Зеленоглазый Трамп помог слезть с коня своей спутнице. «Ну вот и конец пути» — отчего-то тоскливо подумалось Урбану. Чувство какой-то душевной лихорадки вновь поразило вампира в самое сердце — неужели это невинное создание вот так просто ввергло его — лидера гильдии, далеко не последнего вампира в Дракенфурте — в элементарное смятение?! Под ложечкой засосало, а к горлу подкатил ком. Трамп силился произнести что-то ободряющее, но слова прощания упорно не хотели слетать с его уст. Небо подернулось светло-серой дымкой и на город стал опускаться туман, скрывая от любопытных взглядов задний дворик мазель Мориарти. Стало безветренно и тихо. Вампир и девушка стояли под кроной широколиственного дерева, пахло свежестью, озоном. На ярко зеленой молодой траве блестели капли росы. Урбан почувствовал запах больничного мыла, который все ещё исходил от девушки. Вдруг она нарушила неловкое молчание:
— Вы так любезны, милсдарь фон Трамплтон, — Лотта улыбнулась и взглянула ему в лицо. — Вы спасли мою жизнь, мою честь, боюсь, что слова благодарности так ничтожны, в сравнении с вашим поступком. Но, все же, позвольте выразить свою признательность за вашу смелость. На том поспешу проститься, так как моя наставница, должно быть, уже заждалась меня. Еще раз спасибо и прощайте! — девушка шагнула было по направлению к дому, но обернулась, улыбаясь. — Милсдарь, ваш плащ. Думаю, он вам еще пригодиться, мне совестно лишать вас его.
Шарлотта подошла, расстегнула плащ и протянула владельцу. Трамп шагнул навстречу, принимая плащ — «Девочка, ты же чувствуешь это... подари мне другую награду — свой поцелуй» — подумал Урбан, приблизившись вплотную к Лотте. Не ожидавшая такой близости, мезель де Мюсси шагнула было назад, но локон её волос предательски зацепился за застежку накидки мужчины. Тень сомнения лишь на секунду промелькнула в глазах вампира — «А что если... да пропади оно все...» — правая рука Трампа убрала прядь белокурых волос прелестницы ей за ушко, лицо его медленно склонилось к её губам, которые чуть дрогнули при его прикосновении. Рука утонула в её мягких и пышных волосах. Сначала вампир почувствовал напряжение со стороны девушки. Он решительно отбросил плащ и его левая рука ласково обняла девушку за талию и притянула ближе. Её губы, привыкнув к нежным прикосновениям Урбана, ответили более жарким поцелуем, а рука девушки обвила шею вампира, потерявшись в копне рыжих волос. Поцелуй Лотты принес Урбану странное ликование и одновременно покой. Он ощущал неопытность девушки и страстный порыв, рвущийся из самых глубин души молодой компаньонки. Вместе с этим поцелуем он впитал её истинный запах невинности, а ощущение того, что он вступает на очень скользкую тропу только сейчас возникло и теперь не покидало Урбана, но это его и подстегнуло совершить сие безумие. Грудь девушки учащенно вздымалась, будто ей не хватало воздуха, но вампир прекрасно понимал, что в ней как и в нем самом играла буря, имя которой — влюбленность. Её теплые руки мягко отстранили Трампа, а влажные глаза со смущенной улыбкой на пострадавшем лице стали Урбану самым лучшим подарком, который он мог получить в эту ненастную ночь. Молча, не произнося ни единого слова, махнув рукой на прощание, Лотта побежала к дому.
А вампир все стоял и смотрел вслед удаляющегося ангела, которого он спас не так давно. Но кто теперь спасёт самого Трампа? Глупая улыбка сползла с лица вампира, когда слюнявая морда Арбалета приблизилась к нему, а шершавый язык прошелся по левой щеке главы гильдии клириков. Урбан молча посмотрел на своего преданного друга:
— Арбалет, во что я опять вляпался? — поинтересовался он у жеребца. Захватив плащ и одев его поверх кителя, Трамп вскочил на коня:
— Держись дружок, наступила твоя пора показать чего стоишь! Надо бы заскочить на службу перед тем как поедем в имение — резкий шлепок по крупу и конь вместе со своим всадником скрылись в туманной пелене зарождающего утра.

Она никогда не привыкнет к этому ощущению, когда тело одновременно и напряжено, как тетива в луке, и расслабленно. Девушка напротив наконец-то скинула с себя одежду, представ перед глазами во всей своей красоте. Вот она, естественная, нагая, именно такой ее создала природа, а общество с его моралями и одеждой пытается вытравить из всех их натуральную сущность! И за это вампиресса не особо любила общество, его гнет и приличия, она убегала в лес из городов, как дикое животное, чувствующее за спиной жар огня, испепеляющий все на своем пути.
