Дракенфурт

Объявление

«Дракенфурт» — это текстовая ролевая игра в жанре городского фэнтези. Вымышленный мир, где люди бок о бок соседствуют с вампирами, конная тяга — с паровыми механизмами, детективные интриги — с подковерными политическими играми, а парящие при луне нетопыри — с реющими под облаками дирижаблями. Стараниями игроков этот мир вот уже десять лет подряд неустанно совершенствуется, дополняясь новыми статьями и обретая новые черты. Слишком живой и правдоподобный, чтобы пренебречь логикой и здравым смыслом, он не обещает полного отсутствия сюжетных рамок и неограниченной свободы действий, но, озаренный горячей любовью к слову, согретый повсеместным духом сказки — светлой и ироничной, как юмор Терри Пратчетта, теплой и радостной, как наши детские сны, — он предлагает побег от суеты беспокойных будней и отдых для тоскующей по мечте души. Если вы жаждете приключений и романтики, мы приглашаем вас в игру и желаем: в добрый путь! Кровавых вам опасностей и сладостных побед!
Вначале рекомендуем почитать вводную или обратиться за помощью к команде игроделов. Возникли вопросы о создании персонажа? Задайте их в гостиной.
Сегодня в игре: 17 июня 1828 года, Второй час людей, пятница;
ветер юго-восточный 2 м/c, переменная облачность; температура воздуха +11°С; растущая луна

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Пруд

Сообщений 61 страница 90 из 96

1

https://drakenfurt.s3.amazonaws.com/22-Centralnyj-park/2.2.png
Небольшой пруд расположился в тенистых глубинах прекрасного парка. Тут очень любят мочить свои лапки селезни, а гуляющие вокруг водоема люди обожают любоваться на них и подкармливать. Лебеди величественными белыми ладьями скользят по его зеркальной глади, и солнце пляшет на воде искорками света. Время водоем не щадило, поэтому он начал цвести, то есть порос ряской и другими не очень полезными водорослями. Однако от этого хуже он не стал, — такая «одежда» лишь прибавила ему шарма и чуть настораживающей мрачности. Ивы грустно склонили свои ветви по берегам пруда, создавая райские уголки для влюбленных.

0

61

Начало игры
Медленный, уверенный шаг вдоль берега пруда. Широкополая чёрная шляпа была чуть опущена на лоб, скрывая от случайных прохожих мрачное лицо и взгляд, опущенный вниз. Широкий плащ развевался от встречного ветра, отбрасывая на землю большую тень, будто чьё-то огромное расправленное крыло. Опущенные руки медленно покачивались вперёд и назад. Длинные волосы, колыхающиеся от встречных потоков воздуха и оседающие на широкой спине. В лунном свете блеснула холодная сталь небольшого ножа, закреплённого на кожаном поясе поверх красной ткани, опоясывающей чёрный китель с едва сверкающими медными пуговицами. Медленный, уверенный шаг. Очень громоздкий, будто этот человек... нет, этот ревенант, несёт на своих плечах нечто, по весу не уступающее небесному своду. Тяжёлый вздох и правая рука коснулась края шляпы, не давая ей слететь от ветра. Мужчина остановился.
— Господин, господин! — вдруг из-за дерева вышел сгорбленный грязный мужичок, обёрнутый в лохмотья. — Подайте, пожалуйста, на пропитание ветерану сопротивления!
— Какого сопротивления? Ты сдурел, старый? — со вздохом ответил Грегор, опустив поля шляпы ещё чуть ниже.
— Белого, господин, — скалясь, сказал попрошайка. Наступила минута молчания.
— Билеты получены? — спросил Грегор, отвернувшись от мужчины и уставившись на водную гладь перед собой.
— Да, господин. Наши люди уже внутри, кровяное пойло подготовлено. Ждём лишь начала, — низко поклонившись, ответил нищий.
— Что с противоядием?
— Изготовлено ровно двадцать склянок, сэр.
— Прекрасно. Можешь идти. И передай ребятам, что я доволен. Когда объявление будет дано, все вы будете вознаграждены, — сказал Грег и махнул правой рукой в сторону, выпустив шляпу. Бедняк, наконец, выпрямился и быстро скрылся за деревьями. Грегор остался стоять на месте, смотря на отражение луны на водной глади. Какая прекрасная ночь!

+1

62

Розмари стояла в нерешительности, все ее нутро кричало: «Сдавайся, иди, возьми парня». А частичка разумности говорила напротив, немедленно бежать прочь от соблазна. Глаза девушки были наполнены ужасными огоньками, предвещающими очередной день в забытье. Как долго она так жила, наслаждаясь невинными жертвами, попавшимися на пути, с каждым разом ей хотелось все больше и больше крови.
Поддавшись своим бушующим эмоциям, девушка сделала еще один шаг вперед, навстречу сладостному забытью. Совсем неожиданно стоявший рядом Алан посмотрел прямо в карие глаза Розмари, взял ее правую руку. Девушка ощутила на себе все тепло его руки, настойчивость и невероятное спокойствие. Она смотрела на него, но все мысли были лишь о лакомом кусочке, что сидит за деревом, совсем рядом.
В тот момент, Алан Вулф произнес слова, которые останутся в памяти Розы навсегда, как напоминание, что кто-то смог бороться с ужасной напастью.
— Алан, я не могу, — в отчаянии сказала Розмари. — Я не могу...
Послышался шорох совсем недалеко, девушка обернулась.
Тот парень, что сидел за деревом, услышав их беседу, вскочил и очень быстро скрылся. Розмари решительно сделала шаг вперед, ей хотелось догнать человека, но рука мужчины настойчиво сдерживала ее на месте. Посмотрев на Алана, она осторожно высвободила свою руку, ее глаза наполнялись слезами. «О Святая Роза! нет, я не заплачу!» Розмари приподняла подол платья и со всех ног помчалась прочь.

https://forumstatic.ru/files/0005/6e/de/42980.png  Беседка

0

63

Девушка уже было собралась возвращаться домой, когда, слегка повернув голову, увидела приблизившегося к пруду мужчину. Темный силуэт его то четко вырисовывался в лунном свете, то растворялся в движущихся тенях. Будь на месте Амаранте обычный человек, вряд ли он мог бы с уверенностью сказать, что у берега воды находится кто-то еще.
Мужчина не прятался, не таился, но все равно оставался в стороне, будто ускользая от ненужных взглядов.
Амаранте застыла на месте. Все инстинкты ее кричали, что темный силуэт принадлежит не обычному прохожему. От него так и исходили волны опасности.
Ощущая себя то ли захваченной врасплох дичью, то ли хищником, выслеживающим жертву, девушка жадно вслушивалась в доносимые легким ветерком звуки. Звуки разговора.
Поначалу слова казались лишенными смысла, но с каждым новым предложением, с уверенностью проговаривающих их голосов, она все более утверждалась в мысли, что стала свидетелем чего-то злонамеренного.
Три желания боролись теперь в ней — немедленно позвать на помощь слуг порядка, спрятаться, позабыв об услышанном или же самой выяснить все подробности.
Вся скука прежней жизни куда-то ускользнула, уступая место все разгорающемуся азарту.
Когда претворяющийся нищим человек покинул Тень, девушка едва не подпрыгивала от нетерпения, готовая выследить Его... но Он все оставался на месте.

+1

64

— Алан, я не могу. Я не могу...
На шорох, раздавшийся со спины девушка обернулась, после чего убежала. Алан глубоко вздохнул, наблюдая за ней. Он стукнул со своей звериной силы по дереву, что даже остался приличный отпечаток, но мужчина этого не заметил. «Что же это такое... Как она не понимает, что вскоре придет смерть ее разума? Кровь, велик ее соблазн. Но это уже чересчур...»
Прошло время раздумий. Алан несколько раз отворачивался к пруду, но вскоре возвращался к тропинке, по которой убежала его спутница. Он схватился руками за голову и отпрянул. Снова наступила Жажда, которая когда-то и его сводила с ума. — Стой!
Алан крикнул в след Розмари, но та вряд ли что либо слышала. Он кинулся за ней, не разбирая пути, но чувствуя ее запах. Через некоторое время мужчина нашел отчетливый след, оставшийся после погони незнакомца и Розы. Алан остановился перевести дух. Через минуту он продолжил путь...

https://forumstatic.ru/files/0005/6e/de/42980.png  Беседка у пруда

0

65

Локация  https://forumstatic.ru/files/0005/6e/de/42980.png

Теплый летний ветерок мягко трепал слегка небрежно подстриженные волосы Гелассена, игриво шелестел листьями, едва заметно раскачивал клонящиеся к воде ивы, извлекая из старых стволов знакомый мерный скрип. Гляйхмут устроился на увитой плющом металлической скамье, поглядывая на противоположный берег заполненного приятными глазу водяными лилиями пруда. Туда, где на покосившейся скамейке нежилась в объятьях своего кавалера молоденькая девушка в струящемся бледно-розовом платье. Гел отрешенно глядел на них, нисколько не смущаясь. Касания их рук, трепетные лобызания, полные сладостной истомы взгляды — все это он видел очень хорошо. И с каждым новым их движением все больше погружался в собственные мысли. Воспоминания. Но находил в них лишь грусть. Сейчас, на склоне лет, когда время становится чудовищно неумолимо, ценность жизни возрастает стократ. Как и сожаление. О многом, том, чего не сделал или не считал нужным. Он жил по-своему, уединенной, тихой жизнью. Жил своими исследованиями, путешествиями, поиском древностей, артефактов. А еще раньше — жил хладным лезвием в руках, постоянными тренировками, жуткими изменениями тела во имя самосовершенствования. Избегал всех, да они и не нужны были ему. Никогда не испытывал желания посещать балы, торжества, величественные церемонии и простые дружеские попойки. У него-то и друзей не было. А к чему они ему? Защитить себя он всегда умел, не страшась самых опасных врагов, силой духа не уступал великим мученикам и мудрецам. Не замечал за собой потребностей в чувственной, возвышенной любви. Не искал общества. Ценил тишину и покой. Боялся людей, вампиров и прочих. Потому что с веками все более отдалялся от них в собственной эгоистичной жизни, в помешанности на совершенстве тела и души, розысках неизведанного. За годом год — проходили столетия. Добровольное заточение в клетке предрассудков, страхов и упрямости продолжалось. Гляйхмут научился подавлять позывы тела и веления души, смирился с одиночеством, своим вечным спутником. За все надо платить, уж это вампир знал лучше других, и за свои обширные знания, незаурядные навыки, умения, силу, волю — он сполна расплатился с несправедливой жизнью. И ныне, на закате долгого, своеобразно насыщенного пути, старый вампир внезапно дал слабину. Позволил себе прочувствовать острую необходимость во всем том, чего еще не познал. Ведь, чем больше узнаешь, тем чаще понимаешь, что ничего не знаешь. Вот и ищет благородный отпрыск Кейзерлингов развилку, средство, которое могло бы продлить его и без того немалое по срокам существование. Страстно, жадно, судорожно разыскивает он это самое нечто. И так же лихорадочно упивается жизнью, решив, наконец, сделать хоть что-то полезное, незабываемое для мира. Всего мира.
Тем временем парочка, напуганная незнакомцем, а скорее странным отсутствующим выражением его лица, поторопилась скрыться в зарослях, щедро освещенных красно-золотистым сиянием заходящего солнца. Тонкие, болезненно тонкие ветви ив устало рассекали воздух, издавая едва слышимый свист. Лениво, обреченно пытались коснуться зеркальной водной глади. Вздрагивали прочие заросли, создавая и усиливая впечатление дикости, оставленности сего места. Гел небрежно положил руку на спинку скамьи, будто обнимая невидимого спутника, нашедшего рядом с ним приют, и слезящимися от ветра, а также яркости солнечных красок, очами воззрился на бело-зеленые островки лилий, меж которыми при должной удаче имелась возможность усмотреть водяных птиц. Внезапно слева что-то зашевелилось. Вампир мгновенно развернул голову к предполагаемому нарушителю местной идиллии, и брови его на мгновение взлетели вверх, соединились, словно две поцеловавшиеся гусеницы.
Это был селезень. Магическим, переливчатым зеленым светом мерцала его голова, шея, оканчиваясь белой окантовкой, переходила в зоб и грудь темно-коричневого, даже бурого цвета. Остальные части тела были покрыты такой же густой, но серой шерстью, с практически неразличимыми темными пятнышками. На крыльях виднелись синие полоски, в лучах солнца отливающие фиолетовым. Самец кряквы нагло подтвердил название своего вида, долгим, пронизывающим взглядом вонзился в вампира, а после встрепенул крылами и бросился в воду. Пруд зашелся нервной рябью, водяные лилии со страхом отпрянули к границам водоема, а селезень как ни в чем не бывало устремился по прямой, где виднелся дальний берег с рассыпанными на нем хлебными крошками. Кейзерлинг хмыкнул и отвернулся. Его нисколько не забавляли животные. Предпочитал мертвые предметы.

