[Филтон] Коттедж «Красный лист» 

Повертев в руке револьвер, Кристоф убрал его в карман плаща. Ему не нравилась идея графа. Не из-за личной неприязни, а скорее из-за общего представления подобных графу в глазах юстициара. В любом случае, даже если юстициар был бы против, всё зависело от слова Изабеллы, пускай у Кристофа и было больше свободы нежели у обычного телохранителя.
— Я не против, если вы не будете пропадать из виду, граф. И не стоит убегать от меня к какой-нибудь красивой пещере. Для вас это может и романтично, а для меня это будет попыткой с вашей стороны похитить герцогиню. — Кристоф говорил спокойным голосом, в котором даже самый дикий параноик не увидел бы угрозы, только предупреждение. Для пущего эффекта Кристоф улыбнулся. — А вообще, спросите даму, хочет ли она.
Закончив, Кристоф отошёл на пару шагов от пары и закрепил на лице маску.

— Герцогиня, мы уже зрелые вампиры. Мне просто интересно, чем увлекается самая знаменитая девушка Дракенфурта, — Вольфганг остановился и загреб жменю песка. — Вы же должны были найти дело своего сердца. Я слышал, вы есть в рядах депутатов Дракенфурта. Может вы роковая женщина в политике? — Вольфганг засмеялся. — Уверен, что там бы вы произвели фурор. Собственно, как и везде.
Вольфганг ослабил хватку, и песок стал сыпаться меж его пальцев. Граф замер, наблюдая, как, песчинка за песчинкой, на земле возникал маленький холмик из белых миниатюрных камешков. И Вольфганг был создателем этого холма.
— Вот, может, вы дома делаете такие прекрасные холмики из песка? — Вольфганг присел и сделал еще один холмик. — Вы же, по слухам, волшебница.
Вольфганг встал и улыбнулся герцогине. Он вновь пригласил её взять его под руку, а потом решил, что лучше рассказать о себе:
— Знаете, я люблю Орлей. Это моя вторая родина. Считайте, что мой второй дом. Когда я служил в Дракенфуртском горном стрелковом полку, мы часто переходили горы в выходные. И проводили свои увольнительные в Филтоне. Как же мы тогда веселились. Сами знаете, молодость — повод найти проблем, — Вольфганг увидел на горизонте парусник и обратил внимание герцогини на него. — Фрегат. Не меньше. Глядите сколько парусов. Четыре мачты. Небось орлейский... Тааак... О чем это я? Ах да! Так вот. Вы можете мне не верить, но я, будучи лейтенантом, раздел полковника орлейской армии в покер. Какой был скандал. Это кошмар! Он требовал вернуть его именные часы, платок, что подарил ему еще его отец, и его блестящие сапоги с золотыми застёжками. Вот смеху было. Помню, как Генри смеялся. Он то смеялся, но этой историей «подцепил» не одну орлейскую женщину, — Вольфганг засмеялся. — Тот еще альфонс...
Вольфганг решил помолчать немного, а то еще испортит впечатление о себе, в первый же нормальный разговор.

Вечернее небо плавно переходило в море, которое тянулось до самого горизонта и переливалось неимоверными цветами и оттенками. Диск солнца медленно и плавно уходил за край земли, где-то в небе уже появилась первая звезда. Кристоф не спеша шёл за графом и герцогиней на некотором расстоянии, не мешая, но и не теряя их из виду. Он не мог оценить красоту всего окружающего, в его душе не вызывал никаких чувств столь тихий и уютный берег, на котором любой поэт нашёл бы свою музу. Живость картины ярко контрастировала с сердцем юстициара. Различные зелья и токсины почти полностью убили в нём способность чувствовать, но Кристоф не расстраивался, не потому что не мог, а потому что правда считал, что так даже лучше. У него есть в этом мире предназначение, он даже мог испытывать воодушевление, когда Святая Роза вновь озаряла его жизнь своим светом и направляла по непростому пути. Он мог чувствовать радость от того, что спас чью-то жизнь, ведь таким образом он выполнял Её волю. А любовь... Кристоф считал, что он познал истинную любовь. Он всей своей душой любил Святую Розу. Даже его холодное сердце трепетало, когда он видел её лик на гобеленах и фресках. Он не просто верил, он знал, что ОНА всегда смотрит на него, что всегда поддерживает. Лешившись страстей, он сумел познать самое чистое чувство, которое никак не было связано с телом.
Кристоф в очередной раз посмотрел на идущую впереди пару и улыбнулся, но никто не мог видеть этого, поскольку металлическая, с медным отливом маска закрывала его лицо.
— Да хранит вас Святая Роза, — тихо прошептал юстициар и вновь осмотрел окрестности в поисках чего-нибудь подозрительного.