И сейчас тоже был жар... Но другой. От него не хотелось спастись, наоборот: раствориться, вобрать в себя и дать пустить корни в сердце!
— Моя, — сказала уверенно, как отрезала, Люсида.
И Верена заулыбалась, запрокинув голову и прикрыв от неги глаза. Ей нравилось, что ревенантка почувствовала себя уверенно, хозяйкой ситуации. Именно так должна вести себя каждая девушка — властно и напористо, в повседневной жизни ли или в отношениях с мужчиной, ведь женщина — власть, это высшая форма жизни, способная дать свету очень многое. Как бы Ви ни была рада пробуждению в Люсиде лидерского начала, свое она никак усмирить не могла — но ее попытку вновь главенствовать в их постельной утехе пресекли, не давая перекатиться. Вампиресса поджала губы. Сердце бешено скакало — ну не привыкла девушка выполнять пассивную роль, хотя... Губы и руки Люсиды быстро стирали сопротивление, лаская чувствительные места, оглаживая грудь и живот, и Верена выдохнула более спокойно:
— Твоя, — сдалась все же. Но в этот же миг ревенантка отстранилась, а дыхание самой Верены предательски сбилось — куда, куда она?! Неужели все?! Может только и нужно было, что подчинение? Но, спасибо Святой Розе, нет — Люс потянула ее за собой к центру кровати. Как странно, Верена была абсолютно невозмутима, когда девушка раскрыла себя, но чуть не впала в панику, стоило только ей отстраниться.
С бешено колотящимся сердцем и разбегающимися мыслями, брюнетка придвинулась ближе к лежащей рядом ревенантке, чьи шелковистые волосы сейчас щекотали ее взволнованное лицо. Рыжие... Рука Вены скользнула по миловидному личику, перебралась на затылок и запуталась в прядях — такие приятные на ощупь. И тут девушка замерла с широко распахнутыми глазами, которые смотрели только в зеленые очи Люсиды, в которых отражался бледный свет луны, делая их будто молочными, пока рука ревенантки кралась все ниже и ниже по ее телу... Скоро-скоро, ну же, и ааах!
Темноволосая девица застонала, наконец-то дождавшись столь желанного прикосновения! Казалось, пальчики Люсиды должны были бы погасить дикий пожар в паху, но наоборот, разожгли возбуждение только сильнее, и уж теперь остановиться никак нельзя, ведь иначе она просто умрет без этих прикосновений. Тело само знало, что делать: поясница прогнулась, бедра подались вниз, впуская глубже в себя, раскрываясь навстречу. Тело пробила дрожь восхищения — таких острых ощущений она еще ни разу не испытывала, когда приходится хвататься за плечи партнерши и прижиматься к ней всем телом, чтобы не потеряться в круговороте ярких пятен перед глазами и возбуждении, чтобы не совсем одичать и насаживаться быстрее и глубже на проникающие в лоно пальцы.
— Люси-ида! — протяжно застонала вампиресса, мотая головой, сбивая простыни под двумя переплетенными телами. Она не будет тихой! Пусть Люсида слышит, как ей хорошо, пусть знает, сколько удовольствия доставляет своими действиями — да что уж там, пусть об этом услышат все! Именно поэтому она спрашивала имя девушки — чтобы в момент, когда вознесется на самую вершину, знать, кого звать и благодарить за подаренное блаженство. Девушка жмурилась и стонала, обвивая руками шею рыжеволосой феи рядом с ней, всем телом следила за каждым движением внутри себя, подставляла покорно грудь и шею под поцелуи и прикусывания. Она забылась в ощущениях, но обещала вернуться — что и делала периодически. Что происходило с ее телом и ощущениями, она не знала — еще ни разу, в каком бы состоянии трезвости или опьянения ни находилась Фиц-Эстерлен, они не были такими всепоглощающими и буквально взрывающими сознание.
В один из промежутков, когда красный дурман спадал с головы, а перед взором все приобретало четкость, Верена осознала, что дальше так продолжаться не может. На эту мысль ее подбило увиденное лицо ревенантки, с покрасневшими щеками и прикушенной губой, сбитыми кудрями волос. Какое упущение! Верена лежит тут, наслаждается, отдается, но ничего не дает взамен! И тут же замок из рук на шее Люсиды разжался, и пальцы вампирессы сползли на плечи, потом на ключицы, все ниже и ниже, пока мягкая грудь девушки не легла в ладони. Верена начала мягко сжимать темные жемчужины сосков между пальцами, массировать упругую плоть, пока ее губы легкими поцелуями покрывали шею.