Отредактировано Гляйхмут фон Кейзерлинг (27.12.2011 18:35)

+2

66

Начало игры
Уже двигался к концу первый час вампиров, когда Мария добралась до парка. Сегодня она предпочла пройтись пешком, наслаждаясь овевающим лицо прохладным ветерком и багряно-кровавым закатным небом, отказавшись от кареты, чью дверцу перед ней услужливо распахнули по выходе из театра.
Она обожала любоваться на небо, разглядывая облака, и в очередной раз не смогла отказать себе в этой маленькой слабости, отправившись в парк. Но оно того стоило, ведь это так забавно! Вот это облако похоже на маленького дракончика, а вон то — на пудреницу, а то, которое чуть левее — точь-в-точь как цветочек, а вместе они словно целый волшебный мир.
Эту милую привычку она сохранила с самого детства, не желая от нее избавляться — подобное глупое, да и вообще для взрослой, уважаемой в обществе вампирессы совершенно нелепое занятие было для нее одной из немногих оставшихся радостей в жизни.
Небо и облака — единственное, что Сеголена любила в светлом времени суток. Небо потрясающе и захватывает дух своим видом даже тогда, когда затянуто тучами унылого серого цвета, а облака дарили ей ни с чем несравнимое удовольствие. Конечно, все это есть и ночью, но все же дневное, человеческого времени небо необыкновенно красиво.
От закатного солнца уже болели глаза, но Мария упорно не желала их опускать, все еще разглядывая облака, хотя уже давно шла наугад, доверившись удаче и координации, выработанной за сотни лет балетной практики.
Однако от разглядывания облаков вампирессу довольно скоро отвлекли уже давно посещавшие ее мысли о том, что и закат ее карьеры не за горами... А что с ней будет, когда она перестанет работать? Сеголена не желала даже думать об этом. Наверное, она просто сойдет с ума. Утонет в омуте своих мыслей, окончательно разрушит себя изнутри. Это сейчас она — известная балерина, аристократка, можно сказать звезда, а потом? Потом кем она будет? Жалкой, брошенной всеми старухой? Одинокой, и никому не нужной? Друзей у Марии не было, мужчины были явлением переходящим, о семье не приходилось и мечтать, а «друзья» по труппе только и мечтали о том, как бы избавиться от истеричной вампирши.
Старость ее пугала. А тем более — одинокая старость.
«У меня ведь даже кота нет» — посетила ее совершенно неуместная и глупая в данном случае мысль, но внутренний голос не хотел утихать — «И поговорить не с кем будет на закате жизни...». С твердым намерением в ближайшее время все же приобрести себе пушистое чудо, Сеголена продолжила погружаться в печальные мысли.
Длительная ходьба для Марии была не в новинку, но все же балерина порядком устала, и, сама того не заметив, присела на краешек скамейки у пруда, куда ее занесло совершенно случайно. Впрочем, это было даже хорошо — балерине сейчас просто необходимо было остаться одной. Все осмыслить, осознать.
На сегодняшнем представлении она, как всегда, блистала, вот только молодой конкурентке зал аплодировал гораздо больше, и вампирша понимала, что цепляясь когтями и зубами за место примы-балерины, она ничего не добьется. Как ни крути, а молодые в балете всегда приветствовались больше, хоть танцевала Мария не в пример лучше.
«Что за времена? Неужели красивого личика и длинных ног теперь достаточно, чтобы стать балериной? Куда делись ценители истинного мастерства, таланта? Неужели их больше нет и нет в искусстве места настоящим профессионалам?» — за этими мрачными мыслями вампиресса не замечала ничего вокруг, все еще глядя в небо, но теперь уже совершенно бесцельно.
Нечаянно выронив из рук золоченый веер, Мария обернулась, чтобы выяснить, куда же упала вещица, и только сейчас заметила, что на скамье она сидела не одна. Рядом с ней был какой-то мужчина, судя по слегка заостренным ушам и довольно-таки привлекательной в целом внешности, являвшийся вампиром. Балерина не хотела сейчас никого видеть, но, подумав о том, что не поздороваться в данной ситуации было бы моветоном, все же довольно тихо произнесла:
— Приветствую, милсдарь — в ее голосе чувствовался холод, да и своим видом она не выражала особого желания знакомиться, но поздороваться, как уже было сказано, надо.

Отредактировано Франсуаза де Луа (28.06.2012 00:57)

+3

67

— Миледи, — Гел с некоторым запозданием обратился к незнакомке, учтиво склонив голову. — Прошу простить мои манеры, — через минуту оправдался он. — Мое существование омрачено скорым исходом из мира. Тоска и печаль снедают сердце. — Голос Кейзерлинга был тих, меланхоличен и ленив. Гляйхмут повременил еще немного, хотя сразу заметил упавший под ноги в самом начале беседы веер. Ему не хотелось поднимать золоченую вещь, но аристократическое воспитание все еж взяло верх. Он стремительно поднялся со скамьи, опустился на одно колено, будто делая даме предложение, но рука его не стремилась заполучить в свои объятия женскую, — она скользнула под скамьи и быстро нашарила веер. Отряхнув с него пыль, граф вновь приподнялся и подал вещь хозяйке со словами «прошу вас». Наводить порядок в собственных одеждах Гляйхмут не решился: не подобает высокородному, да к тому же такому старому графу очищать брюки от пыли в присутствии леди. Быть может, лет пятьсот назад он бы подскочил резвее, расшаркивался и кланялся, целовал руки и сыпал комплиментами... Хотя нет, он не делал так никогда. Таким уж был рожден. Всегда чурался глупых, неестественных манер, и ярых носителей таких идей. Обходился обычной вежливостью. А особое внимание оказывал лишь убедившись в достоинствах объекта.
— По странному стечению обстоятельств мы оказались в этом диком местечке в одно время и на одном сидении. Практически, — Гел со странным выражением воззрился на вынужденную собеседницу, мельком запоминая ее черты. Граф находил их весьма привлекательными и достойными его внимания. Вполне. Но заострять взгляд на лице леди не стал. Быстро осмотрел ее платье, по обычаю воздерживаясь от оценки. Однако после более-менее детального осмотра еще больше упрочился в первоначальном мнении. Кажется, он уже имел честь наблюдать ее, но вот где — Гел не помнил. Устроившись поудобнее, он обратился к созерцанию пруда, будто бы и не появлялась незнакомка и не нарушала его покой. Солнце постепенно скрывалось в изумрудных зарослях, лишь единичными лучиками прощупывая окрестности. Гел мысленно прикинул, что до заката осталось всего-ничего.
— Мое имя — граф Гляйхмут фон Кейзерлинг, — каким-то отрешенным голосом возвестил он, все так же блуждая глазами меж водных лилий. Самец кряквы исчез, скрылся в кустах противоположного берега, избавив пруд от громких возгласов, кряков и хлюпанья воды. Фон Кейзерлинг помрачнел. Машинально закинул руку на спинку скамьи, не заметив, что кисть его оказалась в опасной близости от леди, сидящей рядом.
— Что привело вас сюда, мазель? — Граф говорил все тем же странным голосом, сейчас более похожем на могильный тон. Словно читал заупокойную...

0

68

— Благодарю, — кивнула Мария, принимая из рук вампира веер. Она уже давно привыкла к вниманию со стороны мужчин и сей жест был для нее как нечто, само собой разумеющееся. Отсутствие не менее привычных комплиментов и любезностей было для Сеголены несколько странно, но она была все еще слишком глубоко погружена в свои раздумья, чтобы обращать на это много внимания. Сие действие, дань скорее вежливости, нежели симпатии к обладательнице вещицы, еще больше напомнило ей былые времена, когда она была молода и прекрасна. Конечно, в ее внешности с тех пор мало что изменилось, но взгляд на жизнь и на себя перевернулись с ног на голову. Внутри Сеголена чувствовала себя чуть ли не старухой. Блеск и великолепие остались в ее внешности, но навсегда ушли из души. Она не находила себя ни молодой, ни особо привлекательной для противоположного пола, хоть и отдавала себе отчет в весьма и весьма неплохих внешних данных. Мужчины обращали на нее уже куда меньше внимания, да и сама балерина понимала, что значительно уступает юным красоткам. Ее лицо будет молодо еще много лет, но душа стареет с годами и жизнь надоедает все больше.
О, сколько кавалеров услышали отказ из этих уст, о, сколько сердец было разбито легкомысленной красавицей! Когда-то Марии казалось, что мужчины будут обожать ее вечно, но все оказалось иначе. С тех пор, как балерина купалась в лучах славы и внимания мужчин, прошло немногим больше семидесяти лет, но как же она успела измениться за это время...«Убеди себя в собственном величии, и все упадут к твоим ногам. Поминутно напоминай себе о том, как ты ужасен, и все будут считать также», — говорил мудрец, чье имя уже давно забыто, и, пожалуй, Сеголена — яркий пример подобного явления.
— Мария Сеголена Мориарти, — после некоторых раздумий произнесла вампиресса. Слова Гляйхмута о скорой смерти она предпочла проигнорировать — все равно не знала, что сказать. Балерина никогда не умела утешать и советовать, и в ответ на чужие жалобы зачастую лишь пожимала плечами — Всего лишь случай, милсдарь. Всего лишь случай... — задумчиво протянула Мария, созерцая ровную гладь пруда, заросшую камышами, кувшинками и прочими водяными растениями.
Ненадолго оторвавшись от любования природой, Сеголена скользнула взглядом по графу фон Кейзерлингу. Невысокий рост, короткие темные волосы...Она предпочитала мужчин несколько иного типажа, но в этом ли сейчас суть? Сидевший рядом с ней вампир был ей совершенно незнаком, они встретились первый, да и, скорее всего, последний раз в жизни. Они не знают друг о друге ровным счетом ничего, кроме имен. Именно таким случайным знакомым доверяют самое сокровенное — они никому не расскажут, не выдадут, да и вообще им все равно...Но выговориться порой бывает очень важно.

+1

69

Гел пожал плечами на ответы леди. Ему не требовалось задавать вопросы, чтобы что-то узнать. Уже не требовалось. Старый граф явственно ощущал эманации печали и грусти, легкого разочарования, исходящие от балерины. Да, и это он тоже знал. Прочитал в ее голове за секунду до того, как она открыла было рот для ответа. За миг до того, как она делала движение, он ожидал этого. Взглянув в карие глаза Сеголены вампир рассмотрел там тончайшие изумрудные отблески, и внезапно в мозгу его вспыхнуло ярчайшее воспоминание минувших столетий. Синеглазая златокудрая девушка срывающимся от волнения голосом проговорила: «Ты тогда уже знал лучше нас, но почему же недвижимы были твои губы? Ты же знал на вопрос ответ! Когда уходил, все понимал, но решил бросить вызов? Зачем? Ты погубил меня...». Образ ее вдруг заволновался, будто потревоженная неосторожным прикосновением гладь воды, и в ушах зазвенели стальные переливы, звонкие трубные стоны боевых рогов и глухие остервенелые крики. «Зачем? — с мольбой вопросила девушка-видение. — Ты оставил меж холодных стен разрушенного города не меня, а свою душу...». Ее лучезарное личико вдруг сменилось иссохшей маской смерти, лишь прекрасные локоны блекло-золотой волной разливались вокруг. Гляйхмут издал беззвучный крик и болезненно тряхнул головой. Устало улыбнулся, предупреждая недоумение собеседницы, и незаметно придвинулся ближе. Однажды он уже совершил ошибку. И сейчас хотелось унять боль от того, помогая вполне еще молодой, по его мнению, девушке. Едва ли он забыл бы о событиях пятисотлетней давности, но заглушить их силы и возможности имелись. Сжав кулак за спиной собеседницы, второй рукой он накрыл женскую ручку и, глядя в каре-зеленые глаза Марии, тихо промолвил:
— Я мог бы вам помочь. У меня есть для того власть над разумом и сознанием. Если вы только пожелаете... — он не читал причин ее грусти, но сумел изолировать их глубоко в голове девушки, отдалив их, затмив чувством умиротворения, легкости, душевного спокойствия. Выждал минуту, а затем прекратил воздействие на чужое сознание. Отпрянул и мягко попросил:
— Расскажите мне, что вас тревожит. Помогая вам, я усмиряю собственные кипящие потоки страстей. Поведайте мне о своей печали, и, обещаю, я избавлю вас от душевных мук здесь и сейчас, не обременяя своим присутствием больше, чем того потребует дело. — Граф отвел взор и вслушался в напевный шепот листвы. Воспоминания о былом не оставляли старого вампира.

+1

70

— Уверяю вас, милсдарь, у меня все хорошо — голос Марии был холоден, словно лед. Она мягко, но требовательно отодвинула его руку от своей. Конечно, из хорошего в ее жизни уже давно остались только алкоголь и приятные воспоминания, что так быстро навевает последний, но не так-то просто четыреста лет сидеть в своей скорлупе, а потом взять и выложить все как на духу первому встречному.
Вампиресса встала со скамьи, словно собираясь уходить, но не сделала этого, а только шагнула ближе к озеру, вперив взгляд в слегка колышущиеся заросли камышей, будто те ей сейчас чем-то помогли бы.
Ей не нравились вторжения Гляйхмута в ее сознание, кои она, несмотря на крайне слабо развитые псионические способности, все же явно чувствовала.
Сеголена не только уважала чужое личное пространство, но и требовала от других того же. Однако именно после этого странного вторжения на душе стало неожиданно легко и светло. Ушли горькое разочарование в современной публике, которая не в силах оценить истинный талант, режущие самую душу воспоминания о толпах кавалеров, боль, причиненная спокойным наблюдением заката своей карьеры, на которую было затрачено столько лет.
Мария не могла одним словом описать то чувство, которое овладело ее, казалось бы, уже безнадежно старой душой. Это были не счастье и не радость, а просто какая-то легкость, резкое, и будто несущее к небесам желание жить.