Слова Вольфганга застряли у нее в ушах. Возможно, он не так плох, как она о нем думает? Возможно, даже внутри такого мужлана как Груффид бьется чистое сердце? Возможно, она слишком долго находилась в клоаке дворцовых переворотов? Возможно, его совесть чиста и не запятнана грязью измен и интриг, а она просто не видит... А сказать по правде просто не хочет видеть этого... Вероятно единственный мужчина, о котором она может сейчас думать это Альберт... Альберт, Альберт, Альберт как часто она еще будит вспоминать этого предателя? Как часто он будит бередить ее сердце и мысли. Даже сейчас, когда рядом стоял Вольфганг, Изабелл видела Альберта: его глаза, его губы, даже аромат его духов до сих пор стоял в ее воображение...
— Я родом из Орлея, — наконец остановила его герцогиня. Он отпустил ее, ударив туфлей по песку. Какое-то время Груффид молчал, затем продолжил. Последние слова графа заставили Изабелл проникнуться, словно он почувствовал ее внутреннее состояние, словно на какой-то момент они стали единым целым и их чувства стали одинаковыми... Губы ее дрогнули.
Возможно, сейчас был тот единственный раз, когда она действительно захотела узнать его чуть ближе, чем обычно. Взгляд герцогини упал на Кристофа, а затем вновь опустился на графа. Сердце девушки рвалось от безумного желания проникнуть в голову графа и прочесть его мысли, наконец, понять его истинную суть. Он сидел впереди и не видел лица Изабелл, в минуту, когда она проникла в его мысли и услышала, то, что не должно было предназначаться ее ушам.
Кулаки Изабелл сжались. Она изо всех сил сдерживала желание ударить графа, пройтись рукой по его щеке, так чтобы воздух зазвенел рядом с его ухом. Глаза девушки налились ядовитой злости.
— Кем я буду вас считать? — процедила она, — я буду считать вас прекрасным актером! Святая Роза как это было, — рукоплеща засмеялась Изабелл, — дайте вспомнить, — скрестив руки и положив указательный палец на подбородок процитировала. — «Я от всей души волновался за вас»! Браво! Я чуть было не поверила вам граф! — она замолчала. Буквально на пару секунд, на какое-то мгновение, которое могло показаться вечностью. — А так же я буду считать вас лгуном и ничтожеством... вот интересно и как же вы собирались сделать это? — выпалила герцогиня. — Впрочем теперь уже не важно, а теперь послушайте меня, — повысив тон произнесла она, — может я и маленькая, и дурочка как вы меня считаете... но я н-и-к-о-г-д-а! н-и-к-о-г-д-а, не стану вашей женой! — последнюю фразу она почти выкрикнула. — А теперь позвольте мне отправиться, как вы там выразились... на край света... хотя бы там я буду избавлена от вашего общества!
Глаза ее горели такой обидой, что казалось, прожгут Груффида на сквозь. Впрочем чего она еще ожидала от этого... этого Норданского тирана? Резко развернувшись Изабелл, собиралась уходить.