Когда дыхание партнерши стало прерывистым и неглубоким, Верена преступила к животу рыжей Джин — о том, что ее действия находят отклик она судила не только по участившимся вдохам, но и по тому, как скакал темп движений Люсиды внутри девушки. И вот Фиц-Эстерлен добралась до самой чувствительной зоны девичьего тела, она щекочущими движениями прошла по ягодицам, потом скользнула к внутренней части бедер и с нажимом провела по небольшому бугорку, заставляя ревенантку стонать и раздвигать свои стройные ножки в погоне за ощущениями. Пару минут вампиресса лишь игралась, но и сама не выдержала — она хотела почувствовать жар, разливающийся внутри Люсиды, и сделала это, протолкнув свои пальцы внутрь девушки.
Теперь они дышали одним воздухом, чуть ли не губы в губы, жили ощущением огня, лижущего все тело в сладкой истоме, путались в руках, но продолжали дарить друг другу небывалое удовольствие.

«Это происходит на самом деле» — пугающая, назойливая, но бесконечно волнующая мысль, первая мысль, возникшая в обретающем ясность сознании. Туман в голове мало-помалу рассеивался, и возвращающиеся в себя ото сна суждения и умозаключения приобретали логическую стройность.
У орлесианцев есть выражение, обозначающее состояние, в котором тебе кажутся знакомыми чужие места и вспоминаются не имевшие места ранее события. С Люсидой происходило то же самое, но с точностью до наоборот. Эта комната, эта постель, эта девушка... Ревенантку словно вырвали из ее привычной размеренной жизни и без предупреждения зашвырнули в это место и в этот миг. Но темноволосая красавица любовно коснулась ее щеки — нет, все в порядке... Вспомнила. Препарат начинал отпускать, но, к величайшему удивлению самой Люс, это уже ровным счетом ничего не значило — в ее объятьях был наркотик куда более сильный и куда более способный пристрастить к себе.
Нашептывая на ухо нежности, на которые, как она сама думала, Люсида была неспособна и которые, наверное, назавтра уже не вспомнит, девушка с жадностью впитывала каждый вздох, каждый стон и каждый томный взор вампирессы из-под полуприкрытых век. Произведение искусства. Выводя кончиком языка узоры на самом нежном холсте в мире, ревенантка не переставала изумляться неописуемой мягкости кожи. Разве не для этого природа создала женщину? Чтобы ласкать ее гладкую бархатистую кожу и упиваться сочными поцелуями. Прекрасная брюнетка, такая сильная и властная, содрогалась и трепетала в хрупких руках почти не знававшей любви Люси. Все существо ее горело изнутри, а пламя лишь нарастало и нарастало, грозясь испепелить обеих любовниц. Не нужно было прибегать к эмпатии, чтобы заразиться тем вожделением, что овладело вампирессой. Оно витало в воздухе, вырывалось с каждым стоном и сочилось изо всех пор. И если связки, едва позволявшие выкрикивать имя Люсиды, с трудом слушались хозяйку, то все остальное тело говорило за себя. Прогибаясь, сжимаясь в комок и снова обмякая, аристократка сама задавала ритм их эротической игры, оставаясь негласным флагманом даже в состоянии добровольного подчинения. Какое-то время тонкие сахарные пальчики гуляли в волосах, теребили каждый локон, чем вызывали сладкую дрожь по всему телу и заставляли Люс чувствовать себя ягодой, опущенной в бокал игристого вина. Но кульминация этого оксюморона, почти что целомудренного эротизма, вместо привычного схождения на нет, лишь перерастала в бурный и всепоглощающий страстный финал. Чем более усиливался нежный натиск ревенантки, тем более цепко все еще одурманенная девица впивалась ногтями в распаляющееся тело несостоявшегося парня. Не будь они, ногти, столь короткими, на теле Люс наверняка остались бы царапины. Но эта боль нисколько не умалила бы удовольствия, рождаемого соприкасающимися в страстном исступлении телами.
Всякий раз, когда возбуждение вампирессы почти достигало апогея, Люсида сбавляла обороты, замирала на несколько мгновений и осыпала искаженное желанием, но не менее прекрасное лицо любовницы мелкими охлаждающими поцелуями. А когда дыхание ее снова возвращалось в ритм и обретало былую глубину, все начиналось сначала.
Понемногу тело брюнетки возвращало прежнюю послушность, а сама хозяйка — былую над ним власть. Руки, прежде яростно и отчаянно цеплявшиеся за шею рыжей избранницы на ночь, ослабили хватку, а затем, наконец, и вовсе выпустили ее из объятий. Но с тем лишь, чтобы и самим подключиться к игре. Тело Люсиды уже было наэлектризованным, когда теплые ладони вобрали в себя вздрагивающую от надрывных вздохов и яростного сердцебиения грудь. А когда пальцы мягко прошествовали вниз по животу, как кошка, тихо крадущая по ветке к потерявшей бдительность пташке, ревенантка уже и сама желала отдаться во власть охотницы, лишь по иронии судьбы оказавшейся добычей. Ощутив внутри ее нежные пальцы, Люсида лихорадочно содрогнулась, когда разгоравшееся в чреслах пламя вспыхнуло в полную силу и чередой сладостных спазмов разлилось по всему телу.
