Холод обжигает глаза животным и покрывает льдом их шерсть
Холод заставляет диких зверей искать жилье человека, чтобы утолить голод
Холод ожесточает волков
Холод заставляет животных отращивать толстую шкуру
Холод позволяет сохранить рыбу свежей без соли пять-шесть месяцев
Холод убивает рыбу удушьем, если у нее нет сил пробить лед
Холод делает животных прожорливыми
Холод меняет цвет зайцев, лис и горностаев
Холод крошит медь, стекло и глиняные кувшины
Холод это возможность играть в замечательные игры на льду
Холод сушит деревья и их стволы трескаются со страшным шумом
Холод примораживает влажную одежду к металлу
Холод повышает урожайность семян
Холод вытаскивает гвозди из стен, дверей и замков
Холод разрывает камни на поле
Холод сжимает обувь
Холод причина кашля и простуды
Холод примораживает губы к металлу

Олаф Магнус, «История северных народов»" 1555 год.

Агония

В моих мыслях — бардак
В моих действиях — тоже
Нет контроля словам
Все теряю, похоже...
Вижу смерти лицо постоянно
В чем дело? Почему ты во мне?
Отпусти! Нет предела
Жажде крови! Хочу я
Просто жить. Понимаешь?
Ведь во мне существуя,
Ты меня убиваешь.
Я не сделаю ЭТО!
Слышишь, Голос-во-мне?
Я не сделаю ЭТО!
Оставь меня! НЕЕЕЕТ!

Автор — Орландо де Рей, знаменитый поэт-гуль, покончивший с собой, бросившись под колеса экипажа.
Из сборника «Жажда крови». Апрель 1818 г.

Песня моряков, которую частенько горланят в порту пьяные матросы

Страсти море, слез река -
Провожают моряка,
Молодого, удалого,
Да к тому же жениха.
Мать, невеста да сестра,
Чисто женская семья,
Что же будут они делать
Без денег и без мужика?

Эх! Без денег можно жить,
Но! без мужика никак,
Как! в семье три бабы лишь,
Кто! прокормит их три рта!

А моряк убит давно -
За борт сбросили его;
В драке пьяной упыри
Кровь ссосали - и на дно.
И невеста хороша -
Замуж поскорей пошла
За богатого вампира
И семье деньжат дала.

Эх! бывают случаи,
Что! кому-то не везет,
Что! люди невезучие,
Но! вампиры ни при чем.

Орландо де Рей из цикла «Марево теней»

Сердце – на вынос,
Кровь – тонкой струйкой.
Тело я бросил.
И душу я продал.

Ну что вы столпились?
Рвите на части!
Убить не боялись
В плену терпкой страсти!

А был я вам братом,
Вместе гуляли…
Сердце набатом
Смерть возвещает…

Розой кровавой
Грудь расцветает.
Кому будет слава?
Кого проклинают?

(Луис Сафр)

Народная алхимическая

Рецепт знахарка мне дала,
Проверенный веками:
Чтоб не сожгло тебя дотла
На сердце злое пламя,

От наших дней не жди чудес —
Взгляни во тьму столетий.
Прямой тропой в полночный лес
Отправься на рассвете,

Под крик полуденный совы
В томительной забаве
Нарви берёзовой листвы
В осиновой дубраве,

Из родника в лесной глуши
Черпни морской водицы,
Квадратный корень накроши
Из минус единицы,

Да не забудь куриный глаз
С вороньей слепотою
По чайной ложке каждый час
Примешивать к настою.

Чтоб не забылись невзначай
Заветные секреты,
В старинный заговор включай
Рецепты из газеты.

Кипят, под крышкою бурля,
Лесные препараты...
К тридцатым числам февраля
Увижу результаты.

(Мари Бёрч)

Гадальная песня

(народная песня, которую поют деревенские девушки во время
гаданий на Фертильские вечерницы)

Песня летела над быстрой рекой,
А я ворожила вечерней порой:
Выйду ли замуж и будет ли сын?
Судьба ли носить мне на пальце рубин?

Сверкая, вода отражает луну.
Гляжу я в нее, вижу — тени по дну,
Лица там черты неземной красоты —
Вампир молодой, не жених ли мне ты?

Жемчужная кожа и брови дугой,
И черные власы — о, суженый мой!
Зажглось мое сердце под взором его,
И нет мне покоя теперь без него.

Клыки его óстры, белы и длинны,
Как будто для плоти моей созданы.
Недобрый то лик; отражаясь, луна,
Сулит мне, что встреча с вампиром дурна.

Подруги смеются — и я весела:
В гаданьях нет правды — все чушь да хула.
Красавец-жених он — иль дьявол и зверь,
В гаданьях нет правды, не верь им, не верь!

Но если вдруг станет кровавой луна,
Хлебнешь тогда горя, подруга, сполна:
Свершится знаменье — на узком пути
В заснеженный вечер вампира ты жди.