Ох! Ох! Ох! Герцогине стоило работать каскадером. Это точно. Эта профессия была бы ей в самый раз. Сейчас она играла с самым опасным из огней, которые только хранили в себе все мужские сердца мира вместе взятые. Вольфганг Груффид был не самым удачным объектом насмешек, издевок и... морального насилия. Она его, мягко говоря, трахнула.
Вольфганг почувствовал, как его мысли прочли, и резко обернулся к герцогине. Граф зашипел и сжал кулаки, в которых остались песок и морская вода.
За такие вещи вызывают на дуэль! Мир аристократии живет своими законами. И один из них вежливость и уважение к определенной личности. Если вы осмелились оспорить честность аристократа, то докажите свою правоту в бою. Или же молча терпите и сражайтесь с желанием прочесть мысли собеседника.
В голове графа пронеслось много, очень много мыслей, но все они были направлены на одно — остановить Белль.
Какая же она проворная и привлекательная. Она обошла манеры, чтобы узнать о чувствах Вольфганга. Значит, всё это время она делала вид, что ей неинтересно, краем уха вслушиваясь в слова Вольфганга. Как бы она ни хотела, а он ей перестал быть безразличен. Да! Их отношения немного (ладно, не немного!) хрупкие и странные, но они пара. Это видно, как рассвет в окнах. Они даже ругают друг друга так привлекательно, так эмоционально, так сердечно, что со стороны всё уже понятно. Возможно, именно поэтому Генри, неплохой психолог, и ругается на Вольфганга. Писатель детективов уже всё увидел и понял...
Граф резко прыгнул в ноги герцогини и повалил её на песок. Брутальный, сильный и злой, как два гуля, он запрыгнул на неё и «пригвоздил» её руки к песку своими ручищами. Сейчас Вольфганг был похож на безумца, и хороший игрок в покер поставил бы пару десятков флоренов на то, что он её убьет. Вольфганг только тяжело дышал и смотрел ей в глаза. В её синие точки, которые тоже пылали гневом и обидой. Они теряли друг друга в сплетнях, недоверии и не совсем откровенных речах. Странно, но против этого брака была только Изабелл. Всё остальное было за Вольфганга — за исполнение его варварского плана.
— Ну, ты и смешная... — граф пошел ва-банк. Он нежно прикусил шею герцогини, а потом просто поцеловал её. На месте поцелуя осталось небольшое красное пятно.
— Прости, милая... Кхм... То есть, простите герцогиня. Я не сдержался... — Вольфганг зло дышал и не спускал с неё глаз. — Просто вы такая скандалистка, что аж тошнит.
Ветер дул с юга. Мягкий и теплый бриз трепал волосы герцогини на песку. Вольфганг же напоминал сейчас довольного жизнью вампира. Он любил море, но оно не любило его.

— Понеслось, поехало. Вы еще тут давайте клянитесь на крестах и распятьях. Может еще ритуал проведем? Неееет! Давайте сделаем прекрасный круг сглаза, наполнив его энергией секса? А? — Вольфганг не отпускал девушку и только сел поудобнее.
Граф слегка выпрямил спину и стал искать взглядом фрегат, что они видели на горизонте.
— Вот он, прекрасный корабль. В него вложили столько трудов самые разные мастера, дабы превратить его в орудие для убийств. И ни слова, ни слова про себя он, фрегат, не сказал. Он просто молчит и, иногда, трещит. Но никогда корабль не выкажет своих истинных чувств. Никогда его не поймут, ровно как, никогда он не станет независим. Герцогиня, я — фрегат... И мне нужен капитан. А все мои мысли — это мои мысли. Я уверен, у вас тоже есть, что скрыть и спрятать.
Граф умолк. Голова его стала пуста, и он стал только наслаждаться ветром, закатом, морем и её теплом, что согревало его пах. Вольфганг откинул все мысли и идеи в сторону. Граф решил, что заслужил такую маленькую минутку спокойствия. Всю свою жизнь он был тем, кто руководит и несет на себе ответственность. Ему это нравилось. Довести себя до полусмерти от усталости, накалить нервы так, чтобы в голове жгло от злости, а потом упасть и не вставать — отдыхать, пока есть время.
— Чудесная страна — Орлей. Мне нравится. Столько всего в ней интересного, что иногда дух захватывает. Вот посмотрите сами! Ну, разве смог бы я вот так нагло сидеть на вас и наслаждаться морем где-нибудь в Дракенфурте? Нет! Там же советчиков больше по любви, чем пар. Все сплетничают, все обсуждают! Как меня это раздражает. Все плещут языками и никто не действует... — Вольфганг тяжело вздохнул. — А я люблю движение. Знаете? Приключения! — Вольфганг посмотрел на герцогиню и в глазах его читался юношеский максимализм, который так и остался в сердце графа. — Вот представьте. Погоня. Перестрелка. Девушка в опасности. И злой бандит-гений, который намеревается взорвать муниципалитет. А? Как вам? Дешевая, конечно пьеса, но сколько движения! Я так живу. Порой охота поучаствовать в мелодраме, но не судьба. Буду то ли злодеем, то ли шерифом. Шут его знает!
Бредить Вольфганг перестал и просто посмотрел на герцогиню.
— Кричать, биться, насиловать будете?