Если это и есть земные страсти, избавление от которых обещает после смерти розианство, то Люс, скорее, откажется от веры. Эти стоны она не променяла бы на пение и тысячи ангелов.
Жажда была неутолима, а вожделение накатывало снова, заставляя обеих то биться в судорогах, то таять, словно воск изнеженной огнем свечи. И всякий раз, переплетаясь в новых сопряжениях, девушки получали как будто совсем иной тип удовольствия. Это продолжалось настолько долго, что стало уже недостаточно, несправедливо мало. И лишь когда все мышцы вампирессы сократились, и тело сотряслось в упоительной конвульсии, Люсида позволила себе расслабиться и прекратила кусать губы, уже не пытаясь сдержать блаженство.

Радость от встречи с братцем вскоре поутихла, а спустя пару минут и вовсе исчезла. Оно, конечно, чудесно, когда рядом с тобой в воде барахтается защитник и твердая опора (то и дело норовящая, правда, уйти на дно), но толку от такой защиты — ноль. Вода по-прежнему заливалась в нос и рот, щипала глаза, кусала жгучим холодом все тело и не хотела отпускать измученных детей из своих объятий. Альбе казалось, что напилась она на всю оставшуюся жизнь и теперь водичка, мерзко хлюпая, колышется у нее в горле, то и дело норовя излиться обратно. Девочка попыталась покрепче ухватиться за брата, но руки уже почти не слушались хозяйку, и малышка чуть было не разжала ладошки... Умирать не хотелось, но даже наивный ум восьмилетних детей подсказывал Леноксам, что долго им так не продержаться. Поэтому когда на шивороте Альбы защелкнулись чьи-то зубы, она даже не оглушила своих спасителей воплями, лишь вяло попыталась пнуть оборотня ногой. Попытка удалась, но судя по сдавленному писку Умки, пнула девочка совсем не того, кого собиралась. Надо же... Не обманул, выходит, их надзиратель — действительно злой волк. А она не поверила сначала. Ну и Моргот с ним, с этим Даниэлем Росси. Хочет их съесть — пусть кушает, все равно подавится. Уж она-то постарается стать поперек горла этому колдуну. Ни один лекарь потом не спасет. Зверь фыркнул прямо в затылок Снежке, от чего та скривилась. Теперь, небось, все волосы в соплях господина Лоси. Какая гадость! Мог бы и лапой прикрыться!
Волк тем временем выволок гневно сопящую девочку на берег и выплюнул свою добычу себе под лапы. Альба мгновенно приободрилась, сообразила, что еще можно побороться за свою жизнь, и ползком, не поворачиваясь к «колдуну» спиной, начала сдавать в сторону леса. Оборотень маневры малышки просек в ту же минуту и совсем по-хозяйски придавил ее лапой к грязному и мокрому берегу. Снежка нахмурилась, покраснела от негодования и попыталась скинуть явно лишнюю на ней конечность. Судя по продемонстрированным клыкам, господину Лоси это не понравилось. Крохотная ревенантка послушно замерла и стала рассматривать огромного зверя, изредка скашивая глазки на обессилевшего Альбуса, который тихо глазел на эту картину, но даже не пытался вмешаться. Но недаром в этой сладкой парочке более находчивой считалась Альба. Девочка мгновенно вспомнила сказку о злом Чудовище, которое убивало всех и вся, и прекрасной Красавице, которая не побоялась подарить поцелуй жуткой страховампирине. Среди них троих мокрый, до клычного скрежета злючный волк больше всех тянул на Чудовище. Снежка, разумеется, — на прекрасную и отважную принцессу. Малышка задумчиво наморщила носик, оценивающе поглядела на зверя, а потом решительно протянула ручки и схватила его за уши. Прежде чем оборотень смог клацнуть зубами и лишить нахалку верхних конечностей, девочка притянула к себе морду ошалевшего в конец «Чудовища» и смачно чмокнула его в нос. Ответом было фыркание и куча слюней на испуганном личике Альбы. Хотя... Судя по округлившимся глазам оборотня, он перепугался не меньше. Только вот в сердитого и гадкого, но такого родного Даниэля Росси превращаться не собирался...
— Умка, — шепотком позвала брата Снежка, — по-моему, это не дядя Даниэль. И по-моему меня сейчас стошнит. И точно знаю, что ему это не понравится.
Девочка замолчала, странно икнула и совсем робко пробормотала:
— Дяденька волк, Чудовища не едят принцесс. Отпустите...