То кара небес — твой жених молодой,
Придет за тобою, чтоб сделать женой:
Вонзит зубы в шею и высосет кровь...
Не верьте, девчата, в вампирью любовь!

(Фетамарина)

Орландо де Рей из сборника «Проклятие Розы»

Изменник с черною душой!
Тебя Моргот своей косой
Изрежет.

***

Но перед этим из могилы
Ты снова должен выйти в мир
И, как чудовищный вампир,
Под кровлю приходить родную -
И будешь пить ты кровь живую
Своих же собственных детей.
Во мгле томительных ночей,
Судьбу и небо проклиная,
Под кровом мрачной тишины
Вопьешься в грудь детей, жены,
Мгновенья жизни сокращая.
Но перед тем, как умирать,
В тебе отца они признать
Успеют. Горькие проклятья
Твои смертельные объятья
В сердцах их скорбных породят,
Пока совсем не облетят
Цветы твоей семьи несчастной.

***

Когда с кровавыми устами,
Скрежеща острыми зубами,
К Аскару с воем ты придешь,
Ты духов ада оттолкнешь
Своею страшною печатью
Неотвратимого проклятья.

(Джон Иреникус)

Ты оглянись, ну, хоть на век назад.
Туда, где блеск дворцов, где короли и дамы,
Где паж, влюбленный и чуть-чуть упрямый,
Где шелест вееров и... Маскарад...
Где ночь, от шепота, пьяным-пьяна,
Где взгляд таинственен и так понятен,
И сон несбыточен, но, все-же, вероятен,
Где свет свечей и, где глоток вина...
Там, до утра, шумит веселый бал
И шут танцует под аккорды скрипки,
И, с каждым часом, все нежней улыбки,
И, с тихим звоном, падает бокал...
Там тень, бесшумно, по стене скользит,
С другою тенью яростно сплетаясь
И, взмахом шпаги, вечность приближая
Тому, кто жил, любил и, вот, убит...
И конь уже во тьму летит стрелой,
От мести и опалы ускользая,
Тень, что со шпагой, в серой дымке тает,
Собою разорвав ночной покой...
И, до утра, шумит веселый бал,
Лишь паж, увы, его уже не слышит,
Лишь имя повторяя, тише, тише,
Той, с кем недавно польку танцевал.
Ты оглянись, ну, хоть на век назад.
Туда, где блеск дворцов, где короли и дамы,
Где паж, влюбленный и чуть-чуть упрямый,
Где шелест вееров и... Маскарад...

-----------------------------------------------------

Автор произведения, подписавшийся Фениксом, оставил своим читателям выдержку из дневника, призванную, как полагают искусствоведы, пояснить все грани душевного переживания поэта, сочащиеся из каждой строки:

Когда ты встречаешься с ним взглядом, то этот ненужный кровоточащий орган замирает на мгновение, ты слышишь как течёт кровь по твоим венам, как будто это водопровод проблемный рядом. Но тут ты понимаешь, что жар в тебе вызван не только просто азартом, и очень хочешь сказать об этом, но вот как….
Вот это хороший вопрос – теперь уже жалеешь, что даже в голову не приходили слова подобные, когда-то ты конечно их слышал, даже может быть записывал, да вот только все документы, как бы сказать мягче – уничтожены с большим рвением. Потому что эти слова не нужны, когда требуется только прорываться вперёд, чувствуя ветер в волосах и холодные брызги, что ты вытираешь рукавом и только тогда видишь багрянец. И то, что тебя повергает в оцепенение – что ты от этого ничего не чувствуешь, только ощущение полёта под собой, в следах, что ты оставляешь довольно явно, нет ничего, кроме улыбки. Это ощущение полного контроля над своей жизнью и чужой. Пьяное чувство, и, пошатываясь, ты идёшь дальше, зная, что впереди есть всё, что ты хочешь найти, ну, разве что, там нет под твоей властью того, что ты всегда хотел.
И сожжённые теперь слова были бы как раз кстати, вот только тебе остаётся сглотнуть, опустить глаза – так легче сделать пару шагов. Да – так лучше, и ещё опустить сверкающую сталь, она теперь тоже смотрит только в пол, не смея обнаружить твои багряные потоки, которые кажется не смываются никогда. Но нельзя всегда так же идти – приходится поднять взгляд, и ты видишь замешательство – вроде как хотят ударить, но медлят – от тебя такого просто не ожидали. Даже немного обидно – если ты-то, значит, можешь только лишать жизни. Но куда хуже становится, когда ты открываешь рот.
Вот тут уже настигает тебя удивление – а откуда это всё, даже не совсем понимаешь, как это остановить – сам готов себе горло перерезать. И снова удары – ещё сильнее, видимо для него тоже было не меньшее удивление тобой сказанное. Так правильно, что принимаешь каждый почти без блокировки и улыбаясь, потому, что ни один из них не так болезнен – принять всё чтобы уровнять. Снаружи и изнутри теперь поровну, как и должно быть, и останавливаешь последний удар, заставляя смотреть в свои глаза. Он говорил тогда и был ведь прав на удивление, «глаза не обманывают» – говорил про то, что тебе не скрыться, а ведь оказался прав больше, чем думал.
И все эти раны так приятно саднят и чувствуются, когда сидишь у стены, так и не добравшись до кровати, и прижимаешь к себе, крепко, как будто он собирается сейчас вырваться и убежать, хоть он и не хочет – видно по его полностью расслабленным мышцам, этому лицу и голосу, почти проваливающемуся в сон от усталости, и слава всем, кто есть сверху и, может, снизу, что только от усталости. Ты же не заснёшь в эту ночь на ни миг – только когда уже будет клонить в сон, будишь себя насильно, чтобы продолжать то, ради чего ты и держишься – смотришь заворожено на него, запоминая каждую чёрточку, и этот локон, выбившийся на виске, и эти губы, тонкие черты лица. Запомнить потому, что уже утром тебя здесь не должно быть – как клочок дурного сна. Потому что зачем ты ему? У него впереди жизнь, он успешен и добьётся того, чего захочет, а ты... твоя дорога – за дверь, чтобы не рушить эти мечты, потому, что у него меньше времени чем у тебя – ты не сможешь его заставить жить столько же и так же.
И когда ты идёшь прочь по ещё сонным улочкам, то в носу предательски чешется, от чего ты пытаешься обмануть себя и чихнуть, однако так всё прочищается. Опять обманываешь себя.
И ещё пару дней тебя преследует этот тихий мелодичный голос, который ты и после всегда будешь слышать во сне. В долгом сне, от которого ты бежишь, потому что этот голос в другой стороне. И наяву в каждом перезвоне колокольчиков на ветру, и шорохе.