— Вы истинный волшебник, милсдарь, но я бы попросила вас впредь не...помогать мне таким образом — сам факт того, что кто-то проник в ее сознание, пусть и оставив там такое волшебное ощущение, был ужасен и отвратителен для Сеголены. Псионика была для нее чем-то чуждым и далеким, и, пожалуй, ныне балерина стала уже слишком консервативной, чтобы легко принять то, с чем никогда раньше не имела дела. Страх, удивление, нежелание впускать что-то новое в свои застарелые представления о жизни — вот все, что вампиресса испытывала к подобным проявлениям сверхъестественных способностей. Мария всю жизнь была уверена в том, что это совершенно неважно и ненужно, и не собиралась в одночасье изменить свои взгляды.
Но, несмотря на все это, сейчас открыться показалось куда более легкой задачей..
— Что же может печалить одинокую женщину на склоне карьеры, без семьи и детей? — неожиданно тихо начала свой рассказ вампирша. Она, так же, как и раньше, продолжала стоять к графу спиной, глядя на пруд, словно говорила сама с собой. Вряд ли это было признаком воспитанности, но этот вампир внушал ей доверие, что заставляло на некоторое время забыть о показных манерах и демонстративных вежливостях.
— Одиночество. Разочарование в жизни. Грусть и тоска по ушедшему, забытому прошлому. В моей жизни ныне только три составляющих: воспоминания, танцы и одиночество. Не повод ли это для печали? И никто, кроме меня в этом не виноват. Поверьте, мне есть в чем себя обвинять и есть за что себя корить. Но поможет ли это теперь? Ах, если бы только я могла вернуться... — сейчас Сеголена была рада тому, что отвернулась от собеседника. Она до последнего старалась сохранять твердость в голосе, но влажные глаза выдали бы ее с головой. Все приятные эмоции улетучились, оставив только болезненный осадок — никакая псионика неспособна справиться с этим сознательным саморазрушением воспоминаниями, обвинением себя даже в том, к чему не имеешь отношения, страхом перед будущим — Я есть — неожиданно произнесла вампиресса — Я есть, вот она я, стою, сижу, танцую...Но иногда мне кажется, что я не живу на самом деле. Есть мое тело, но там нет меня. Я осталась где-то там, далеко в прошлом. Двести лет назад я была, а вот сейчас меня почему-то нет. Странно, не правда ли? Она — словно моя оболочка. Есть она, ее все видят, но меня-то нет! А всем плевать — кто же эта таинственная «она» Мария предоставила графу судить самому — Кажется, я здесь есть, но на самом деле меня нет. Где я? Мое настоящее проходит словно в тумане, мое будущее вселяет только страх. Наверное, я в прошлом. Вся я, без остатка, осталась в былом. На сегодняшний день не осталось ни клочка настоящей меня, только она осталась здесь. Даже не знаю, в каком моменте своего прошлого я однажды пожелала остаться навсегда, и никогда не возвращаться. Я сейчас словно пустой сосуд. Даже не я. Кто-то другой. Она, наверное.

Отредактировано Франсуаза де Луа (30.12.2011 23:34)

+1

71

За разговорами вампиры не заметили, как дневное светило окончательно скрылось за горизонтом, сокрытым от них густыми зарослями. Солнце нехотя уступило место сияющей царице ночи — Луне. Но до того, как Госпожа воцарится на небосводе, и замерцает ее звездная свита, оставался некоторый промежуток времени, в котором небесные покровы были свободны от владычества. По крайней мере, так казалось на первый взгляд.
Луна едва заметно бледнела меж дальних крон дубов, расположенных далеко за пределами пруда, но настолько величественных, что видно их было намного миль окрест. Гел глядел в небо, поначалу любуясь, а позже — волнуясь. Девушка (а он все равно считал ее молодой девушкой) говорила. Рассказывала о внутренних дрязгах, отвернувшись к темнеющей водной глади. Из ближайших кустов громко застрекотал сверчок, и, получив поддержку сородичей, уже не умолкал. Повеяло ветерком, было угомонившемся, а нынче снова вступившим в игру. Он принес с собой терпкие ароматы цветов, принадлежность коих нос Гляйхмута не мог определить с требуемой точностью. В голове судорожно метнулось несколько названий, но старый вампир не пожелал уделять им внимание. Он боялся потерять нить разговора, ведь Сеголена рассказывала о терзаниях, одно время вгрызавшихся и в обугленную душу старейшего из ныне живущих Кейзерлингов. С живым трепетом он внимал ее словам, не замечая даже, как приподнялся на скамье. Вальяжная посадка уступила место напряженной полустоячей позе. К счастью, граф опомнился до того, как девушка повернулась. Впрочем, она, кажется, этого делать вовсе не собиралась. Вампир тихо переступил с ноги на ногу и завел руки за спину, стоя позади изливающей душу балерины. В один миг Гел уж собирался прервать ее жарким спором, но в горле обнаружилась сухость, словно по прошествии нескольких дней в пустыне. Фраза Кейзерлинга так и не сорвалась с языка, и Сеголена продолжала говорить. Завершив монолог, леди натужно умолкла, а Гляйхмут незамедлительно поравнялся с ней. В сгущавшихся сумерках их отражения походили на какие-то неестественные, неживые статуи без намека на чувства и эмоции.
— Вы одиноки. Но, поверьте, раз так, то это лучше, чем быть с кем попало. Вы просто не нашли еще того вампира, что мог бы скрасить вашу жизнь своим участием. Пожалуй, лучше пострадать, чтобы потом получить сторицей. Вы обязательно избавитесь от этого, хотя порой сам талант требует одиночества, единения с собой. Уж я-то знаю, — Гелассен горько усмехнулся. — Разочарование в жизни? Полно вам, миледи. Вы молоды, все еще впереди. Не отрицайте: вы достигли больших успехов в своей профессии, но стоять на месте нельзя. Все течет, все изменяется. И вместе с миром необходимо меняться и нам. Просто перешагните очередную ступень жизни и идите дальше, — Гел цокнул языком и прошелся вдоль кромки воды. Помедлив еще чуточку, он вновь заговорил:
— Да, согласен, в прошлом было хорошо. Но, уверяю вас, в будущем может быть ничуть не хуже, если не жить этим самым «прошлым». Это ошибка. Существуйте будущим и настоящим, научитесь видеть плюсы здесь и сейчас, а не тогда. Цените то, что имеете, берите то, что хотите, а не тратьте время на траур по предыдущим векам. Вы — то, что вы есть, а не то, чем когда-то были. — Граф медленно приблизился к лицу Сеголены, вглядываясь в глаза. Сверчки странно притихли. И даже ветра не наблюдалось. Вся округа как будто замерла в ожидании.
— Я могу вам помочь, — Гляйхмут резко перешел на доверительный тон. — Единственное ваше слово, и я верну вас в настоящее, Сеголена. О, молю, позвольте мне сделать хоть одно доброе дело! Я томлюсь от собственного величия, я достиг небывалого, но не могу применять это на благо другим... Когда-то не хотел, а теперь настали страшные времена... Я даже не имею права предложить свою помощь, вот так просто и бескорыстно. Никто не верит старому затворнику, — Гел поник и отошел в сторону. Спустя пять секунд послышался возмущенный всплеск воды — граф бросил камень. Звук словно разрушил незримый барьер, и пруд вновь огласил стрекот насекомых, свист потоков ветра между ивами и назойливый скрип старых стволов.
— А дети... — Кейзерлинг вновь неведомым образом оказался справа от балерины. — У меня есть кое-какие наработки, средства... Секретные, и, возможно, опасные, но выбирать не приходится, — мужчина осекся, испугавшись нанесенного женщине оскорбления. Или она не сочла это за оскорбление? Гляйхмут нежданно для самого себя осторожно обнял Сеголену и слегка подтолкнул рукой к своей груди. Сыграл отцовский инстинкт. Он хотел обнять ее, как дочку, как дитя. Успокоить, дать надежду, позволить ощутить защищенность в крепких мужских объятьях. Пообещать, что все решит. Дремавшие столетиями чувства вырывались наружу. Похоже, к старости он стал чрезмерно сентиментален. Благо, Кейзерлинг вовремя остановился. Отдернул руку, тихо и сбивчиво объяснился:
— Простите...
Не хватало еще получить пощечину и заставить даму в расстроенных чувствах удалиться. К слову, еще и разница в росте не позволяла в полной мере «распустить руки». Но на это Гел сетовать не привык.

Отредактировано Гляйхмут фон Кейзерлинг (31.12.2011 00:10)

0

72

— Солнце уже зашло, так ведь, милсдарь? — каким-то странным голосом спросила Мария — Зашло — ответила она сама на свой вопрос — И опускалось все ниже к горизонту все то время, что мы с вами говорили. Его ведь уже не вернешь назад, да и пока оно заходило, никто не пытался заставить его вновь подняться на небосвод. Просто потому что это невозможно. То же сейчас происходит с моей карьерой. Она уже достигла своего пика, и теперь понемногу идет к упадку. Это необратимый процесс. А карьера — смысл моей жизни. Моя жизнь, или, скорее, та пародия на жизнь, коей я сейчас довольствуюсь, закончится вместе с ней. И, знаете, иногда мне кажется, что уж лучше быть хоть с кем-нибудь. Возможно, так я смогу не сойти с ума от одиночества. Потом...Я всю жизнь надеялась на это волшебное потом. Потом выйду замуж, потом заведу детей, счастливой тоже буду потом. И ничего, ничего из этого не сбылось. Я больше не верю в потом — вампиресса повернула лицо к Гляйхмуту, с удивлением не обнаружив его на скамье. Оглянувшись, балерина обнаружила собеседника стоящим неподалеку от нее и успокоилась — Я просто не вижу пути вперед. Не знаю, куда идти дальше, где эта следующая ступень. Может, ее просто нет? Знаете, я давно об этом думала. Человеческое тело может прожить всего 80 лет, вампирское — 800, а сколько живет душа внутри этого тела? Возможно, этим и хороша человеческая жизнь. Их душа не успевает угаснуть, умереть. В отличие от нашей.
— Завидую вашему настрою, милсдарь — произнесла Сеголена, глядя подошедшему графу прямо в глаза — Но я — именно то, чем когда-то была.
Вампирша оглянулась вокруг, глядя на объявшие парк сумерки. В полумраке зеленые кроны деревьев потемнели, будто бы даже стали больше, массивнее, а за их верхушками уже виднелась восходящая луна. Под порывами ветра плавно покачивались камыши, некоторые из которых были такими высокими, что с берега казалось, будто они достают до неба и поддевают своими концами первые звезды, неподалеку виднелись неясные силуэты других посетителей парка. Благо, они были слишком далеко, чтобы смущать или отвлекать. Скорее, они даже забавляли. Это как в театре теней: маленькие, темные фигурки ходят, что-то говорят, что-то делают, живут своей жизнью. А высоко над ними — кукловод. Им кажется, что они сами управляют своей жизнью, но это не так...Они понимают это только тогда, когда оказываются на помойке, выброшенные туда рукой собственного Создателя. Он посчитал, что эти фигурки уже стары, они никого не забавляют и никому не интересны. Значит, пора поменять их на новые. Красивее и лучше. А на чувства старых всем плевать. Кажется, что у них вообще нет чувств.
От раздумий Марию отвлек голос Гляйхмута.
— Сожалею, милсдарь, но я не верю в магию — «также, как и в описанное вами будущее» — хотелось сказать ей, но вампиресса благоразумно решила воздержаться от этого. Ей оставалось только надеяться, что граф более не находится в ее сознании, так как больше балерина ничего не чувствовала — Разве может в один момент уйти то, что накапливалось столетиями? Возможно, я излишне консервативна, и в таком случае прошу меня извинить, милсдарь фон Кейзерлинг, но...Мне сложно в это поверить.
Слова о детях (явно намекавшие на ее возраст) задели Сеголену, но только тень неудовольствия скользнула по ее личику, более же она, привыкшая к сдержанности и не проявлению своих истинных эмоций, никак не выразила того, что слова собеседника были ей неприятны. Хотя...Как ни крути, это правда.
Объятия были для вампирессы неожиданностью, но она все поддалась, разрешила себя обнять. Пожалуй, в иной ситуации она бы действительно дала ему пощечину и ушла, но Гляйхмут вызывал доверие. Она снова чувствовала себя маленькой девочкой, слабой и беззащитной. Граф отдернул ладонь, сбивчиво извинившись, но Мария неожиданно взяла его за руку, будто удерживая, прося вернуться. Их разница в росте составляла порядка 10-15 сантиметров, но это явно никого не смущало. К тому же балерина не видела в нем мужчины, нет. Он был отцом.
И эти объятия тоже были необычными. В последний раз ее так обнимали 400 лет назад, и это был ее отец. Объятия кавалеров были совершенно иными: в них чувствовались страсть, похоть, желание быть ближе. На сей же раз она чувствовала некий уют, надежность, защищенность. По холодной щеке скатилось одинокая слеза, но Мария быстро ее смахнула, не давая эмоциям воли.

