из тех изобретений, которое Блюменфрост был готов в скором времени отдать жадной общественности, с безумным фанатизмом жаждущей от светила очередного открытия, которое перевернет современные представления о науке. Рядом со столом находился комод, на нем, на специальной подставке лежало еще одно чудо великого инженера — специальное ружье, не нуждающееся в боеприпасах и порохе, обладающее невероятной точностью и нулевой отдачей. Многочисленные катушки, провода, замыкающие элементы и общая конструкция не оставили бы сомнений даже рядовому городскому обывателю — оружие это работает с помощью электричества. Рядом с комодом же валялось множество мелких вещей, сброшенных на пол, чтобы освободить место. Где-то в углу тихо гудел портативный робот, напоминая, что он все еще здесь и готов служить своему хозяину.

Инженер напрягся, прокашлялся, потер руки, потом вставил чистую пластину в голософон (именно так он пока называл своё изобретение), потянул за рукоятку и начал говорить.
— Кхм-кхм, итак, запись номер шестьсот тридцать семь, сегодня пятнадцатое мая одна тысяча восемьсот двадцать восьмого года, время... полночь, я подвожу итог практического эксперимента по использованию направленного потокового излучателя заряженных частиц, образца номер шестьдесят два. Два дня назад у меня появился шанс испытать новую модификацию излучателя, объект — гуль терминальной стадии одичания, к сожалению, смертельно раненый, хотя на общую картину это влияет мало. Итак, на двадцати процентах мощности от исходной выстрел вызывает многочисленные смертельные ожоги по всему телу, поражение центральной нервной системы и мгновенную гибель объекта, весьма... красочную и неприятную, хочу добавить. Выстрел на шестидесяти процентах мощности производился уже по мертвому объекту и вызвал... кхм, кхм, дезинтеграцию тела, к сожалению, оружие не выдержало передаваемой мощности и пришло в негодность после этого выстрела. Перспектива этой разработки очень высока, индивидуальное оружие такой мощности может... изменить все, но необходимо еще несколько тестов. Арчибальд Блюменфрост. Конец записи. — физик расслабился и вернул рычаг в прежнее положение, остановив работу механизма, вытащил пластинку и положил её в ящик письменного стола, потом взял еще одну, повторил процесс и вновь начал речь.
— Это дневник Арчибальда Блюменфроста, запись... не знаю какая, мазель Сфорца не приходит в себя уже два дня, её состояние тяжелое, но стабильное, без ухудшений. Мои препараты должны сделать своё дело, но сотрясение мозга редко обходится без каких-либо последствий. Потому я не могу точно ручаться за её здоровье, — ученый тяжело вздохнул, встал из-за стола и начал нетерпеливо ходить из стороны в сторону, — как она попала ко мне и почему явилась сюда до сих пор остается для меня загадкой. И каким образом она умудрилась столкнуться с преследовавшим её гулем, да еще и практически убить его — тоже весьма любопытно...
— Господи...ди...ди...ди... — из темноты выехал почтовый робот, выпуская из себя маленькие струи горячего пара, — дин Блюменфрост...
— Ну что тебе!? — нетерпеливо, громким голосом спросил Арчибальд.
— Пациент-нт-нт-нт-нтка пришла в себя...

Она лежала в гостевой комнате, укрытая одеялом, из-за необходимости осмотреть тело на предмет травм — обнаженная, с множеством повязок и компрессов на теле, самая заметная из которых покрывала половину головы, полностью скрывая левый глаз.

  (временной скачок в месяц и 16 дней)    [Инграсс, Блайсвилль] Национальный музей естественной истории Те-Миару-Лапунта

Отредактировано Арчибальд Блюменфрост (02.06.2021 11:35)