Да, я знаю, скоро в путь
Скоро встретимся во сне
И под пулями любовь
Не забыть тебе и мне

(Фридрих Вайс Найтлорд)

Пряная Пегги из прессы
Вновь провоцирует стрессы.
Гарельд безбожно хиреет —
Нонеча слава не греет.
Ох уж плутовка из прессы!

***

Давеча дочь августейшего клана
Чудом воскресла (должно быть, часть плана).
Даже для неба чрезмерно светла  —
Дурно лишать кавалеров тепла...
Ох, снова почила любимица клана!

***

Юная леди из Бругге
(Снежкой прослыла в округе)
Вместе с братишкой несносным
Дули крутила взрослым.
Смелые дети в Бругге.

***

Мазель Дезири из столицы
Роптала за чаем с корицей:
"Найтлорд, тот чудак молодой,
Явиться просил с бородой!"
Какие эстеты в столице!

***

Статный блондин из Орлея
Невесте шептал, краснея:
"Верь, я смогу, дорогая,
Ты подожди... нагая".
Бедный блондин из Орлея.

-----------------------------------------------------

Пегги Лимерик, известная как звезда желтой прессы Дракенфурта, однажды решила поделиться со своими читателями плодами того творческого занятия, которому предается для души. До этого момента жители графства не знавали острую на язык журналистку в образе поэтессы. В прочем, и в стихотворениях вездесущая госпожа Лимерик осталась верна своему стилю. Вот, что рассказала сама Пегги о себе и своих лимериках.

Пегги Лимерик – легенда, передаваемая сладострастным шепотком среди жителей Дракенфурта. А в последнее время источники стали утверждать, что слава звезды желтой прессы расползлась и за пределы графства, подобно эпидемии чумы или холеры. Разве что ваша покорная слуга не опасна для тела, а душу очерняет значительно быстрее любой инфекции, но ведь этим Пегги Лимерик и славится среди почитателей жирных сплетен. Сейчас о ней не знают разве что мертвецы, хотя даже им вездесущая проныра не дает спокойно почивать, выискивая скелеты тех, кто уже сам давно стал набором костей в домовине.
Меня зовут Пегги Джонс. С самого детства я слушала наставления заботливых родственников, пылкие заверения, что человеку не стать известным, а если уж брести к вершинам славы, то не женщине. Слушала, сочиняла лимерики (вы же не думаете, что мой псевдоним – это просто красивое слово, выуженное из заумной книги?) и внимательно изучала все, что происходило вокруг меня. Писала пробные очерки, училась на ошибках мистера Зойцсмана, угадывала, чего жаждут любители пикантных новостей, дотошно выискивала события среди обыденной грязи и старалась не упускать из виду малозначительные происшествия, чем грешат нерасторопные репортеришки. Сегодня Пегги Лимерик – личность известная, неординарная и своеобразно очаровательная, разве не так?
Но лимерики я пишу по-прежнему. И в этот раз предлагаю своим читателям старые истории на новый лад.

(Пегги Лимерик)