+1

73

— Душа бессмертна, Мария, — глухо сказал Гляйхмут, сильнее прижимая ее к себе. Сердце неспокойно затрепыхалось в груди, по спине толпой пробежали мурашки. Стараясь дышать глубоко и ровно, граф повел собеседницу под крону стоящего в отдалении кедра. Тело вздрагивало то ли от холода, то ли от стенаний души внутри. Первое было маловероятно, ведь натренированное, находящееся в превосходной форме, тело Гелассена никогда не подводило хозяина. И все равно он чувствовал себя озябшим. Одновременно с началом движения мужчина деликатно проник в сознание «жертвы» и вновь заблокировал все ее грустные помыслы, оставив только легкость, пустоту, оттенки эйфории. Влил в душу девушки теплое и податливое чувство, наполнил пустоту ярким видением из собственного прошлого, в котором сплелись все его лучшие воспоминания. Так он одновременно делился с Сеголеной собственными картинами жизни, а также отвлекал ее. Делился микстурой от «хандры». Времени для подробнейшего изучения и вмешательства сродни хирургическому у него не было, да и место не предполагало. Но длительный курс, проведенный Гляйхмутом, мог бы отобрать воспоминания былого, заставил бы их померкнуть, спрятал в глубинах подсознания. Гел мог путем великих усилий подкорректировать, переделать сознание Марии так, чтобы она уже никогда не всхлипывала о прошлом и уверенно шагала в будущее. И, черт возьми, сегодня, сейчас он был полон решимости сделать это! Неизвестно отчего, но граф хотел помочь девушке, пусть ценой изнеможения или даже чего-то похуже. Выглядело пошло? Отнюдь. Кейзерлинг проникся отцовским чувством, участием, искренне желая девушке добра.
— Все будет хорошо, — шепнул Гел, усаживая Марию на массивный пень возле того самого кедра. В бархатной тени дерева Гелассен мог быть уверен в уединенности. Присев на корточки подле собеседницы, а теперь и его дочки, он погладил ее по руке и сказал:
— Я не всесилен, увы. И постоянно поддерживать твою радость не смогу. Но я в силах изменить твое сознание. Перестроить его. Так, как будет угодно тебе. А это уже вполне обеспечит новую, нормальную жизнь. Отчасти. Другого такого мастера ты едва ли найдешь, так что решай здесь и сейчас. Оставаться со своей болью и медленно угасать, погружаться в прах бессилия, либо довериться мне и получить желаемое. Я стар, Мария. К чему мне власть над умами, к чему богатство и мудрость? Ежели мою помощь отвергают? — Кейзерлинг отвернулся. Бросил короткий взгляд на иных посетителей парка. Казалось, какой-то кавалер решительно направился к ним. Должно быть, в порыве рыцарской доблести, решил-таки спасти леди из лап преступника. Гляйхмут, конечно, мог разделать мальчишку на месте без особого труда, но никогда бы так не поступил. Когда тот приблизился, граф отвел его думы, покрыл взор пеленой, упорно скрывающей находящихся под сенью кедра вампиров. Бедняга крутанулся на месте, вмиг забыв цель пришествия, неопределенно покачал головой. Гел хмыкнул. Захрустели ветки — незнакомец удалился.
Граф безрадостно улыбнулся, так как его самого обуревали горести и тревоги. Что-то пробормотал. Поиграл бровями, будто решаясь на что-то. И решился: схватил ладошку Марии и прижал к влажным губам, мысленно говоря ей:
— У меня никогда не было дочери. Ты сделаешь меня счастливым, если разрешишь помочь. Пусть на короткое время — мне и так не больше пары сотен осталось. — Синие глаза Гляйхмута раскрылись шире в немой просьбе, уговоре. И взгляд их был наполнен старой, едкой, ничем не изгоняемой тоской.

Отредактировано Гляйхмут фон Кейзерлинг (31.12.2011 01:41)

0

74

Вампиресса послушно прижалась к Гляйхмуту, закрывая глаза и представляя себе, что она снова с папой. В памяти мгновенно всплыли события четырехсотлетней давности: то был последний раз, когда юная Мария видела отца.
Тогда едва начался первый час вампиров, еще даже светило теплое летнее солнце. Юная вампиресса специально вытащила отца на обещанную прогулку в парке пораньше, пока мать еще спала, и не приходилось отвечать на тысячи ее вопросов, сыплющихся, словно из рога изобилия. Мария выбрала небольшую деревянную скамью в глубине парка, ножки которой уже успели зарасти плющом, а спинка покосилась, но от нее веяло чем-то необычным. Удивительной смесью романтики и чудес, старины и легкости. Эта вещь хранила в себе сотни, тысячи воспоминаний. Лиц, ощущений, приятных и не очень, встреч, случайных и запланированных, событий, незначительных и судьбоносных. К ней словно притягивало, Сеголена не могла пройти мимо.
Сидя под сенью густых крон дубов, они увлеченно беседовали обо всем на свете и получали удовольствие от этого. У Марии в то время не было никого ближе отца, он был ей близким, понимающим человеком. Она рассказывала ему о своих проблемах, тогда еще совершенно незначительных, как-то: «мне совершенно не нравятся платья, что выбирает мне матушка», «со мной вовсе не хотят общаться ровесники», «у меня все никак не выходит сделать тот сложнейший арабеск». И он обнимал ее, говорил, что все хорошо. Также, как сейчас. Вот только хорошего потом ничего не было...
На следующий же день было получено ужасное известие: Элиан Мориарти мертв. Это стало ужасным ударом по еще детской психике девушки, заставило в очередной раз разочароваться в жизни. Смерть вампира была загадочна, достоверно не было известно ничего, кроме того, что глава отряда геологов (коим и являлся Элиан) был найден мертвым, все остальные же члены команды пропали без вести. В тот день вампирша дала себе обещание обязательно найти убийц отца. И отомстить. Жестоко отомстить.
«Ужаснейший день» — Мария вздрогнула от того воспоминания. Холодное, равнодушное лицо человека, который принес известие...Будто он был доволен этим фактом. Хотелось напасть на него, кричать, биться в истерике, ногтями сцарапать с его лица это самодовольное выражение. Убить, как убили папу.
С тех пор Мария не верила в то, что «все будет хорошо». Совершенно не верила.
— А у меня уже давно нет отца. Удивительное совпадение, не правда ли? — в наступившей тишине голос вампирессы звучал неестественно громко. Она послушно шла за графом, также спокойно села на пень, хотя и сомневалась в его чистоте, но за внешним спокойствием скрывался разразившийся в душе пожар.
«Ничего уже не будет хорошо, ничего!» — душа кричала, билась в истерике, требовала убежать, скрыться, спрятаться ото всех...
Любой женщине было порой приятно побыть слабой, и Марии тоже. Но было то, чего она никогда не позволила бы делать даже самым близким — заставлять чувствовать себя беззащитной, подверженной чужому влиянию. Она хотела сама управлять своей жизнью, и пусть иногда делала это совершенно бездарно, а порой не могла контролировать даже сама себя, Сеголена не хотела никому давать в нее вмешиваться.
Она все еще чувствовала вмешательства Гляйхмута в ее мысли, и, надо сказать, ей это не нравилось. Совершенно не нравилось. Вампир перед ней был почти что незнаком Марии, несмотря ни на что, она не верила ему, пусть верить в его слова очень хотелось. А он продолжал говорить, утешать...
— Хватит! — вампиресса вскочила с пня, словно ужаленная — Вы ведь сами не верите в свои слова — балерина смотрела в глаза графу и была уверена в том, что права. Голос ее срывался на крик, глаза были на мокром месте. Сеголена отошла в сторону, и, немного успокоившись, продолжила:
— Я вам не верю, милсдарь, как ни жаль. Пусть и хочу верить — Марии была свойственна быстрая перемена настроений, и сейчас в ее глазах горел огонь, хотя минуту назад она была спокойна и податлива.

0

75

В ответ на крик девушки Гел поднялся и отпрянул назад. Его всегда коробило от столь громких звуков, особенно когда они раздавались над его чуткими ушами. Он устало потер висок двуперстием, со вздохом опустил голову. Под ногами темнела трава, кое-где виднелись черные провалы — почва. — ... вы сами не верите в свои слова... — Лишь обрывок фразы, зачаток которой граф успешно прослушал. И так знал, что она ответит. Почувствовал за пару секунд до того, как она сдвинулась с места. Старый вампир терпеливо выдержал взгляд молодой собеседницы. Позволил ей выговориться. Все оказалось гораздо хуже, чем он думал. Интересный объект для исследований, сложный пациент. Но не для Мастера. Девушка ушла в сторону и продолжала говорить то, что Гляйхмут слышал довольно часто за свою долгую жизнь. Мало кто верил. Особенно ему. Тем больше стимулов доказать правоту и помочь. Утереть нос недоброжелателям, сделать добро нуждающимся. Но... у графа развилось подобие мигрени. Он утомился рядом со столь молодой по его меркам особой. Импульсивность надоедала спокойному, уравновешенному, холодному вампиру. Он склонил голову набок, оглядел силуэт Сеголены напоследок, цокнул языком:
— Вы верите в другое. Не в меня. Что ж, резонно. Не имею привычки отбирать веру. Подчас это последнее, что остается у нас. — Граф сунул руки в карманы, тоскливо посмотрел на Марию. — Прощайте, Мария. — Зашелестела трава и сухие ветки, когда Гляйхмут покинул сие место. Через пару секунд его невысокая тень скрылась в зарослях вслед за хозяином.

https://forumstatic.ru/files/0005/6e/de/42980.png  Кафедральная площадь

Отредактировано Гляйхмут фон Кейзерлинг (04.01.2012 21:53)

0

76

Гляйхмут был словно луч солнца в тьме несчастий Марии. Он нес успокоение, мир, а обещал даже нечто большее — счастье. Волшебное слово, которое в этом крошечном темном мирке нельзя произносить вслух. Разве что шепотом, тихо-тихо...Оно в этом месте было настолько нереальным, что здесь даже не помнят, как оно выглядит. Счастье. И поэтому солнечному лучу никто не поверил. Счастья здесь не было так долго, что в его существование никто не верил. Казалось, луч обманывает. Врет, лицемерит, но уж никак не говорит правду. Такого не бывает. И тьма начинает вытеснять лучик, гнать его прочь из своего царства. Просто то, что он пообещал в этом мире не приживется. Этот самоуверенный лучик уже сам по себе несет радость, но он обещает приход всего солнца. Нужно только довериться...Но ее слишком часто обманывали. И во тьме ее несчастий, проблем и стереотипов, часть коих была придумана ею самой, солнце вряд ли когда-нибудь появится.
Сеголена осознанно оттолкнула свой, возможно, единственный шанс на хоть кусочек солнышка. Просто не поверила. И ей казалось, что раскаяния она не чувствует вообще. Но изменила свое мнение, когда граф ушел. Женщина проводила его взглядом и в ее темное царство пришел новый жилец — жалость. Но пришел не вовремя. Внутри вампирессы все еще бушевал пожар гнева, а темное небо корчилось от боли, принесенной неожиданным вторжением света. Он здесь противоестественен, как эта глупая вампирша не понимает? Ей не нужно искать света, тьма внутри нее все равно его поглотит.
Новому постояльцу никто рад не был. Хотя и радость здесь — понятие относительное, почти не существующее. От прежней эйфории остался только неприятный тяжелый осадок, мешавший ясно мыслить и не дававший вернуться хотя бы спокойствию, не то, что легкости.
Балерина не знала, на кого она злится. То ли на эту темноту внутри, то ли на себя и свое поведение, то ли на графа...Хотя и злиться на него было не за что. Он искренне желал помочь, она сама его оттолкнула. От осознания этого Мария едва не расплакалась, но вовремя утерла слезы, не давая нескольким капелькам, скатившимся по щекам, превратиться в истерику. Ее все больше охватывала необъяснимая ярость, пожалуй, даже злость. На судьбу, на то, что как она ни пытается, счастливой быть все никак не может. И иногда этому мешают не обстоятельства, не другие люди, а эта гадкая тьма внутри. Липкая и отвратительная, но от нее никак не избавиться. Она занимает огромное место внутри нее. Где-то около сердца, Сеголена точно это знает. А может и вместо сердца...Желая отвлечься от тяжких дум, вампирша начала двигаться к выходу из парка. Шла она наобум, почти не глядя вперед, ноги же сами несли ее в сторону Казенного квартала. Она не любила это место, но может хоть там удастся успокоиться и прийти в себя. Забыть все, что произошло, словно страшный сон. Ведь все равно поздно что-либо изменить. Поздно...Это самое ужасное слово, придуманное на Земле. Оно означает, что возможность была, но ее упустили. И больше никогда не будет второй такой. Ибо первая глупо, бездарно упущена. Ужасное все-таки слово. Разочаровывающее. И не в судьбе, а в себе самом, что еще ужаснее. Ибо если кто в этом упущении и виноват, то только ты...

https://forumstatic.ru/files/0005/6e/de/42980.png  Старый мост через Кручицу

Отредактировано Франсуаза де Луа (28.06.2012 00:59)

+1

77

Старая психиатрическая лечебница  https://forumstatic.ru/files/0005/6e/de/42980.png

Рицин просто гулял по Дракенфурту — осматривал достопримечательности, вглядывался в жителей. Последний раз, когда он прогуливался по городу — город этот переживал эпидемию свиной проказы, что не особо прибавляла радости лицам встречных (да и лиц этих встречалось меньше). Дракенфурт, напротив же, буквально кипел жизнью — холеные и сытые лица дворян встречались на каждом шагу. На рынках было порой сложно протолкнуться сквозь толпу.

Стиг давно уже перестал улыбаться встречным — не потому, что был неприветливым, просто за маской все равно никто ничего не увидит, а если и увидит, то едва ли обрадуется увиденному. Большинство людей и вампиров приходило в смятение и смущение при виде его лица — грубая текстура кожи, даже для человека, и вдобавок шрамы от свиной проказы — не самое приятное зрелище. Конечно, он не был уродом, однако даже по человеческим меркам Стиг был «некрасивым». Не то, чтобы все это так сильно уже волновало его — он привык скрывать лицо под маской и практически перестал комплексовать о своем лице, однако порой, это вклинивалось в его мысли — в эти моменты глаза вампира становились немного грустными.