Вольфганг продолжал мечтать. Конечно, голова его теперь была свободна от забот, но это не значило, что он не может мечтать. Вольфганг был еще тем развратником и мечтателем. В его голове могли встретиться такие сцены или идеи, что воспитанные девушки бы отмахнулись от графа, покраснев до кончиков пяток. Граф был знаком с писателем. А тут всё становиться ясно. «Писательская болезнь». Вот как это называется! И Генри заразил ею Вольфганга. Эти двое любили посидеть перед камином и помечтать. Они строили такие планы, что, в принципе их воплотить в жизнь было невозможно. Но они мечтали! Они дружили! Они были вместе!
Даже будучи поглощенным, в мечтания и раздумья, Вольфганг заметил как приблизился Кристоф. Краем глаза граф отметил его присутствие, но вставать с герцогини было так лень. Но надо!
Граф встал с герцогини и посмотрел на юстициара удивленным взглядом. Кристоф потянулся к мечу, а потому граф подумал только одно:
«Неужто очередной хастианский шпион?» — Вольфганг сделал шаг и закрыл собой герцогиню.
— Разве не слышали, что у девочек часто такое? Они ляпают языком такооо-ое! А тут еще и я посодействовал...

Вольфганг мило улыбнулся Торквемаде. Юстициар не станет мешать ему ухаживать за девушкой. Инцидент был исчерпан, а потому Вольфганг повернулся к герцогине и резко поднял, схватив её за плечи. Вольфганг взглянул ей прямо в глаза и быстро передал ментальное сообщение:
«Мы круты и влиятельны! О да!»
Граф сам стряхнул с неё песок и помог устоять на ногах. Затем Вольфганг накинул на неё свою куртку и, подобрав туфли, повел даму обратно в дом.
— Герцогиня, скажите, какую кухню вы любите больше всего? Я думаю сегодня вам придется довериться моему вкусу, но в дальнейшем я бы хотел оставить выбор пищи за вами. Ужин уже ждет нас. Мы и сами не заметили, как провели у моря часы. Я, конечно, не самый популярный воевода, но помнится нас учили и кашу из топора варить. Да! Хотите попробовать? — Вольфганг рассмеялся. — Думаю, что нет. К черту эту кашу! Выпьем вина, герцогиня, и отдохнем от поездки.
Вольфганг едва на ногах держался. Граф жутко вспотел и стал ощущать неодолимую слабость. Но упасть или даже споткнуться он себе позволить не мог! Вольфганг терпел и шел в сторону дома. Похоже, он сегодня опоздает на ужин...

  [Филтон] Коттедж «Красный лист»

[Филтон] Парк имени Шарля Кретьена    (временной скачок в две недели)   