Площади, дома, парки, магазины, кафе — новый город интересовал Рицина с той же силой, с которой его может заинтересовать новая теория — он манил своей новизной, острыми ощущениями, возможностью изучить и понять. Стиг блуждал уже несколько часов по городу, остановившись лишь для того, чтобы купить еды в каком-то кафе. Его внешность, одежда и повадки не слишком подходили для более-менее светского общества, поэтому он просто взял с собой пирог и бутылку вина. Принадлежностей для еды у него с собой не было — Профессор не любил «утруждать» себя этикетом, поэтому он просто искал место, где мог бы спокойно в одиночестве перекусить и упорядочить в голове знания, что накопил о городе за время своей прогулки.

Местный парк в богатом районе Дракенфурта как раз предоставил ему такое место — после получасовой ходьбы по парку Рицин наконец вышел к довольно живописному пруду. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, он расположился на берегу пруда, снял свою маску и начал трапезу. За размышлениями о городе в котором ему предстояло провести года он не чувствовал вкуса еды и вина — сейчас все его мысли были направлены на систематизацию информации, которую он узнал. В такие моменты вампир испытывал удовольствие, которое мало с чем мог сравнить.

Отредактировано Стиг Дракула (23.02.2012 02:02)

0

78

Вечернее кафе «Дю Монд»  https://forumstatic.ru/files/0005/6e/de/42980.png

Да как он посмел? Да что же он наделал? И что теперь делать мне? — носились одни за другими мысли в голове. С ног до головы она просто переполнялась злостью. Нет, не только злостью, еще и стыдом. Ей было очень стыдно перед Мефисто за то, что так нагло она ушла оттуда и даже не попрощалась. Но разве она в этом виновата? Это все официанты, неаккуратные и совершенно неумелые! Злость все еще не прекращалась, наполняя всю кровь юной девушки. Она просто не представляла что теперь делать и как потом придется оправдываться перед другом семьи. Вот вечно так, впутается во что нибудь, а потом думает, что же теперь ей делать?
Кэссиди долго ходила по городу, народу почти не было в такой поздний час, поэтому шанс кого то встретить был практически нулевым, и уж тем более в парке, к которому она свернула на очередном повороте. Мало что было видно, однако дорогу под ногами она замечала. Камушки сменились кирпичом выложенными дорогами, периодически под ногами и вовсе попадался песок и трава. Какой все таки ужасный день. Большее время суток девушка потратила на то, чтобы морально, да и внешне, познакомиться с неизвестным ей ранее, Мефисто. А теперь, еще и узнав, что он ее нянчил в детстве в какой то степени... Эх, как все таки иногда вертит нами судьба... Она так обрадовалась, пусть и виду не подавала. Да и как она могла не радоваться? Та тайна, что могла бы быть раскрыта — теперь вновь осталась только в ее фантазиях. Снова искать его? А что она скажет? Как будет оправдываться.. Опять мысли, чтоб их... Все таки, как бы не прошел этот день — он уже прошел и ничего не исправишь, остается только дождаться. когда будет завтра и начать жизнь с нового дня, если так можно сказать.
Мисс Въер даже не заметила как зашла в середину парка. Странно. Потому что кроны деревьев загораживали почти весь свет, что мог быть в такой вечер, а она этого даже не заметила. И все же бояться было нечего, даже наоборот. Она было рада. Если ей и удастся кого-то встретить, этот кто-то не заметит ее ужасный внешний вид. Снова углубившись в свои мысли, барышня шла с опущенной головой, думая о прошедшем, да и о будущем, в некоторой степени. Думала о странной папке, что сейчас находилось в ее руках. Так, стоп. О папке. Кэсси посмотрела на нее остановившись, открыла и пошла вперед. пытаясь хоть что-то увидеть. Мефисто говорил о каких-то важных, даже секретных моментах. Что может быть здесь секретного? Хотя, если подумать, девушка мало что понимала в записях на листах. Что-то совсем не понятное...
— Ай! — вскрикнула она, когда врезалась во что-то или в кого-то, рассыпав все листы, находившиеся в папке, на землю, а при достаточно легком дуновении ветра они и вовсе разлетелись во все стороны. — Что за....-начала говорить леди, но увидела перед сабой не «что-то», а «кого-то». Лицо тут же покрылось румянцем, а сердце забилось в очень быстром темпе. Она даже слышала его стук по ребрам. Но решила не показывать свою слабость, да и злость снова наполнила всю ее. — Что вы делаете? Зачем стоите посреди дороги? И что это за шуточки с маской? — разозлилась девушка больше. Еще чуть-чуть и она топнет ногой по земле, ругаясь и доказывая свою правоту. — Вы не на маскараде! Это не прилично! — разозлилась девушка, что со стороны, скорее всего, выглядело как минимум смешно. Надутые детские губки, детское возмущение в глазах и легкий светлые огонек, чуть нахмуренные бровки, да еще и платья грязное. Над этим можно было только улыбаться.

Отредактировано Кэссиди ла Въер (23.06.2012 18:50)

0

79

Стиг вдыхал ночной воздух с наслаждением. С пирогом было покончено, а бутылка вина доживала свои последние минуты. Настроение, подпорченное появлением в психиатрической больнице, выправилось окончательно: «В конце концов, это — лишь мелкое неудобство, которое не помешает мне двигать науку вперед.»
«Профессор» стоял на тропинке, любовался ночным небом в очередной попытке посчитать количество звезд на нем — одна из загадок мира, которую он вечно пытался разгадать. Его счет дошел уже до шестого десятка — сегодня на небе было видно много звезд и «профессор» едва ли успел сосчитать две трети.
Шелест ветра в кронах деревьев скрыл от его слуха приближение человека. Неожиданный толчок в спину заставил его сбиться со счету и выронить бутылку вина — она укатилась в траву, где «истекла своей последней кровью». Краем глаза, Рицин заметил девушку и, как можно быстрее поспешил одеть маску, не поворачиваясь к ней лицом. Рицин настолько привык к своей маске, что уже боялся показать лицо не из-за возможной реакции, а просто потому, что привык к чувству защищенности.
Девушка моментально начала ругаться на «профессора», а когда он обернулся, продолжила свою тираду по поводу маски — юное существо видимо не представляло, что означает клювообразная маска и по каким соображениям она носится.
Рицину совсем не хотелось показывать «на примере», почему он носит маску, да и эта девушка начинала его раздражать, поскольку производила впечатление крикливого, неумного и непоседливого ребенка — этим она напоминала Рицину о событиях его молодости — тех, о которых он помнил конечно. Взгляд «профессора» из мечтательного за пару мгновений стал жестким и холодным.
— Молчать, жертва алхимии — голос Рицина был как обычно хриплым, но в нем слышалась крайняя степень раздражения. Как будто пятисотлетний «профессор» должен оправдываться перед человеком-невеждой, которая к тому же сама в него врезалась.
— Тебя плохо воспитали, если ты не в курсе, что означает эта маска и так ведешь себя, врезавшись в незнакомца — взгляд Рицина скользнул по платью девушки — да и одеваешься в перепачканные платья — добавил «профессор» указав рукой на живописные пятна, покрывавшие одежду девушки. Рука, указывающая на платье, как и положено не отбрасывала тени.
Один из листков, разлетевшихся по округе лег на эту самую руку. «Профессор» машинально перевернул его и пробежался глазами по написанному. Окружающий его мир моментально перестал существовать — в его руках была явно часть алхимической работы, повествующая об экспериментах и весьма высоком уровне познаний в прикладной медицине и алхимии. Забыв про существование девушки, Рицин плюхнулся на землю, прямо там где стоял и начал внимательно читать написанное. Холодный и жесткий взгляд уступил месту взгляду любопытному и заинтересованному. Глаза Рицина загорелись единственной страстью, которую он знал — страстью к знаниям.

Отредактировано Стиг Дракула (23.02.2012 21:31)

+1

80

Просто невероятно. Этот хам смеет еще что-то говорить, смеет в наглую претензии ей делать. Да будь здесь... А кто здесь будет-то? Ну ничего и не будет... все-таки она с детства привыкла решать все сама. Значит и теперь придется! И надо будет, она сделает все, чтобы этот вампир понял, где находится и с кем разговаривает. Неслыханно, где такая наглость то водится?!
Возмущение все нарастало и нарастало. Так что же это такое? Что же это за день? И почему все норовят испортить юной прелестнице настроения? Вот вроде же все началось хорошо, а теперь. Еще и этот...гульский выкидыш. Сколько себя помнит, Кэсси никогда не применяла слов, что не соответствовали этикету. А теперь, до чего же сегодня довели юную леди? Жертва алхимии? Да как он смеет вообще называть при ней такие слова? Не воспитанная? Так еще и неряха? Возмущение возрастало, она уже чувствовала, как этот незнакомец просто доводит ее до истерики. Еще одно его слова и она не удержится о пощечине, собственно что тут говорить? Ей уже хотелось научить его уму разуму.
— Да как вы смеете? — с негодованием в тонком голосе произнесла девушка, смотря на «маску» — Как вы смеете говорить о моем воспитании, будучи в таком ужасном виде? — продолжила, осматривая внешний вид незнакомца. Ничего примечательного, хотя и внешний вид был не таким уж плохим. И все же, не могла она промолчать. будучи в невероятном возмущении. Средний рост, спортивное телосложение было заметно по плечам, правда вот голос странный. так-так-так, не о том сейчас думать надо! Кровь все так же кипела от злости и удивления от такой наглости вампира — Перец недоделанный — усмехнулась девушка, смотря прямо ему в глаза, если так можно сказать — вам только дома сидеть в таком виде и с такими манерами! — произнесла она и удивилась сильнее, когда мужчина поймал один из ее листков и принялся изучать.
— Это мое! Если вас не учили, чужое читать нельзя! — достаточно громко произнесла она и вырвала лист из рук вампира, случайно его порвав. Вместо наглости в глазах показался испуг, только временный, она тут же постаралась его скрыть. — Даже не прикасайтесь к моим записям! — с большей наглостью произнесла она, забрав вторую половину оторванных записей и быстро начала собирать их вокруг.
— Это все из-за вас! Сто дрючков Морготу в полужопок, я же теперь не соберу это все! — чуть спокойнее произнесла она, все так же проклиная этого хама. Еще и он, она ведь теперь действительно не разберется с бумагами... Кэсси даже не успела это прочитать, а этот... уже все испортил. В глазах показалось отчаянье. Ну конечно, как здесь не показаться отчаянью? Ей так хотелось заглянуть в прошлое, узнать что же все таки случилось. Учитывая заинтересованность незнакомца, это не простые записи, а действительно важные, очень важные. Не только для ее родителей, но теперь и для самой барышни. И эту папку даже нельзя никому отдать, чтобы разобрался, мало ли, что в ней есть...

+1

81

Звук разрывающейся бумаги полоснул ножом по сердцу Рицина. В глазах появилась чуть ли не детская обида на то, что его любимую и дорогую игрушку вырвали из рук, попутно сломав. От пережитых ощущений из груди Рицина вырвался стон обиды и досады за порванный листок. «Профессор» потянулся забрать вторую половину обратно, ибо все, что его интересовало в данный момент был листок с такими занимательными (и судя по всему не совсем законными) описаниями экспериментов, однако девушка проворно забрала и вторую часть листка у обескураженного такой порчей драгоценных знаний «профессора».
— Зачем? — чуть ли не с мольбой в голосе произнес он — Зачем ты разорвала такой прелестный образчик алхимического доклада? Зачем уничтожать такое сокровище?
Глаза Рицина были полны печали и досады. Распрямившись он, не обращая внимания на бегающую вокруг девушку продолжил сокрушаться по поводу порчи «Сокровища», отчаянно жестикулируя.
— Глупая невежда, ты либо не понимаешь, какое сокровище — знания заключенные в этом труде, либо сознательно хочешь их гибели — конец фразы звучал так, будто Рицин объявлял девушку в святотатстве — как можно уничтожать прелестную теорию о воздействии H23A10P8 на поврежденные химическим ожогом ткани человека? — вопрос был скорее риторическим.
Рицина начал обуревать гнев. Гнев на несчастную безумную, сподобившеюся хранить эти знания в таком беспорядке, не уследить за ними, так еще и допустить повреждения бумаги, на которой эти знания были записаны. Дыхание его стало учащенным и более глубоким и хриплым, чем обычно.
— Глупая девчонка, эти записи не могут быть твоими! — Ты не могла собственноручно написать такой сложный алхимический труд в таком возрасте — он не знал точный возраст, но понимал, что девушка слишком молода, для такого уровня знаний — Как ты смеешь так обращаться с чужим творением?
Рицин обнаружил еще один листок под своими ногами, когда он наклонился и поднял его, с ним случилось примерно то же самое, что и в предыдущий раз, правда сейчас он стоял и озвучивал в слух мысли по поводу прочитанного.
— Прекрасный структурированный анализ природного токсина A18P6H3, да, да, согласен, при применении совместно с H15P10A9 может оказать воздействие на психо-соматику человека и привести к долговременной приходящей амнезии, помимо того, что если ввести раствор перорально, вызовет поражение горла и голосовых связок больше свойственных... — профессор погрузился в рассуждения о прочитанном, приправленное большим количеством медицинских и алхимических терминов. Работа вызывала у него дичайший восторг. Голос резко стал мягче и прятнее, превратившись из гневного крика и восторженное любование.
Едва заставив себя оторваться от работы, он снова посмотрел на девушку и указывая на лист, который крепко держал в руке, громко продекламировал (голос безумца снова резко поменялся на «гневный и возмущенный»):
— Каким извергом нужно быть, что бы так обращаться с наукой, Моргот бы тебя побрал? В Дракенфурте жители такие же плебеи, что и в Орлее!
Гнев обуял Рицина до такой степени, что ему уже было наплевать на все, что угодно. Даже на выработанные годами привычки.
— Пурпурного червя тебе в задницу, тебе не нравилась моя маска? — В сердцах воскликнул он, не зная как еще воздействовать на эту девушку — Тогда смотри же, почему я ее ношу на себе! — с этими словами Рицин сделал то, что никогда еще не делал — намеренно сорвал с себя маску, при присутствии другого человека. Гнев, досада, обида ослепили его и все чего он хотел — причинить как можно больше неудобств этой взбалмошной и неучтивой особе, а его лицо как раз подходило для этого прекрасно.
Взору девушки открылось испещренное шрамами лицо Стига. Уже не таким хриплым голосом он воскликнул.
— Смотри же, жертва прикладной алхимии — это было его любимое ругательство — и думай, если вообще способна на высшую нервную деятельность, почему кто-то может носить клювообразную маску!

Отредактировано Стиг Дракула (23.02.2012 22:59)

0

82

Странная реакция на записи. Алхимик? Скорее всего, да и по его виду это заметно. Святая Роза, как он смешон, когда смотрит на эти бумаги. Слишком важна для него эта «игрушка». Что же,сам виноват, что разозлил юную леди, пусть теперь исправляет свои ошибки. Невежда? Опять эти оскорбления. Да этот хам сегодня ее точно выведет и добьется того, что будет потом жалеть о своих поступках. Не смотря на свой детский вид, леди могла постоять за себя и поставить вампира на место, пусть даже это было лишь в ее фантазии.
— Не смейте! Слышите? Не смейте меня оскорблять! — начала она, понимая что вот вот сорвется и вытворит то, что будет не очень приятно незнакомцу. — Не ваше дело, сколько мне лет! — вырвала она очередной листок с его рук, порвав края. — И не ваше дело как я распоряжусь этими записями, вам ясно?! Сожгу и вы мне не посмеете помешать! — конечно она бы этого не сделала. Эти две порванных страницы уже причинили ей достаточно боли. Все равно что разорвать кусок дорогой памяти в голове. Нет, она исправит, перепишет и все вернет, все страницы будут целы, мало того, они будут ею прочитаны и изучены.
— Гоблинский выродок, ты даже не представляешь с кем связался. Не смей так говорить со мной! — снова оскалилась она, показывая незнакомцу все свое негодование, всю свою злость. — Вам бы сначала манерам поучиться, а потом в люди выходить. Открою вам тайну. Вы живете не со зверьём -Хотя и здесь Кэссиди поспорила бы в другой ситуации. Уже достаточно пережив, она порой просто ненавидела все то пошлое окружение, которое то и дело заботиться о себе. Ненавидела тот эгоизм, что царил в сердцах окружающих, ту меркантильность. О, Святая Роза, до чего докатился наш мир? Юный цветок почти перестал верить в сказки? Где та сладость жизни, что обожают другие дамы?
Маска была снята, чего девушка вовсе не ожидала. Однако ничего столь страшного она не заметила. Обычное лицо лишь немного изувечено. Ну и что?Сейчас стала интересна причина открытия сего лица. Напугать юную прелестницу? Может вампир хотел дать ей понять, что тоже будет и с ней? Смешно. Подобные действия мужчины вызвали в девушке лишь усмешку, наглую детскую усмешку после которой она ударила по его лице, ладонью...
— Что вы хотели этих сказать? Напугать? Не получилось? Вы такой же как все, в вас нет ничего — Опять врет, в нем все же что-то было, странные глаза, странный блеск в них, он каким то образом манил к себе, внушая некое...уважение, что ли. Нет-нет. Такого хама нельзя уважать. Он не стоит даже этого.
— Хам! Невежда! Вам следует поучиться манерам! — снова, крича детским голосом начала она, от куда то снова появилась злость. На что? Она просто возмущалась его хамству. Да и что что у него такое лицо? Это не освободит этого потомка Моргота от извинений.
— Вам никогда не дойти до сих трудов — повертела она рукой с бумагами — Вам никогда не добиться этого, никогда! Вам просто не хватит такого терпения, такой выдержки и такого ума. — с большей наглостью проговорила она, смотря ему прямо в глаза. Ей даже не было интересно что у него за шрамы, какого размера и в какой «узор» выложены. Она не видела ничего, что могло бы было ее напугать или вызвать сожаление е этому типу.

+1

83

Рицин был парализован своими мыслями: «Странно, но я не вижу ни тени отвращения на ее лице. Ни отвращения, ни испуга, ни сочувствия». Реакция девушки настолько поразила «профессора», что он не заметил оплеухи, и лишь в каком-то дальнем уголке сознания он слышал ее слова. Стиг привык, что к нему относятся «по-другому» из-за его лица — кто проявляя сочувствие, которое Стиг считал унизительным для себя, кто проявляя брезгливость. Именно по этим причинам он и одел маску — его раздражало «особенное» отношение к себе из-за лица, даже сочувствие к нему вызывало в нем лишь ненависть — его бесило то, что шрамы и поврежденная кожи вносили коррективы в оценку его личности. Он всегда считал, что ценны лишь знания, и лишь по ним, и потому как с ними распоряжаются можно судить личность.

А эта девушка... ей было плевать на его лицо. Она как продолжала кричать и злиться, так и продолжает. Стиг настолько отвык от того, что люди игнорируют его внешность и реагируют так, как реагировали на его поступки до эпидемии, что сейчас был сбит с толку и удивлен подобной реакцией. Оскорбления его никоим образом не трогали — еще с детства он помнил, что оскорбить может как минимум только равный равного, а Стиг не считал эту девушку равной себе — она знала о науке намного меньше него и судя по обращению с документами не проявляла тягу к знаниям. Но ее реакция — Стиг на мгновение забыл о том, что у него исключительная внешность и почувствовал себя нормальным вампиром. Это чувство было для него подобно глотку чистой холодной воды. И, хоть Рицин и привык к «новому себе» и не особенно проявлял свою обеспокоенность, в этом новом чувстве он находил что то... приятное.
На мгновение все это проскользнуло в его взгляде, однако «профессор» быстро взял себя в руки — едва ли человек в темноте смог бы что-то заметить. Пропавший на пару секунд голос снова вернулся к нему.

— Это ты не представляешь с кем ты связалась — сказал Рицин делая особенное ударение на оба «ты» — А судя по твоим манерам и тяге и обращению со знаниями, жить мне приходится именно, что со зверьем — усмехнувшись, парировал ей он — как я уже заметил, зверье в Орлее и Дракенфурте похоже одинаково. Да и зачем тебе эти исследования, без многолетнего труда и занятия алхимией в них даже близко не разобраться — что бы ты могла сама понять их тебе должно быть лет пятьдесят не меньше.
Как ни странно, но это препирательство доставляло ему удовольствие. Гнев немного отступил — Стиг наслаждался простой и понятной ссорой, которой у него не было уже много веков. Он снял с себя шляпу, под которой скрывались его волосы. Рицин был блондином. Ночной холодный ветер заиграл в прядях светлых волос, однако голос «профессора» и его взгляд оставались холодными и злыми — уже не истеричными как ранее, но злыми и колючими.

— Манеры? Плевал я на манеры! Лишь знания и наука стоят настоящего внимания — Стиг выпрямился и гордо поднял голову: «Пора воспользоваться своим новым положением» — усмехнулся вампир сам себе.

Рицин достал лицензию и показал ее девушке.

— Я, профессор Рицин, как Член Ль’Саванта — высшего совета гильдии Алхимиков, на правах пунктов 6 и 8 устава гильдии, а именно «Все открытия в первую очередь должны быть представленны Ль’Саванту. Оглашение результатов своих работ общественности, до предоставления их высшему совету гильдии — преступление.» и «Ради науки и получения знаний можно использовать любые методы. Исключением являются действия, вредящие другим алхимикам.» заявляю тебе, маленькая нахалка, что если ты не предъявишь мне лицензию на занятия алхимией, то я конфискую у тебя эти незаконные исследования для предоставления их Ль’Саванту и выяснения автора исследований и привлечению его к ответственности за незаконность опытов.

Стигу была любопытна реакция на подобное заявление, он продолжил свою тираду, намереваясь разъяснить «глупой девчонке» что именно ей грозит и как именно она нарушает закон, присваивая чужую работу.

— Если ты украла эти исследования у его автора — ты нарушила закон, и тебя ждет наказание, если автор не имеет лицензии на занятие алхимией — он нарушил закон, и его ждет наказание, если сами исследования проводились автором нелегально — он нарушил закон и его ждет наказание, а доклад будет использован на благо гильдии по усмотрению Ль’Саванта. Если ты попытаешься противиться уставу Ль’Саванта — ты нарушишь закон, и тебя ждет наказание. — дал некоторые разъяснения предстоящему Стиг.

Холодным и пронзительным взглядом Стиг смотрел в глаза девушке.

— Ты заявила, что рукопись принадлежит тебе, однако, если автор не ты, то получается ты присвоила себе его творение, а это — нарушение закона и поругание чести автора.

Хоть выпускникам университета и было разрешено не вступать в гильдию, однако Стиг знал, что закон в данном случае будет на его стороне (по крайней мере частично), а если и не закон, то эти исследования уж точно заинтересуют Теодора, как и тот, кто их проводил. А Стиг на своем опыте знал, что когда Теодору что-то нужно — он этого добивается. Может у Рицина не было больших политических связей — ему было на них плевать, однако он действительно был членом Ль’Саванта — одной из влиятельнейших организаций на континенте.

Девушка очевидно не представляла опасности для Рицина, да и куда бы она могла убежать от вампира, который хоть и ученый, но следит за своим физическим состоянием? К тому же, каждый страж порядка будет на его стороне, если Рицин объяснит ситуацию. Сложные и скорее всего незаконные исследования у молодой девушки, слишком молодой, чтобы проводить их самой явно вызывут подозрения, а далее к делу подключится Ль’Савант и исследования попадут в гильдию.

— А что касается моей усидчивости и упорства, то я проводил эксперименты и писал куда более сложные работы за свою долгую жизнь. Хоть и не знаю, у кого ты украла или от кого получила эту работу, но их автор достоин уважения и почтения, как ученый, поэтому не смей — фразу «не смей» Стиг буквально выкрикнул — не смей поругать честь и ум автора работ кражей и таким халатным отношением к этому сокровищу. Я не позволю тебе ни уничтожить эти труды, ни препятствовать их использованию во благо науки!

«Профессор» сам не заметил, как перестал оскорблять девушку. Судя по всему это было связано с ее отношением к нему, с ее реакцией на его лицо. В профессоре проснулся интерес к девушке — кто она? Откуда у нее работа столь высокого уровня? Почему она так отреагировала (или не отреагировала) на его лицо? Эти вопросы волновали его, хотя и не так, как волновали его на данный момент рукописи, что она держала в руках.

Отредактировано Стиг Дракула (24.02.2012 01:29)