Сидя в карете, Сирените совсем не обращала внимания на то, чем занимается ее кавалер. Сейчас у нее была куда более важная задача — на несколько мгновений расслабившись, она могла потерять контроль и закончить жизнь безумной где-нибудь в трущобах Филтона. Давая себе отдохнуть, Сир все-таки умудрялась поддерживать тонкую грань сознания, переступать которую она не имела права. Юстициар вызывал лишь легкую боль и беззвучное шипение — в его присутствие девушка чувствовала себя очень странно. Одновременно плохо и хорошо. Подобное положение вещей заставляло задуматься. Хотя была и еще дна мысль, которая мучила ее сейчас, — поспешность, с которой Адриан рвется в бой и соглашается на самые безумные поступки. Он слишком на себя много брал, он слишком много от себя требовал. У Сирените возникало ощущение, что это она живет века, а он — всего лишь годы. Ведь у нее хватает сил ждать, а у него нет даже терпения, чтобы отдохнуть. Но вот карета, наконец, свернула на небольшую проселочную дорогу, ведущую к морю. Кучер остановил лошадей, не доезжая нескольких метров до белоснежного песчаного пляжа.
Стоило карета остановиться, как Сир тут же открыла глаза, придя в себя, и бросив лукавый взгляд на юстициара, открыла дверь и покинула карету, не позволяя Адриану помочь себе.
— Я не кисейная барышня, — строго заметила она, наблюдая за тем, как мужчина покидает карету. — Вот, любезный, спасибо за приятную поездку, — обратилась она к кучеру, протягивая несколько монет, вновь опередив вампира. «Если ему так нравится бросаться в пекло, то пусть на собственной шкуре прочувствует, каково это, когда ты не в силах управлять ситуацией». Кучер ничего не сказал — ему было как-то все равно, что могло произойти между этими двумя во время пути. Все-таки деньги есть деньги. И не важно, кто их заплатил, господин или госпожа.
Легкий морской ветерок ласкал кожу, путаясь в волосах. Вдалеке уже алели первые струны Авроры. Над черным волнующемся морем нежными полосками проступали предвестники зари. Прекрасная симфония утра, прелюдия к новому дню. Доказательство того, что мир продолжает жить вопреки всем войнам и конфликтам. Пусть господа устраивают интриги, путь люди воюют, и льется кровь. Солнце взойдет всегда. Всегда наступит новый день, чтобы не творилось на земле. И это радовало. Это вселяло надежду.
— Приятно? — пройдя немного вперед, спросила она у Адриана. — Я могу быть жесткой и злой, но с тем же успехом могу стать милой и доброй. Эта была легкая демонстрация и доказательство того, что я смогу сыграть ту роль, что вы мне предписали, — не дожидаясь вампира, девушка не спеша спустилась к морю. — Древние верили, что у каждого из нас есть частица одной из стихий, которая придает нам сил и делает нас такими, какие мы есть, — зачерпнув пригоршню песка, произнесла Сир. — Вы — огонь. Самоуверенный, властный, гордый, порой жестокий, порой согревающий. С одинаковым успехом вы можете сжечь города и обогреть жилище. Я — вода. Мягкая, текучая, неуловимая, нежная. Каплю дождя легко смахнуть с щеки неловким движением. Но покажите мне того, кто осмелится выстоять против цунами. — Песок медленно струилась сквозь пальцы девушки. Когда она закончила свой рассказ, на ладони осталось лишь несколько песчинок. Сир поднесла руку к губам и сдула остатки песка. — К чему я это вам рассказала? К тому, что подобные союзы опасны. Но как всегда, вы пропустите мои слова мимо ушей... — Она гордо выпрямилась, устремив свой взор в лазурную даль моря. На пляже не было ни души, а значит, сегодня здесь и сейчас весь мир принадлежал только ей одной. Острожным движением Сирените скинула вуаль, открыв лицо ветру и стихии, точно здороваясь с новой зарей.

Девушка отдыхала и наслаждалась спокойствием и тишиной. Солнце с трудом, неохотно, выплывало из-за бушующих волн. И мало кто в этом безумном бушующем мире может остановиться и посмотреть на рассвет. Мы так спешим куда-то, что не замечаем простых красот. Люди ищут философский камень и святой Грааль не замечая простых обыкновенных чудес окружающего мира. Но вот ее покой вновь оказался нарушен. Этот самодовольный, заносчивый, но почему-то милый, юстициар снова проник в ее разум. Не уже ли так сложно научится говорить словами? Не уже ли обязательно лезть в чужие мысли?
— Я создаю видимость, дорогой мой, — обратилась она к вампиру, одарив его ласковой улыбкой.
Мужчина был сосредоточен, по всему его виду можно было сказать, что в данный момент Адриану приходилось тяжело и без колких замечаний Сир. Сканировать такое обширное пространство очень и очень тяжело. Столько эмоций и мыслей... столько ужасных, не нужных воспоминаний... Сирените понимала его возможно лучше, чем кто-либо другой. Она отлично знала, каково это, когда твой разум пронзают сотни иголок. Она знала, как это слышать ужасные крики, от которых нельзя сбежать. «Глаз зверя» награждает своего носителя не только способностью предчувствовать... За нее приходится дорого платить... тридцать лет — срок жизнь, который еще никто не смог переступить в семье Сир... десять лет — максимальная отдаленность трагического финала под названием «безумие»... можно, конечно, и снять камень и забыть про него как про страшный сон. Но... многие погибали именно при подобной попытке. Но Адриану об этом знать не стояло. Пусть живет в сладком неведенье.
— Бедный, несчастный, уставший мальчик, — запела Сир, обходя вампира. — Тяжело, наверное, дается такое количество людей? А главное, сколько всего ненужного и лишнего. Как трудно при этом оставаться спокойным.- Девушка напоминала кошку, которая искала как бы лучше напасть на своего сородича.
Закончив круг, Сирените встала за спиной у вампира, подойдя совсем близко, и замолчала. Бесшумно и незаметно один из клинков выполз из своего укрытия. Сирените накрыла немного выдвинувшееся лезвие ладонью, дабы ее спутник ничего не смог бы заметить. В голове начала звучать страшная канонада — было близко ранение и ее предупреждали об этом. Но Сир отказывалась слушать. Пальцы крепко сжали острые грани и, металл вонзился в ладонь, прорезая ткань перчатки, разрывая кожу. Кровь потекла по блестящему лезвию. В разуме раздался жуткий крик — вой самой смерти. Его достаточно услышать только раз, чтобы потом уже навсегда понять, как нужно избегать ранений. Но сейчас этот крик предназначался ему. В психионике действовал одни закон: «чем ближе человек, тем легче тебе проникнуть в него». Но в данном утверждение верно и обратное. Чем проще тебе проникнуть в оппонента, тем ярче и сильнее ты будешь его ощущать. В это мгновение Сирените бы не позавидовала Адриану. От жуткого крика, который заглушал собой любую другую боль, Сир пошатнулась, на секунду облокотившись на спину вампира. Но потом вновь взяла себя в руки и твердой походкой направилась в противоположную морю сторону, где виднелись несколько камней. Лишь стояло девушке до них добраться, как вся уверенность и твердость пропала. Она не села, а упала на холодные камни: все ее усилия сейчас были направлены на сохранения твердого разума и чистоты сознания. Она старалась изгнать крик, абстрагироваться от него. А это было не просто.
Нет. Она не мстила и не злилась на вампира. Просто она слишком хорошо понимала, что Адриан продолжит гонку. Что он кинется в бой. А потом... Она не собиралась хоронить... еще одного... Он устанет... У нее появится день... День на то, чтобы все проверить, на то чтобы продумать план действия. И на то, чтобы по возможности отгородить его и себя от беды.

Страшная головная боль — вот расплата за то, что она смогла нанести ему удар. Быстрый, мощный, сильный. Сир не сомневалась, что юстициар сможет отразить атаку и защититься. Но также ей хорошо было известно, сколько сил он на это потратит. Но игра стоила свеч. Теперь они оба были не в лучшей форме. Крик превратился в ноющую постоянно гнетущую песнь — разум хаотично пытался высвободиться из цепких когтей, но ничего не получалось. Ее лицо стало бледным и безжизненным, на лбу выступила испарина. Дыхание было частым и прерывистым. Ее убивали изнутри. Разрушили, лишали всего, что являлось ее составляющей. Но Сирените не сдавалась — она боролась. Точно погрузившись в транс, девушка смотрела в одну точку, уносясь следом за ветром. Холод камней и близость океана составляли для нее тонкие нити, которые говорили про существование мира. Они не давали ей сойти с ума полностью. Они возвращали ее в эту реальность. Но при всем при том Сир даже не шелохнулась, когда к ней подошел Адриан и, накрыв плащом, присел рядом. Его присутствие не сильно отразилось на ее состоянии. Она чувствовала его злость и раздражение, но они были всего лишь песчинками на фоне царящего безумия.
Девушка покрепче укуталась в плащ и безвольно наблюдала за тем, как вампир перевязывает ей раненую руку. Она вся дрожала... Она боролась с собой. За эти дни Сир слишком устала. За два дня слишком много всего... Ее психика просто не выдерживала, грозясь придать хозяйку. Дрожащими руками жрица смерти открыла сумочку и достала граненый флакон, наполненный спасительным лекарством. Залпом Сир выпила половину флакона — боль отступила, но не исчезал окончательно. Она спряталась в глубине, тихо нашептывая и подвывая. Но к такому состоянию девушка была уже привычна и поэтому могла себя контролировать.
— Я сделаю это еще и еще раз... — прошептала она, говорить громко не было сил. — Я буду так поступать столько, сколько нужно для нашей безопасности. — Сир пристально посмотрела в глаза вампиру, словно бросая ему вызов, точно говоря, что ей все равно, чего он хочет. Но потом взгляд перешел на порезанную руку, которую покрывал платок ее союзника и соперника.
— Кто-то назовет меня безумной. Может он будет и прав... Я непредсказуема, поэтому до сих пор и жива. Спасибо... — выдохнула она вдруг, печально улыбнувшись. — Я верну его позже... когда кровь остановится... Если вас это утешит, мне сейчас куда хуже чем вам... в тысячу раз... — прошептала Сирените, рука машинально потянулась к камню, сжав его в тисках. Но потом Сир отпустила его и девушка слегка откинулась назад, облокотившись на руки, позволяя ветру сдуть с себя остатки боли. И ее не волновало, как это будет выглядеть со стороны и что подумает Аскар. Все равно, хуже про нее он уже точно думать не будет.

Прохладный ветер обдувал ее тело, развивая волосы и унося далеко-далеко все проблемы и беды. «Камень» тихо ныл, напоминая о ране, но Сирените уже не слушала его. Она просто закрыла глаза и позволяла океану унести в волнах то, что причиняло ей боль — все эмоции и чувства, что будоражили ее разум. Сирените просто наслаждалась. Ее тело замерзло и превратившись в каменную статую. Девушка отделилась от реальности, притупив все чувства и ничего не ощущая вокруг. Она слышала голос Адриана, который все-таки признал свое поражение и согласился подождать. А разве могло быть иначе? Разве Сирените могла проиграть?
А потом внезапно мужчина подхватил ее на руки. Первое, что захотела сделать Сир, это прикончить несчастного, который посмел так обращаться с ней. Но потом, понимая, что ничего не сможет сделать, лишь покорно положила голову на грудь юстициару, прикрыв глаза, и наслаждаясь моментом. Голова жутко болела: хотелось кричать и плакать, и выть, точно дикий зверь. Но она вновь нашла успокоение. Прислонившись к груди вампира, Сирените слушала, как билось его сердце. Тихое, сильное, храброе. Оно поддерживало в девушке присутствие реальности, заменив собой и океан, и солнце, и волны, и ветер, и камень. Теперь одно оно держало ее в мире живых. Она не шумела и не плакала. Глубинами души и остатками разума, Сир понимала, что все глупо и наивно. Все совсем не так, как кажется на первый взгляд. Но поделать она уже ничего не могла.
Они шли долго. Сир даже стало казаться, что этот путь перерастает в вечность. Она знала, что стала палачом для Адриана невольным, жестоки, бессердечным. Но раскаивается в содеянном, она не собиралась. Жрица смерти сделала все правильно, все верно. Другого выхода нет. Другого исхода просто не может быть.
Но вот они, наконец, нашли подходящую карету. Сир попыталась встать сама — она хотела посмотреть на повозку, запомнить ее, но ей не дали этого сделать. Адриан аккуратно уложил девушку на сиденье:
— На вокзал, — услышала она прежде, чем карета тронулась.
А потом прохладные пальцы коснулись ее так осторожно, так ласково, что Сир вся поежилась от уже давно забытых ощущений. А потом раздался голос. Такой далекий и такой живой. Такой необходимый ей в данную секунду.
— Не надо... — тяжело дыша, ответила она отвернувшись. — Вы и так устали... Не тратьте свои силы на старую собаку... — словами и разумом она отказывалась. Но сердце и душа говорили «да». Сирените расслабилась, убрав все барьеры. В усталом сознании всплыла только одна мысль «Решать ему». Она вновь предоставляла выбор вампиру, оставаясь только тенью, только игрушкой в руках судьбы.

  (временной скачок в две недели)    [Филтон] Гостиница «Метрополь»

Начало игры
На этот раз Кэйшес отлучился с фермы не для того, чтобы уйти в леса, а чтобы просто погулять. Оседлав своего коня — вороного Амадея — он доехал до морского берега. Прогулка Лавджоя затягивалась уже на несколько дней, но за происходящее на ферме в его отсутствие мужчина не переживал — ребята и без него справлялись.
Кэйшес всегда чувствовал себя немного странно, сидя в седле. Он был отличным наездником, но иногда задумывался о том, что он сам, по сути, такой же конь, только зубастый и вредный. Однако смутные воспоминания о его собственной сущности контакт с Амадеем только усиливали.
Прорысив какое-то время по морскому берегу, мужчина заметил вдалеке заходящую в море девушку. Он довольно быстро приблизился к ней и сумел рассмотреть. Кэйшес не акцентировался на внешности, зато сразу увидел и ощутил ее печаль. В противовес своей истинной натуре, он остро реагировал на такие чувства, и они даже отдавались в его собственном сердце. Чем ближе для него человек — тем сильнее было это мучительное щемление. Девушка была абсолютно незнакомой, потому свой отклик на ее эмоции Кэш мог без труда игнорировать, но все же это было неприятно.
Амадей по команде всадника замедлился до шага и приблизился к девушке со спины, потом поравнялся и встал рядом.
— Мазель, в одиночестве позволительно искать решение проблемам, а не грустить. Грусть, она как алкоголь: будешь пить один — сопьешься, — сказал Лавджой. Ему хотелось помочь чем-нибудь, только он пока что не знал, чем.
Кэшу частенько казалось, что он ненормальный. Слишком стремиться помочь всем и каждому, облегчить чью-то жизнь, слишком лезет не в свое дело. Но пусть лучше его пошлют ко всем гулям, чем он упустит возможность облегчить чью-то тоску. Так что попытка, как оно всегда бывает, уж чем-чем, а пыткой точно не была.

Кэйшес чувствовал, что девушке больно, и ему тоже было неприятно от этого, но сострадать ей он не мог — мужчина ведь не знал причину горя. Зато он совершенно точно знал, что безвыходных ситуаций не существует, и считал своим долгом помочь понять это девушке. Понимание — это уже шаг к решению, а значит — к усмирению боли.
Раны, которые не убили нас сразу, рано или поздно заживают. Всегда.
— Мазель, когда вы не приняли решение первый раз, вы упустили момент. А упущенный момент приводит к трансформации проблемы, и тогда она начинает требовать иного решения, — заметил Кэш. Он спрыгнул с коня, подняв тяжелыми сапогами соленые брызги. Бока Амадея вздрогнули, когда их коснулись холодные капли воды, а морда коня потянулась к протянутой руке, чтобы обнюхать ее и определить, нет ли чего вкусненького. Конечно, конь любил и просто ласку, но кусок сахара или яблоко он любил не в пример больше.
Кэйшес не решался спросить, что же случилось. Он знал, что помочь проблеме можно куда лучше, если понимать ее суть, но порой обобщенный совет не менее важен, а вопросы — это вражеские орды, ломящиеся в стены крепости под названием «личное пространство».
А мы же не враги, мы союзники.