+4

84

Абсолюты, пантеон идеалов, боги добра и злые демоны, замкнутые в вечном сражении за души смертных. Такие же противоположности как черное и белое, без серых теней между ними.
Это концепции, добро и зло. Абсолютные, непоколебимые. Не может быть оправдания действительно злому действию, нет серых теней. И хотя доброе действие часто что-то дает, сам акт абсолютен, так как его мера основывается на намерениях.
Ведь что, как не выбор лежит в основе рационального существа? И без намерения не может быть ни зла, ни добра.
Самая любопытная и самая разнообразная из всего двуногие существа, которые считают себя выше, добрее и главное правдивее остальных. Здесь уравнения и ожидания путаются больше всего. Здесь правит бал восприятие. Намеренья здесь часто прячут, держат в секрете. В плетении маски оправданий нет опытнее в этом больше никого. Нет опытнее в плетении маски предлогов, заявляя, что все делается из абсолютно добрых намерений. И никто так не склонен к вере в собственные заявления. Сколько было войн, когда человек сражался против человека, и обе армии свято верили в то, что бог, добрый бог, был на их стороне и в их сердцах. В этом то и вся ошибка. Мы верим только себе. Человек не может быть плохим для самого себя. Мы всегда правы, всегда. Для себя мы правы. Если кто-то выглядит не так как мы ожидали, мы называем его уродом, если внешняя красота кого-то превосходит наши ожидания, мы называем его ангелом. Это не правильно, разве нет?
Кэссиди никогда не судила о людях лишь по их внешности. Она считала это как минимум глупым. Порой внутри гораздо больше, чем снаружи. Порой существа с непривлекательной внешностью во плоти своей являются ангелами, чистыми, светлыми, настоящими. И наоборот. Просто надев пошлые маски на свое лицо, мы становимся на столько слепы, их вуаль на столько лишает нас возможности мыслить, что просто нет иного выбора, как поддаваться обману нашего эгоистичного зрения.
Несмотря на свое лицо, по незнакомцу было видно как «велик» он внутри. Будучи сейчас в другом настроении, возможно, мисс ла Въер более уважительно отнеслась бы к мужчине, но пока она чувствовала лишь неприязнь к нему и некоторое желание сбежать поскорее от нахала и уже успокоится, нежась в теплой ванне.
Однако до нежностей, похоже, еще далеко. Наш наглец принялся с новой силой, засыпая ее угрозами. Этот парк начинает становиться просто каким-то неблагополучным местом с ужасной кармой для девушки. Уже второй раз именно в этом парке ее хотят посадить. Правда, там был юстициар, а теперь этот...Морготовский алхимик.
— Что бы вы не говорили, эти документы вам не получить — быстро собрала девушка все листы в папку и покрепче сжала ее в руке, затем в двух, для большей уверенности что «игрушку» не отберут.
— Я не знаю кто вы, да и, собственно, мне это не так интересно. Будь вы самим Морготом, я бы их вам не отдала. Как бы это банально не звучало, но вы их получите только «через мой труп» — с большим эгоизмом и наглостью чем прежде произнесла она. На этот раз это были не просто капризы. Кэсси понимала серьезность ситуации, даже если этот вампир лжет. Ей ничего не давали его документы, которые он пытался впихнуть ей в глаза. А его наглость только доставляла ей удовольствие, правда в несколько смутном.
-Не надо меня пугать, не маленькая, вам ясно? — с какой-то детской неприязнью произнесла она, смотря в самую сердцевину глаз мужчины.
— Я ничего не крала. По праву они принадлежат мне, я их не крала. А перед вами я оправдываться не собираюсь. Я эти документы не отдам, как бы вы не просили и что бы вы там не делали. — Все люди, похоже, любят обвинять других, не разобравшись в чем дело. Хотя Кэсси и не очень-то хотела что-то объяснять. Точнее не хотела вообще ничего ему объяснять. Эта невежда просто не стоит ее попыток оправдаться.
Наверное, у каждого есть свое «самое неудачное место». Вот у мисс ла Въер этим местом можно назвать парк, весь парк. Не важно, будь то фонтан или какая-то улочку у пруда. Факт в том, что именно в парке она попадала в неприятности. Именно здесь постоянно встречала каких-либо блюстителей закона, именно здесь была вынуждена стоить и краснеть. Но не сегодня. Она не собиралась унижаться какими-то оправданиями и не собиралась даже как то показывать свой страх по поводу предшествующего ей «наказания».
— Я вас прошу, замолчите. Я прекрасно вижу вашу заинтересованность в рукописях. И будьте добры не вмешивать в это хранителей закона. Они мои и на этом мы остановимся. Вы можете о них забыть. Вы их не получите, повторяю вам это в сотый раз. И, пожалуйста, заблагорассудьте принять это как факт и не «сопротивляться». — С жесткостью в голосе продолжала говорить она. По ней нельзя была увидеть и нотку страха, не было ни одной ноты сожаления в ее словах. Она говорила именно то, что хотела сказать, и будет продолжать говорить так дальше.
— Не надо мне показывать вот эту вот ерунду — указала она ему на лицензию. — Мне абсолютно все равно на эти бесполезные бумажки. Можете радоваться ей и кричать о ней, сколько хотите, но записи мои и они останутся у меня! — почти крича, произнесла она, «спрятав» папку за спину, не желая даже того, что бы незнакомец смотрел в ее сторону. Мисс ла Въер сейчас была похожа на маленького ребенка, который упорно защищает свою игрушка. Хотя...для кого игрушка, а для кого память и стимул к стремлению. К тому же ее родителям было далеко не пятьдесят лет, когда они создавали эти труды. Они умерли в достаточно раннем возрасте. Значит и юная барышня сможет добиться этого, тем более, если ее желание станет на столько апатичным, что она уже не сможет спать, не думая о нем. Дайте ей год, и она сможет разобраться во всей коробке документов, что пылятся у нее на чердаке, а то и сможет продолжить исследование родителей, заключив договор с тем же Мефисто. Девушка все же надеялась, что он не бросит ее теперь, когда знает что она все еще есть и что в состоянии продолжить дело родителей.

+1

85

Стиг смотрел на эту по сути загнанную в угол девушку, которая даже в таком положении вполне успешно огрызалась и «показывала зубы и клыки». Ее действия противоречили логике, здравому смыслу, чувству самосохранения наконец — Рицин при желании мог бы забрать документы именно так, как говорила девушка — через ее труп. Или еще он мог обратиться к стажам правопорядка (хотя в непосредственной близости таких не наблюдалась) и конфисковать документы в соответствии с законом. Девушка очевидно понимала все это, однако продолжала с детским упорством и остервенением стоять на своем.

«Что для нее в этих записях?» — неожиданно сам для себя подумал Рицин. Сама девушка стала представлять для него интерес тем остервенением, с которым она отстаивала записи. В конце концов Рицин бы дорожил ими примерно с той же силой на ее месте.

— Я не могу забыть о них, как бы Вам этого не хотелось. Только смерть могла бы заставить меня забыть о знаниях. — голос бы более-менее спокойным, будто «профессор» разъяснял нерадивой ученице базовые законы науки, которая она не сподобилась до сих пор выучить.

«Наверное, я бы мог действительно привлечь к делу стражей правопорядка... или просто отнять у нее рукописи — поскольку не она является автором, то ей никогда не доказать, что рукопись принадлежит ей». Рицин понял, что девушку не пронять угрозами и объяснениями происходящего — пока девушка находилась в подобном состоянии ее абсолютно не волновали доводы логики или страха, однако «профессор» понимал, что отними он документы силой или через закон, то ему уже не удастся «изучить» такую странную девушку.

Положение было действительно интересным — с одной стороны, Рицин не мог отпустить девушку, с докладом о столь интересных и незаконных исследованиях, с другой стороны отнимать их силой ему тоже не хотелось — это было недостойно настоящего ученого, отбирать же документы через закон было слишком хлопотно и рискованно тем, что Рицин мог и не получить в конечном итоге доступ к ним. А глупая девушка окончательно уперлось в детское нежелание понимать очевидное, что исключало все остальные логические варианты.

В такие сложные моменты настроение Рицина, ввиду сумасшествия, могло меняться с головокружительной скоростью. Кроме того, такие дилемы провоцировали еще кое-что в сознании профессора...

Он полностью выключился из реальности. На пару мгновений для него перестал существовать и парк, и пруд, и нерадивая девушка, и доклад.

Он стоял в темном подвале. Помещение явно видало и лучшее время — краска на стенах облупилась, по всему полу были разбросаны обломки каких-то ящиков. Запах в подвале стоял соответствующий — затхлый воздух и обилие мусора делали пребывание в подвале не самым приятным занятием.

Стиг был без маски, а лицо его не было обезображено шрамами от болезни — очередное воспоминание из юности Стига, прорвавшееся сквозь наркотическую завесу и пелену сумасшествия Рицина. Воспоминание было не совсем четким, однако кое-что Рицин смог увидеть и понять.

Напротив него стояла какая-то девушка — Стиг не мог вспомнить черты ее лица или цвет волос. Она активно жестикулировала и что-то доказывала ему. Разговор шел мягко говоря на повышенных тонах — говоря проще, девушка просто орала на него. Она не понимала и не слышала никаких аргументов, не хотела слушать. Сквозь ее крик различались слова и фразы: «Безумство», «Вас всех убьют», «Не смей», «Ненавижу», «Это того не стоит» — все остальное тонуло в яростном крике, всхлипах, звука ее рассерженного топота, когда она с силой била ногой о каменный пол.

Профессор явно почувствовал, что чувствовал Стиг в тот момент. Как ни странно это не было яростью — недовольство, раздражение и что-то еще, что Рицин не мог назвать.

Воспоминание покинуло его так же внезапно, как и появилось. Рицин уже снова стоял посреди парка рядом с неистовствующей в своей злобе девушкой, которая отчаянно пыталась защитить от него документы. Все эти переживания заняли не более пары секунд.

Неустойчивый разум Рицина сосредоточился теперь на новом факте о происходящем: «Не смотря на свое удручающее положение, она готова защищать эти знания от Рицина даже ценой своей жизни» — подобное отношение явно вызывало у него уважение.

Выражение лица Рицина моментально поменялось — вместо гнева и раздражение в нем теперь читалось понимание и... забота? Взгляд стал добрым и ласковым.
Видимо перемены в лице несколько удивили девушку — или она просто закончила изливать свои чувства — Рицина это теперь не интересовало.

А далее случилось нечто, что в какой то мере было неожиданно даже для самого «профессора». Повинуясь какому-то странному чувству, которое было так похоже на то из воспоминания, Рицин подошел вплотную к девушке и схватил ее за запястья, которые находились у нее за спиной. Однако, вместо ожидаемой попытки отобрать записи, он лишь обнял девушку и прижал к себе — сильно и уверенно, но в то же время достаточно ласково. В ласке этой не было никакого сексуального подтекста — она была скорее сродни тому, как отец обнимает свое глупое дитя.

— Что, настолько хреновый был сегодня день? — негромко спросил он. Голос был мягким и заботливым. Однако, в преддверии того, что девушка может начать вырываться, он держал ее достаточно сильно — вампир явно превосходил в физической силе девушку и не хотел позволить ей вырваться.

Возможно, Рицин думал в тот момент, о том, что девушке просто нужно дать выход своей злости, иначе она окончательно лишиться признаков присутствия разума, возможно «профессор» вообще не думал ни о чем, а лишь действовал по наитию — кто может это знать?

Отредактировано Стиг Дракула (24.02.2012 15:39)

+1

86

У каждого свои моменты воспоминания, у каждого свои предметы. чтобы вспомнить. Вот у нее не осталось ничего, кроме этого «хлама» на чердаке. Бумага, исписанная бумага, все еще хранящая часть запаха, хранящая часть их души, часть их жизни. Вот это все то, что осталось от них, единственная вещь, которую она могла бы потрогать, вспомнить, что-то узнать. И эту самую вещь у нее сейчас хотят забрать. Навсегда?! Да нет, даже будучи уже трупом она воскреснет призраком и будет преследовать этого вампира до конца его дней, пока он не вернет все на место или же не свихнется от ее присутствия. Она не отдаст, что бы он не делал, что бы он не предпринимал.
В глазах мелким почерком читались его мысли. Он думал о том, что с ней стоит делать? Или о том, как ее лучше убить? Хотя, если подумать, даже девушка не сомневалась в том, что ему не составит это большого труда. Наверное мужчине стоит лишь захотеть и он сможет сделать с ней практически все. Ну, ведь так, если думать логически, она даже не сможет убежать, судя по его физической форме, не сможет сделать абсолютно ничего. А если учесть, что он еще и алхимик. Что же, в этот раз мисс ла Въер нарвалась просто на какую-то огромную неприятность о которой будет жалеть, возможно, долго. Хотя кто знает, что сегодня произойдет. Может она все же станет призраком и будет бродить за ним на протяжении всей его жизни.Пока он сам призраком не станет, а вот тогда, она от него точно не отстанет. Этот вампир просто проклянет день, когда он встретил столь «милое» и «очаровательное» создание.
Однако от чего-то вампир не очень то старался что то предпринять. просто стоял, о чем то задумавшись, его голос резко сменился с грубого, противного на невероятно ласковый, этот голос совсем не шел к той картинке, которую уже придумала себе в головке барышня. Пока для нее он был просто грубияном, без малейшего знания о манерах, без единого кусочка сердце. Да, очевидно в ее глазах он не был похож на принца. Точнее не совсем так. Он был принцем, как ей казалось. но слишком грубого, где то в бездонной яме этих глаз, где-то в бездонной яме его зрачков.
От чего-то стало меняться и его выражение лица. Шрамы приобрели более гладкую форму, брови перестали хмуриться. Девушка увидела те самые настоящие черты лица вампира. Правильные, спокойные, розовые губы, серые глаза, средние брови.
Только вот это вот двуличное создание сейчас менялось с невероятной скоростью. Он стал спокойней, ласковей, более нежен. Странно. Мало того, этот «чудо-вампир» приблизился к девушке на слишком близкое расстояние. Она видела его слишком близко, она уже слышала его спокойное дыхание, почувствовала его запах.
Еще секунда и девушка уже оказалась в «плену» у негодяя. Слишком сильны руки. Она уже чувствовала прикосновение его пальцев. Грубо, слишком грубо, она даже не смогла сильнее напрячь кисти, чтобы крепче ухватит папку. Глаза уткнулись в его грудь.Как близко, даже слишком близко. Меньше чем расстояние вытянутых рук. Меньше чем расстояние ладошки вытянутой. Вот теперь она начинала нервничать. И что теперь ей делать? Два варианта у нее есть, вот их оба и витали сейчас в ее голове...

Закричать, начать сопротивляться, ругаться, попытаться оттолкнуть. Но тогда она придет к тому, что просто от безысходности запаникует сама, сердце забьется в невероятно быстром темпе, он это почувствует, добьется ее слабости. Нельзя ей показывать то, что она уже начинала чувствовать. Да и если подумать трезво, она даже не вырвется. Уже сейчас она чувствует что не сможет даже оттолкнуть его, не сможет даже вырвать руки из его кулаков. Что же делать?..

Прильнуть к его груди, признаться в полном ужасе сегодняшнего дня, заплакать, прижаться сильнее, чувствуя биение его сердца, растаять. Но что это даст? Опять слабость, она опять покажет то, что у нее внутри. Опять нельзя, опять не правильный вариант. Что тогда?..
Два выхода и оба приводят в тупик. Она не хотела сама бежать сквозь дебри и в итоге оказать в тупике, напротив бесконечной стены отчаянья. Нельзя, никак нельзя. Тупик. Это был просто тупик.
— Что вы... — попыталась произнести девушка, но голос задрожал. Опять слабость, страх пытаются выбраться наружу? Опять нельзя — Что вы делаете? — уже более спокойным. но таким же равнодушным голосом произнесла она, повертев кисти в его кулаках, оценивая силу его рук и процент возможности вырваться его этих «объятий». Однако процент его силы был больше,чем ей хотелось бы, даже слишком. Теперь она точно никуда не денется. Но и сдаваться она не собиралась. Все равно не отдаст она ему эти морготовские записи.
— Я вам все равно не отдам их — максимально тихим шепотом произнесла она, уже даже не надеясь, что он это услышит. Ей хотелось не только убедить его,но и поддержать саму себя в подобной ситуации.
— Они мои, слышите? — голос по прежнему был спокоен. Уже не хотелось кричать и ругаться. Хотя нет, хотелось, кричать о том, как все ужасно, ругаться на судьбу за ее подлые повороты. Хотелось. Но не здесь, не при нем. Не так поймет, не то примет, а вдруг он воспользуется ее слабостью, тогда она будет ненавидеть себя за это еще больше.
Святая Роза, она не подпускала так близко к себе никого. Хотя нет, стоп...подпускала... Но так хотела это забыть, хотела забыть и успокоить свое сердцебиение, но память накатывалась такими темпам, что было ощущение невероятной лавины, накрывавшей ее с головой. Воспоминания? Нет, не надо нам тех воспоминаний. Если она вспомнит то, что было по сути не так давно, она снова будет выбираться из этой «пропасти» долгое время. Нельзя. Не сейчас, не здесь. Хотелось стереть иногда часть своей жизни. Но стереть из памяти случившееся, начать сначала — это все не так-то просто. Абсурдно закрывать глаза на проблему, надеясь, что она сама собой исчезнет. Потому что однажды твой друг, плохой сон или собственный ребенок обязательно напомнят об этом. Только здесь напомнил абсолютно не знакомый ей человек. Видимо, все-таки не сможет она забыть то, что хотелось бы забыть, как бы она не старалась уйти от всего того, что произошло в тот день.

Отредактировано Кэссиди ла Въер (24.02.2012 18:43)

+1

87

Рицин благополучно проигнорировал вопрос девушки, точно так же, как и она проигнорировала его вопрос о плохом дне. Он просто стоял, прижимал к себе явно несколько сбитую с толка девушку и молчал. Если честно, Рицин сам не сильно понимал, что теперь ему стоит делать дальше — «наитие», которому он следовал, когда обнял девушку оставило его, причем оставило в довольно глупом положении.
— Слышал, ты уже говорила — все тем же голосом произнес он, чтобы хоть как то «поддержать разговор».
Опыт общения с противоположным полом был погребен в его памяти, рядом с воспоминаниями из юности. Алхимия была единственным, что Рицин помнил и знал, поэтому, когда чувство, навеянное внезапным воспоминанием отступило, он просто не понимал, что же ему стоит делать дальше. Ситуация, в которой Рицину явно не хватало данных, требовала значительного осмысления в голове и продумывания дальнейшей линии поведения.
Собственно, так дальше он и стоял, размышляя на свой, научный лад, что стоит сделать дальше. «Можно конечно ее отпустить, но какая за этим может последовать реакция?» — сосредоточенно думал Рицин — у него явно не хватало сведений о женской психологии — «Надо будет обязательно заполнить этот пробел в образовании» — взял «профессор» на заметку.
«Научные изыскания» о том, что теперь стоит сделать, настолько заняли пытливый и не совсем здоровый разум Рицина, что он благополучно забыл, что обнимает девушку в данный момент — как обычно — просто выпал из реальности на неопределенное время, пока не найдет удовлетворявший его ответ. Объятия не стали от того менее крепкими — она все равно едва ли имела шанс вырваться, но вот о ее существовании как таковой, и о том, что рано или поздно ей надоест так стоять Рицин как то позабыл.

Отредактировано Стиг Дракула (24.02.2012 19:37)

0

88

Странные мы все-таки существа. Сначала пытаемся помочь, а потом просто скрываемся в объятьях своей памяти и своих мыслей, снова закрывая маской наше настоящее лицо. ну или наоборот. Вот сейчас и незнакомец вел себя странно, и это еще мягко сказано. Она ожидала, что это конец. Что она скоро будет «летать» над просторами земли прозрачным воздухом, или же, в другом варианте, она просто забудет сегодняшний день, или еще другой вариант, она лишится памяти о своих родителях в одно мгновение и просто не сможет ничего с этим сделать. Не сможет отобрать это папку из лап этого нахала... Нахал...опять слово, вырывающееся из контекста ее мыслей. Пока Кэссиди стояла, ощущая спокойное биение сердце вампира. она успокаивалась, злость куда-то исчезала, ненависть растворялась в воздухе ночи, сердце девушки тоже постепенно успокаивалось, напряжение угасало. Вернемся к нашему «нахалу». она уже не чувствовала к нему то, что совсем недавно говорила. Она чувствовала свою вин, чувствовала, что виновата именно она. Что толкнула, что накричала. Что же, опять же,прошлое не изменить. Оно останется всегда позади, всегда позади и никогда не вернется в «настоящее» время, и уж тем более в «будущее». Такова жизнь. Таково время.

Кэссиди дернулась чуть сильнее, пытаясь вырваться из его рук, хотя, наверное, она больше хотела «разбудить» вампира от размышлений. Хотела чтобы воспоминания, что поглотили ее — исчезли. А как они исчезли, она чувствовала...сравнивала разные биения сердца, разные ритмы. Все таки нет ни единого похожего кусочка. Роза создала всех так, чтобы не было ни единого похожего кусочка, каждый отличается, хоть чем то да отличается. Глазами, носом, губами, сердцем, ритмами, кровью. Как же все таки сложно все это осознавать. И все таки она осознавала, осталось лишь принять. Не дано ее «мыслям» воплотиться в истинную, реальную жизнь.

— Вы не отпустите меня? — снова прошептала она, подняв глаза и посмотрев на его лицо — Вы алхимик, да? — задала больше риторический вопрос, барышня. Она знала ответ, глупо было его не знать, еще минуту назад он ей громкими и четкими словами это произносил, уточняя.

— Вы правы. Эти бумаги не мои. Но не отбирайте их. Они мне нужны. Разрешите мне... — снова замялась девушка. почувствовав смущение от его пристального взгляда, но, собралась с духом и продолжила — Позвольте мне учиться...у вас...или хотя бы просто смотреть, наблюдать. обещаю я не помешаю вам. Действительно с этими рукописями мне не разобраться сразу, но я буду стараться. И, если вы пообещаете мне никому их не показывать и сохранять в тайне, я позволю вам их изучить. Я видела, вам это интересно. — с каждым предложение тон голос утихал. Она сама не понимала что говорит. но наверное сейчас это был единственный выход вырваться из того тупика, в котором она оказался. Мисс ла Въер прекрасно понимала, что ее ждет после того, как он ее отпустит, после того, как сам перестанет злиться и начнет что то предпринимать, вместо того, чтобы просто стоять. Записи он заберет, ее, вероятно, сдаст юстициарам и, скорее всего, ей несдобровать в конечном счете... Может она была не права. Но верить какому-то незнакомцу она тоже не собиралась, стоит расслабиться и подвох будет тут как тут и с этим уже будет поздно что-то поделать.

Отредактировано Кэссиди ла Въер (24.02.2012 20:59)

+1

89

Рицин стоял, погруженный в собственные размышления, однако попытка вырваться и вопрос о том, не собирается ли он ее отпускать несколько вернули его в «реальный мир». Перенеся с неба взгляд на лицо девушки он спокойным и крайне серьезным тоном ответил.

— Я думаю о том, что мне теперь делать дальше — фраза прозвучала именно с такой интонацией, с которой он мог бы сказать, что размышляет над сложной алхимической теорией, которая способна изменить представление людей и вампиров об алхимией в целом — И да, я кажется уже говорил, что алхимик, да и лицензию показывал — добавил он, отмахиваясь от вопроса, который мешал ему сосредоточиться на интересном.

Разъяснив девушке свое поведение (или думая, что разъяснил), Рицин снова погрузился в свои мысли, абстрагировавшись от остального мира. Очередные теории о том, что произойдет, если он ее отпустит проносились в его голове. Взгляд его так и остался на девушке, поскольку Рицин просто забыл отвести глаза в сторону. Ветер играл в его волосах, но ни единого движения Стиг не совершал — ни один мускул не дрогнул в его теле. Все его естество было направлено на решение дилемы, в которую он сам себя и загнал — точно так же, как оно было направлено на алхимию, когда он работал.

Когда девушка заговорила вновь, запинаясь просила ее отпустить и предлагала сотрудничество, Рицин несколько раздраженно вернулся из своих мыслей — его же отвлекали от занимательного процесса! Услышав про доклад, Рицин перебил девушку:

— Ах да, еще же эти бумаги! Как я мог забыть! — лицо вампира опять переменилось с раздраженного на благодарное. Девушка напомнила ему про важную переменную в его расчетах. Вампир вернулся к своим мыслям после этого короткого замечания — Нужно учесть и бумаги. Не хватает знаний женской психологии для достоверного расчета последствий — бубнил он себе под нос.

Оставшуюся часть речи девушки Рицин благополучно пропустил мимо ушей — по крайней мере никак не отреагировав на нее — возможно он и учел все, что она говорила. В сумме они простояли так уже порядка трех-четырех минут, хотя «профессор» мог бы и простоять час и даже целый день, если бы не смог понять, что он не может предугадать действия девушки.

Наконец, совершенно внезапно, профессор разжал объятия и плюхнулся на землю, подняв руки — его лицо и голос выражали смесь любопытства, отчаянья и чувство досады на себя.

— Сдаюсь! — громогласно произнес он — Я не могу предсказать, что будет, если разожму объятия. Мне пришлось выяснять это экспериментальным путем. Ты меня победила. — сообщив ей этот крайне важный, по его мнению факт, профессор уселся, скрестив ноги и подперев голову рукой, и с любопытством уставился на девушку, ожидая ее реакции, готовясь запечатлеть в своей памяти каждое мимолетное движение и каждый звук, который девушка издаст в ближайшие несколько секунд.

+1

90

Считается, что женщины, как правило, очень спокойны по своей природе, но женщины чувствуют точно так же и точно то же, что и мужчины, применение своих способностей и поле для деятельности им необходимы не менее, чем их братьям. Они страдают от навязанных им слишком жестких ограничений, от абсолютной застойности жизни совершенно так же, как страдали бы на их месте мужчины. И какая узость со стороны этих привилегированных счастливцев утверждать, будто женщинам положено ограничиться приготовлением пудингов, штопкой чулок, игрой на фортепьяно и вышиванием кошелечков. Какое недомыслие осуждать их или смеяться над ними, если они стремятся делать более того, узнавать более того, чем обычай предписывает их полу. Вот и Кэссиди с самого детства учили быть леди, учили этим глупым бессмысленным манерам. А по сути что они из себя представляют? Умение надевать счастливую маску на свое лицо? Умение молчать и лишь поддакивать и то только когда тебя спросят. Что за глупости? Она хотела учиться, всегда хотела, она словно была заражена страшной болезнью, знаниями, разве можно от такого отказываться? Постоянно она слышала слова: «Ты же леди!», «Был бы на тебя отец». Да если бы был отец, она бы уже давно разбиралась в этих бумагах, а то и сама писала эти, пока непонятные, формулы. Время, как же быстро летит время. Как же быстро меняется жизнь, как же быстро меняются представления людей о мире, о правильном мире. А правильный мир в свою очередь у каждого был свой.
Вампир продолжал ее игнорировать, продолжал говорить лишь то, что интересовало его. Заставлял юную девушку молчать. Что же, если хочет — будет ему молчание, но он ведь сам пожалеет. Молчание. Наверное, это слово вообще никаким образом не должно подходить юной леди. Действительно, порой молчание доставляет ей дискомфорт, хочется с кем то поговорить, рассказать. Может она и не правильно когда-то делала, что не слушалась нянечки. Может няня была права в том, что Кэссиди должна посещать балы, вместо библиотек, должна общаться с прелестницами, вместо того, чтобы сидеть дома за книгами.
Следующие действия вампира просто привели ее в шок. Невероятный шок. Мисс ла Въер даже не думала о таком повороте событий. Что же. Это напоминало некую игру, совсем детскую, не понятную для взрослого ума.
Незнакомец отпустил ее, да так быстро, что девушка чуть равновесие не потеряла, почувствовав вокруг пустоту. Такая привычная ранее пустота, спокойный пустой кислород, новые звуки, ветер. Вот только сейчас она за сегодня заметила свое одиночество. Не любила она такие моменты, не любила думать и что-то вспоминать, не любила, ненавидела себя жалеть.
Опять непонятное действие. Зачем на землю то падать?! Да уж, алхимик, истинный алхимик, ничего не скажешь. Ну что же, будем подстраиваться под переменчивое настроение мужчины, что теперь делать? Попробуем поиграть в его игру.
— Я знала, что я у вас выиграю, — усмехнулась девушка и, подхватив подол платья, подняла его, чтобы не мешало и опустилась на землю специально на против вампира, прижав к траве и подол.
— Так вот... — снова хотела заговорить девушка. но поняла, что говорить с ним бесполезно и просто положила селе на коленки папку, осторожно открыв ее — Бесполезно с вами говорить — пробубнила она и взяла первый попавшийся листок, начиная читать вслух, половину еле произнося по слогам, а другую и вовсе произнося не правильно, — токсин A-18-P-6-H-3, — не произнесла правильно ни единого знака, лишь что-то невнятное и совсем не понятное. — Не хотите учить, без вас справлюсь, — снова пробубнила она себе под нос, но так, чтобы вампир ее смог услышать и продолжила читать. — Ли-за-ди-мат-ин-о-кислота.

Отредактировано Кэссиди ла Въер (24.02.2012 22:06)

+1



Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно