В гримерной смешивались тяжелые ароматы духов, роз и разнообразнейших кремов, создавая удушливую атмосферу, в то время как единственное в помещении окно открыть можно было, только если разбивать. Посему Сеголена выгнала всех из своей гримерной, в одиночестве обмахиваясь веером и наспех смывая театральный грим. Сегодня после выступления она должна была отправиться на званый вечер на яхте в Дракенфуртском порту, а времени оставалось уже немного.
Ах, как она любила море! Его сине-зеленые волны все несутся и несутся вперед, словно там, впереди — рай. И осталось совсем немного, нужно только несколько минут, чтобы до него добраться... Но тут их нагоняет холодный северный ветер, и море несет свои волны обратно — начинается отлив. Темное небо рассекают белоснежные чайки, с криками проносясь над самой мачтой, вдали виднеются очертания земли, но вскоре и они исчезают из виду. По широкой, роскошно украшенной палубе ходят вампиры с бокалами в руках, неподалеку играет музыка, гордо расхаживает хозяин вечера. Мария никогда раньше не посещала приемов на яхтах, но зачитывалась книгами о море. От них всегда веяло чем-то необычным, новым. Свежий морской воздух перебивал ароматы дорогих напитков, звуки музыки мешались со смехом и оживленными светскими беседами...
Вампиресса сама не замечала, как, замечтавшись, нажимала на маленький флакончик-пульверизатор с духами уже в седьмой раз. Опомнилась Сеголена только тогда, когда внутри синего флакона ничего не осталось. Потянув носом воздух, балерина закашлялась от резкого, приторного запаха. Почти двадцать минут из отведенных на сборы полчаса женщина тщетно пыталась перебить ужасный запах, но ничего не помогало. Наконец отчаявшись смыть с себя аромат сколь дорогого, столь и качественного, но отвратительно пахнущего парфюма, Мария зареклась пользоваться подарками поклонников, у одного из которых, видимо, был очень неординарный вкус.
Пока служанка зашнуровывала корсет ее платья, вампирша раздумывала о том, что же ее ждет на яхте. Она привыкла разочаровываться, но, как ни старалась, воображение рисовало только радужные картины. В конце концов, ей пришлось смириться с тем, что вечер пройдет хорошо, и плохие предчувствия не просто молчат, а сами себе позашивали рты.
Уже через пятнадцать минут на холодные камни мостовой из роскошной кареты ступила изящная женская ножка в красных туфлях на небольшом каблучке. Бесспорно, сегодня Мария очень постаралась выглядеть еще великолепнее, чем обычно: светлые волосы она собрала в незамысловатый пучок на затылке, оставив свободными несколько прядей, надела новое платье с глубоким декольте и длинным шлейфом ярко-алого цвета, и осталась более чем довольна, когда на вопрос: «Хороша ли я сегодня?», заданный кому-то из прислуги, услышала: «Словно цветок по весне».
Единственным, что омрачало производимое балериной впечатление был запах духов, который она распространяла на несколько метров вокруг себя, и никто из прохожих, видимо, этого аромата не оценил, так как Сеголену старательно обходили стороной. Впрочем, ее это почти не волновало — вампирша была поглощена грезами о предстоящем вечере.
Вампиресса достаточно быстро нашла из всех стоящих у причала суден то единственное, которое было ей нужно. «Астерия» гласила красная надпись на золоченой бумаге приглашения, то же было написано и на белом борте роскошной прогулочной яхты, к которой уверенно приближалась Сеголена. Яхта поразила Марию вдвое больше, чем все ее фантазии вместе взятые. Над водой гордо возвышался белоснежный нос судна, который, казалось бы, был готов сию минуту пуститься в путь, гордо рассекая синие волны и мчась навстречу неизвестному, и румпель из красного дерева, прикрепленный к рулю, тоже будто бы был готов сам начать движение. Лишь бы скорее на свободу, в открытое море, лететь по волнам и ни о чем не жалеть... Балерина страстно желала того же, посему поторопилась взойти на борт по трапу. Пораженная великолепием Астерии и одурманенная внезапно ударившим в нос свежим морским воздухом после многолетнего вдыхания городской пыли, вампиресса не обратила внимания на то, что на борту никого не было — ни гостей, ни музыкантов, ни украшений. Удивительно напоминало западню, но разве могла окрыленная мечтами о море Сеголена думать о чем-то другом, кроме бесконечных путешествий по ровной морской глади на роскошной прогулочной яхте?
Только поднявшись на борт Мария обнаружила, что встречать ее никто не собирается, посему сама направилась в небольшую рубку на кормовой части палубы. Полностью пустая яхта начинала наводить на подозрения, и балерину понемногу охватывало чувство тревоги. Отбросив неприятные ощущения и убедив себя в том, что она всего лишь прибыла несколько раньше, чем нужно было, вампирша осторожно приоткрыла дверь рубки. Внутри было темно и тесно, так что трудно было что-то разглядеть, но явно чувствовалось чье-то присутствие. Сеголена не успела закрыть дверь или хотя бы что-то произнести, как кто-то схватил ее за руку и с силой потащил внутрь. От неожиданности Мария не могла ни кричать, ни сопротивляться. Плохие предчувствия уже не молчали, и даже не говорили внутри нее — они дико кричали о том, что нужно отсюда выбираться, пусть было уже поздно — незнакомец слишком крепко держал вампирессу за руку, сбежать не было возможности.
Вскоре помещение осветилось несколькими толстыми восковыми свечами, явив балерине облик незнакомца. Это был высокий, несколько даже грузный мужчина с тонкой паутинкой морщин на лице и небольшим проблеском седины в волосах. Все признаки явно указывали на то, что это человек, причем человек явно немолодой, но хватка у него была железной. Попытавшись вырваться, Мария только упала на пол, бессильно оскалилась, демонстрируя острые клыки и издавая нечто вроде шипения, надеясь, что это напугает человека. Но мужчина остался совершенно невозмутим, только в его глазах горел недобрый огонек. Когда он начал ее связывать, Сеголена пыталась закричать, но от страха срывался голос. Даже не от страха. Бояться можно упасть и поломать ногу, когда без растяжки исполняешь сложнейшие балетные фигуры, бояться можно мышей или пауков, бояться можно обгореть, когда выходишь на улицу днем. Этого можно бояться, но то чувство, что сейчас испытывала Мария было большим, чем страх. Паника, дикий, животный ужас перед тем, что сильнее тебя. Все было будто в страшном сне: спасение рядом, но невозможно до него докричаться. Открываешь рот, напрягаешь легкие, но издаешь только хрипы... Вампиресса чувствовала себя мышью, поведшейся на кусок сыра. А бесплатный сыр, как известно...
Человек по-прежнему молчал, но в его глазах был уже не просто недобрый огонек, а целый пожар. Его намерения было легко предугадать. Закончив связывать лежащую на полу и отчаянно сопротивлявшуюся вампиршу, незнакомец слегка приподнял ее лицо за подбородок.
— А тебя, оказывается, так просто поймать — тихо произнес он. Что-то сумасшедшее было не только в этих водянисто-серых глазах, но и в тихом, слегка подрагивавшем голосе.
— Что вам нужно? — с ненавистью прошептала Мария. От волнения голос почти пропал, она сама себя не слышала, но продолжала говорить — Отпустите меня. Как только об этом узнают в городе... — дальше вампиресса уже только беспомощно шевелила губами, не производя никаких звуков.
Незнакомец лишь расхохотался в ответ, глядя ей прямо в глаза.
— Как же они, по-твоему, узнают? — в его голосе чувствовалась издевка, чувство собственного превосходства. Резко хлопнув и без того весьма хлипкой дверью, человек удалился. Впрочем, ненадолго — когда яхта начала покачиваться, а затем понемногу отошла от причала, человек вернулся в рубку. Мария слабо себе представляла, как управляются мореходные суда, посему не могла сказать, остался ли кто-то у руля или же их на яхте только двое, но это ее сейчас и не волновало, ибо в глазах человека читались вполне однозначные намерения...

Отредактировано Франсуаза де Луа (10.01.2012 18:25)

Человек, приступая к исполнению своих грязных намерений, присел рядом с вампирессой, сначала не отрываясь глядя ей в глаза, а затем приподняв за плечи и резко разорвав рукав платья, приближая свое лицо к ней. Мария только слабо сопротивлялась — кричать просто не было сил, и она уже прекрасно понимала, что будет дальше.
От прически, которая была закреплена всего лишь несколькими шпильками, не осталось даже воспоминаний, светлые волосы разметались по открытым плечам, собрав на себя добрую половину пыли с дощатого пола, из-за нескольких одиноких слезинок, скатившихся по щекам, расплылась тушь. Она не плакала, слезы текли из глаз совершенно непроизвольно, в голове была абсолютная пустота. Ни одной мысли, ни одного ощущения. Только странный, немного пугающий вакуум.
Несильный удар затылком об грязный пол, когда незнакомец неожиданно разжал руки, немного привел вампирессу в себя. Кажется, даже появились силы сопротивляться, но человек от нее неожиданно отстранился, глядя прямо перед собой. В его глазах читалась смесь непомерного удивления со злобой и толикой испуга. В дверях стоял юноша, чью личность идентифицировать не представлялось возможным из-за полумрака, нарушаемого лишь несколькими свечами и неудобной позиции, в которой оказалась вампирша, по-прежнему лежащая на полу, связанная по рукам и ногам.
После падения голова немного кружилась, так что присутствие в рубке еще кого-то она обнаружила только тогда, когда этот кто-то заговорил. Судя по голосам и фигурам, оба появившихся были весьма молоды, но зачем они здесь, Сеголена не могла даже представить.
Горт? Кажется, балерина уже где-то слышала это имя. Несмотря на то, что пока не предпринимал никаких действий, к вошедшим последний был настроен явно враждебно. Слова юноши, сидящего в глубине помещения, Мария расслышала плохо, но даже то, что ей удалось уловить, не предвещало ничего хорошего.
«Продолжайте, мы подождем...» — незамысловатая фраза эхом отдавалась в голове вампирессы. В данной ситуации это могло натолкнуть только на одну мысль. Отблеск металла на руке юноши приобрел очень зловещий оттенок, неровное пламя свечи затрепетало еще сильнее от странного звука, напоминающего нечто среднее между шипением и рычанием, издаваемого женщиной в попытке закричать. Сердце заходилось в бешеном ритме, не давало даже на секунду закрыть глаза. Сеголеной овладело дикое желание жить. Сбежать, спастись, избежать убийства, кое, как она считала, было теперь уже совершенно неизбежно.
Продолжая безрезультатно раскрывать рот, воспроизводя только хрипы, в конце концов Марии все же удалось издать несколько вполне полноценных криков. Ее рот тут же оказался зажат широкой ладонью Горта.
— Чего вы хотите? — человек старательно пытался придать тону холодность и уверенность в себе, но мелкое подрагивание голоса выдавало его с головой. Горт был на грани нервного срыва, и это было хорошо заметно. Он выжидательно смотрел на юношей.
Вампиресса что-то невнятно мычала, неистово брыкаясь в попытках освободиться, но человек только сжимал ладонь крепче, захватывая пол лица и мешая балерине дышать. Умудрившись извернуться так, чтобы укусить Горта за руку, женщина, не задумываясь, вонзила клыки в его пальцы.
В нос ударил неприятный запах свежей крови, в силу же пристрастия к различным аристократическим напиткам, чистой неразбавленной крови (а тем более первой положительной группы) Сеголена никогда не пила. Сжимая губы так крепко, как могла, чтобы не проглотить ни капли красной жидкости, женщина не спешила вытаскивать клыки, пока человеку самому не удалось вытащить руку.
С тихим стоном вырвав руку изо рта не в меру агрессивной пленницы, Горт хотел снова ее схватить, но та извивалась, словно змея, никак не даваясь в руки.
Воспользовавшись небольшой заминкой, Мария, как могла, пыталась освободиться, и только угрожающе скалилась окровавленными клыками, ловя на себе взгляды недавно появившихся людей. Какие-либо мысли отсутствовали, цель была одна — спастись, и, пожалуй, впервые за последние несколько столетий вампирше было все равно, как она выглядит и что о ней подумают.

Называние ее, одной из самых популярных балерин Нордании, Дракенфуртской знаменитости и просто светской дамы «этой» оскорбило Марию до глубины души, от возмущения просто перехватило дух. Она даже не стала сопротивляться, когда паренек взял ее за подбородок, словно одну из тех, кого в высшем обществе принято именовать падшими женщинами (скорее всего, за таковую он ее и принял, но это просто не укладывалось в голове вампирессы) и придирчиво осмотрел ее лицо.
В любой другой момент такое отношение взбесило бы Сеголену, но сейчас гораздо важнее было выбраться с яхты живой, чем сохранить достоинство. Женщина слабо скалилась, словно кошка, загнанная в угол — беспомощная, но все еще желающая доказать, что она — хищник, как-никак. Когда юноша ее отпустил, балерина продолжала молчать, понимая, что ситуация набирает обороты, и первый претендент на скорую кончину — не она, а Горт. Да и, как выяснилось, подельниками пленившего ее мужчины они не были. Скорее, врагами.
Разговор людей она слышала словно сквозь густую пелену, улавливая только обрывки фраз и отдельные, ничего не значащие слова. «Тело за борт...» — эта фраза, произнесенная человеком, по всей видимости довольно юным, стоящим рядом с ней, осколком врезалась в слух, эхом отдавалась в голове, будто пробуждала ото сна.
У Марии появился шанс на спасение, и она, отлично это понимая, предпочитала тихо наблюдать за ситуацией — «Тише едешь — дальше будешь» — гласит народная мудрость, но эта фраза заставила ее вздрогнуть. Вернее, только внешне вздрогнуть — внутри разбушевался разожженный паникой пожар, поглощавший все ощущения, все мысли, оставлявший только заложенный природой инстинкт самосохранения.
Страх в глазах балерины разгорелся еще сильнее, когда один из юношей вытащил револьвер. Из слов о сбросе тела у вампирши появились сомнения касательно того, к кому он собирается его применить и не придется ли ей умереть в столь юном, как ей теперь показалось, четырехсотлетнем с небольшим возрасте. Мария начала неистово дергаться и извиваться, пытаясь выбраться, но даже не осознавая того, как комично выглядят эти попытки, когда она связана по рукам и ногам веревкой, по толщине близкой к канатной.
Разговор о ней как о вещи, от которой нужно избавиться, возмутил женщину, но все же она продолжала хранить молчание. Однако это продлилось недолго — ровно до того момента, когда стоящий рядом с ней светловолосый юноша тонко, но более чем ясно намекнул, что груз и она в данном случае совершенно равнозначны. Тут уже умолкло даже желание жить, зато проснулось не менее сильное желание высказать этому щенку все, что думает. Однако вместо слов по-прежнему получались лишь бессвязные хрипы, да и волнение не давало сформулировать мысли. К стыду вампирессы, из цензурных слов на ум приходили только предлоги, так что такой угрожающей, как планировалось, речь не вышла.
— Ты не знаешь, кому угрожаешь — было единственным, что смогла выдавить из себя балерина. Голос Сеголены был тихим, чем-то напоминающим шипение змеи. Очень злой, пойманной на крючок гадким человеком и уже почти смирившейся с мыслью о собственной кончине, однако не желающей даже на смертном одре показывать свою слабость змеи.

Первую реплику человека Сеголена предпочла пропустить мимо ушей, несмотря на то, что тон юноши все еще глубоко ее задевал. Но возмущению не осталось места после слов о том, что им пора уходить... Одна мысль о том, что ей снова придется быть наедине с Гортом тогда, когда спасение было уже так близко, приводила в состояние неистовства. Понимание же того, что за этим последует — в дичайшую панику.
Сердце билось так, словно желало изнутри разорвать грудь вампирши. Напряжение проникало в каждую клеточку тела и, казалось, нервная система работала на пределе. Выше же головы, как известно, не прыгнешь, а за пиком всегда следовал спад. На этот раз он был, пожалуй, слишком резким.
Что-то неестественное было в тишине, воцарившейся в сознании Марии. Как-то странно подрагивала левая рука, путы на которой несколько ослабли. Нечто удивительное происходило внутри грудной клетки: сердце на несколько минут заходилось в бешеном ритме, а потом резко останавливалось. Как вампиресса ни напрягалась, как ни прислушивалась к собственному телу, она не могла уловить никаких движений в своей груди. Было только какое-то спертое ощущение. Будто пространство в ее груди все сокращается и сокращается, и вот-вот его уже совсем не останется...
Глаза понемногу закрывались, но неизменно открывались снова, пусть она уже не могла ни видеть, ни слышать. Ее словно окружала плотная, непроницаемая пелена, все сгущавшаяся и превращавшаяся в кокон. Холодный, липкий, противный.
Сеголена не слышала и не видела, а только смотрела непроницаемым взглядом в потолок, но каким-то шестым чувством ощущала, что жизнь вокруг все же не остановилась. Рядом ходят какие-то люди, те же, что раньше или уже нет — непонятно, они что-то друг другу говорят. Один из них, кажется, даже обращается к ней.
Почему-то казалось, будто все вокруг неправда. Иллюзия. Сон. На самом деле вокруг только пустота, а эти люди... Их действия... Всего лишь плоды воображения, грезы. Окружающая ее обстановка была слишком уж нереальной. Ощущение того, что все это ей лишь снится, усиливало то, что после довольно длительного лежания без движений, она уже не чувствовала рук, а только краем взгляда видела, как с запястий скатываются мелкие алые капли. Но это не вызывало никаких ощущений.
Только краешком сознания Мария понимала, что если сейчас что-нибудь не произойдет, то она просто сойдет с ума.
И это что-то все же произошло. Вампиресса почувствовала, как ее тела касается холодный металл, освобождая от веревок, потом руки и ноги безвольно раскинулись в стороны. Вместе со свободой телесной пришла и свобода моральная. Сеголена понемногу начинала осознавать происходящее.
В отличие от полного отсутствия мыслей и ощущений всего несколько минут назад, теперь мысли, возникшие всего пару секунд тому назад, роились тучами, перебивая одна другую. Именно в такие моменты понимаешь, как дорога тебе твоя жизнь.
Из всей кучи-малы самых разнообразных дум, образовавшейся внутри сознания Марии, здравой была только одна. Она же была самой радостной и самой кричащей. «Опасность миновала». «Кажется...» — злобно шептали плохие предчувствия, но сейчас их как никогда не хотелось слушать.
Затем появилась вторая более-менее трезвая мысль. Она гласила, что нужно вставать — сидящий за столом юноша вполне однозначным жестом приглашал ее сесть в кресло, но сам помогать не собирался, а кресло казалось так далеко...
Затекшие ноги ныли, не желая подчиняться хозяйке, а боль в запястьях, прежде не ощущаемая, ныне сильно резанула сознание. Платье, прежде казавшееся легким и воздушным, теперь было тяжелым, более того, почти неподъемным, неудержимо тянуло вниз ворохом нижних юбок. Корсет же, пусть и не слишком туго затянутый, словно сжал легкие до размеров спичечного коробка, не давая дышать. Воздух удавалось поглощать только мелкими глотками, неистово ловя ртом столь необходимый кислород. Немного восстановив дыхание, женщина все же предприняла несколько попыток встать. Успехом увенчалась только последняя, так что через некоторое время Сеголене удалось добраться до вожделенного кресла. Она не помнила, что произошло, и куда делся Горт, и как так получилось, что они с юношей остались наедине. Но гораздо более важной была наконец обретенная свобода. Несмотря на охватившую ее усталость, Мария сидела ровно, положив руки на колени и не касаясь спинки кресла — сказывались манеры и воспитание, которые пусть и совершенно не волновали еще десять минут назад, но теперь снова давали о себе знать.
— Франсуаза де Луа, — голос вампирессы был все еще очень тихим и слегка хрипловатым, но говорила она вполне разборчиво, — возможно, милсдарь, вы обо мне слышали... Но... Кто же вы? — балерина не могла даже себе объяснить, почему решила представиться своим псевдонимом. Возможно, потому что была уверена в том, что так ее точно узнают. Однако, кем является сидящий неподалеку юноша, было не менее животрепещущим вопросом.

Безумно хотелось откинуться на рваную, грязную, но очень мягкую спинку кресла, выпить свежей воды и выйти, наконец, из душной рубки... Еще корсет неплохо бы слегка отпустить, но это относилось к мечтам уже совсем невыполнимым. Посему Марии оставалось только сохранять на лице выражение полного удовлетворения создавшейся ситуацией, стараясь не показать того, как хочется элементарных удовольствий, как-то горячий ужин
и мягкая постель. Однако неудобства ощущались далеко не так сильно, как могли бы — вампиресса уже очень привыкла к комфорту, последнее столетие постоянно окружавшем ее, но осознание свободы (пусть и относительной пока что) затуманило все прочие мысли и чувства. Эта мысль, словно птица, высвободившаяся из клетки, билась в ее сознании, не находя выхода наружу, отзываясь во всем теле пульсацией крови и бешеным сердцебиением, перехватывая дух от восторга. Орлесианку переполняли эмоции, но показывать их было нельзя.
Слова юнца несколько удивили Сеголену. И если она была далеко не так тщеславна, чтобы быть уверенной что знают ее абсолютно все, то слова о выгодности ее убийства ранили балерину в самое сердце. Чувство свободы моментально омрачилось осознанием того, что если бы не сострадание одного из захвативших яхту людей, ее тело ныне могло бы быть за бортом. Несмотря на видимую независимость, для Марии было очень важно знать, что она нужна, любима, важна. Конечно, она не ожидала никаких нежных чувств со стороны человека, судя по всему, промышляющего не самым честным ремеслом, так как пусть она и довольно редко бывала в Казенном Квартале Дракенфурта, но вполне четко представляла себе, каковы его жители. Там люди грызутся друг с другом, идут по головам и даже по трупам исключительно ради собственной выгоды, дерутся за крохи, за то, на что вампиры даже не взглянули бы. Хотя если подумать, то схожие события имели место и в Волкогорье, только все это было несколько завуалировано.
Какие-либо упоминания о произошедших на «Астерии» событиях были также вредны и для репутации самой вампирессы, посему по окончании монолога юноши она лишь сдержанно кивнула. И, казалось, до благополучного завершения сей неприятной истории оставалось совсем немного, как вдруг в рубку ворвался тот самый человек, благодаря которому она и осталась жива. Впрочем, ему было явно не до нее и уж никак не до ее благодарностей.
«Клирики... Таможни... Сигналы...» Если по отдельности эти слова для Марии все же имели некий смысл, то в одну фразу в ее сознании никак не желали складываться. А ведь еще несколько часов назад она была твердо уверена в том, что из многочисленных прочитанных книг знает о море все.
Последующую часть беседы вампирша пропустила мимо ушей, задумавшись о чем-то своем, причем уже через несколько минут она не могла сказать, о чем именно. Поняла она только то, что планы меняются, и то, что юнец просит ее в чем-то помочь.
— Думаю, что лучшим выходом для меня было бы провернуть все так, чтобы мое пребывание здесь осталось незамеченным — задумчиво произнесла Сеголена. Сплетни всегда распространяются быстро, а знаменитость, попавшая в руки к клирикам вместе с яхтой и ценным грузом безо всяких объяснений — чем не повод для лишних слухов? Конечно, бесплатная реклама это всегда хорошо, но подобными разговорами балерина боялась снискать себе далеко не лучшую славу среди вампирской аристократии — Безусловно, я сделаю все, что в моих силах, чтобы данная история не получила огласки.
Теперь они с юношей были в одной лодке не только в прямом, но и в переносном смысле. Они преследовали одну цель, хотя для достижения ее у каждого были свои причины.

Выполнять чьи-либо требования было в новинку для упрямой и горделивой Марии. Тем более беспрекословно. Но, как ни крути, ее жизнь сейчас была в руках этого юнца, и вампиресса понимала, что отказываться глупо. Она уже почти смирилась с мыслью о том, что на некоторое время о гордости придется забыть, в пол уха дослушивая монолог человека, но его следующие слова заставили ее недоуменно вылупить глаза, как бы это ни было некрасиво со стороны воспитанной леди, и застыть с раскрытым ртом, что было не менее странно для вампирши, гордившейся своими манерами. Балерина уже хотела переспросить, как человек разделся сам, заставив ее отбросить всякие сомнения в том, не обманывают ли ее уши. Как выяснилось, нет. Более того, исправно выполняют и даже перевыполняют свою функцию, так как эта фраза еще долго отдавалась эхом в ее голове. Суровая реальность холодным мечом ударила по стене манер и стереотипов Сеголены, но если уши со своей работой справлялись хорошо, то вот мозг никак не мог принять тот факт, что сейчас ей придется раздеваться в присутствии незнакомого человека.
Марии уже перевалило за четвертую сотню, так что излишне смущаться она при виде полуобнаженного мужчины она не стала, но и разглядывать его считала ниже своего достоинства. Впрочем, вампиресса успела заметить, что без одежды он выглядит еще моложе, чем ей показалось сначала. Даже скорее мальчишкой, нежели мужчиной. Манеры и внешность явно друг другу не соответствовали, но было в этом юноше что-то, отличавшее его ото всех сверстников. Некое спокойствие, размеренность в движениях, мудрость в суждениях. Морально он был явно старше, чем мог показаться.
Уже почти выйдя из рубки, человек оглянулся и задал вопрос, на который Мария вряд ли могла ответить однозначно. Безусловно, триста лет назад она отлично держалась на воде, но с тех пор ее упражнения в плавании были прерваны и если за свою физическую форму балерина могла ручаться, то вот не пойдет ли она ко дну было вопросом.
— Ммм... Да — немного подумав, ответила женщина. Звучало это очень неуверенно, так и хотелось добавить «по крайней мере, раньше точно умела».
Мысль о раздевании все никак не укладывалась в ее голове, посему, когда юнец обернулся, Сеголена даже не думала снимать одежду. Впрочем, она вряд ли смогла бы расшнуровать корсет самостоятельно. Это заставило вампиршу тихо усмехнуться. Мечты все же сбываются, так как корсет продолжал бессовестно жать и единственным желанием, в котором она не сомневалась сейчас, было его снять. Эта злая ирония судьбы порой удивляла. Можно годами мечтать о счастливом замужестве и троице детишек, не получая даже намека на скорое исполнение сего желания, но стоит только захотеть какой-нибудь ерунды, которую и захотела-то только потому что мысли занять было нечем, как пожалуйста, она преподнесена на блюдечке с голубой каемочкой!
Подумав о том, что уж лучше пусть ее топит собственное неумение плавать, чем семь накрахмаленных юбок, Мария смирилась наконец с мыслью о том, что или платье отправится за борт сейчас одно, или потом, но уже вместе с ней. Первый вариант был куда предпочтительнее. Да и из двух зол, как известно, нужно выбирать меньшее, Горт же, безусловно, был неприятностью большей, нежели раздевание при постороннем человеке. Посему вампиресса окончательно удостоверилась в правильности своего решения.
Раздражение и явное высокомерие со стороны человека ее заметно задели, но гордость не пришлось затыкать — как ни странно, в данной ситуации она замолчала сама. Предложение помощи было неожиданно, но пришлось очень кстати, потому что Мария уже раздумывала, каким образом ей удастся снять платье самой. Ничего не говоря, она развернулась к человеку спиной, приподнимая руками волосы. Кортик в руках человека очень явно указывал на то, что произойдет с ее самым дорогим платьем в ближайшем будущем, но, подумав, балерина решила, что жизнь ей все же нужнее.

По спине пробежал легкий холодок, светлой кожи слегка коснулся холодный металл, и вот платье уже лежит на полу ворохом красно-золотой ткани, нижних юбок и оборок. Разумеется, Марии было жаль ее лучшего, хранимого для особого случая платья, но сейчас ей было не до того, ибо речь шла о вопросах куда более важных, чем какие-то там ручная работа, месяц ожидания, дорогая и редкая ткань, выписанная из самого Хурбастана... Да что себя обманывать! Вампирессе было безумно жаль платья, а также драгоценных серег, которые она сняла без лишних просьб, жаль до слез. И хотя она никогда не страдала вещизмом, к этому платью балерина относилась почти как к живому. Оно и правда было очень красивым, с расшитым мельчайшим перламутровым бисером корсетом, пышной юбкой, лифом, сшитым из ткани, достать которую стоило Сеголене кучу времени, нервов и сил, украшенное многочисленными золотыми узорами... Да нет же, оно не было красивым, отнюдь! Оно было потрясающим, великолепным и неповторимым! А теперь оно превратилось в груду тряпья, и Мария очнулась от своего горя только тогда, когда оно оказалось за бортом. Ей было наплевать и на замечания человека, и на то, как бесцеремонно он ее тащил, и на его просьбы. Она видела перед собой только его: платье, о котором она так долго мечтала, и которое так долго прятала ото всех, желая надеть только к особому случаю, поразив всех наповал. Однако злодейка-судьба распорядилась иначе, и на яхте поражать было, прямо говоря, некого. Все эти людишки совершенно не смыслили в моде, и, пожалуй, этот юноша даже не знал, какую ценность он сейчас бросил в воду!
Хотя, возможно, это было и к лучшему, ибо если бы не отвлекающий фактор в виде платья (ныне покоящегося на дне моря), краска с ее лица не исчезала бы ни на секунду, сейчас же она даже не появилась. Конечно, ей приходилось появляться перед мужчинами и не в таком виде (хотя тогда обстановка была несколько более интимной), да и тот факт, что парень своего вида ничуть не стеснялся и на нее внимания не обращал, прибавлял уверенности в себе, но стереотипы о том, что не может знаменитая аристократка являться в неглиже простому человеку, давили любые разумные доводы в пользу того, что в данной ситуации стесняться нечего.
Пропустив мимо ушей почти все, сказанное человеком, Сеголена была несколько ошеломлена, когда он положил ее руки на штурвал и стал объяснять, что делать. Чего от нее хотят она, кажется, поняла, но вот зачем... А как это деревянное колесо могло управлять целой яхтой, она вообще не представляла. В очередной раз за последний час убедившись в том, что о море знает только то, что оно большое, синее и мокрое, вампирша решила не вдумываться, зачем она по выкрику человека начала резко поворачивать штурвал. Сейчас от этого зависели ее жизнь и репутация, а остальное неважно.
Но управлять «деревянным колесом» оказалось не так-то просто, как показалось вначале. И если Мария крутила его вправо, то он, будто специально, стремился посильнее повернуться влево. Руки потели и соскальзывали с отшлифованного дерева, и, казалось, совсем скоро вампиресса утратит контроль над своенравным рулем, как на помощь ей пришел человек. Несмотря на внешнее тщедушие, чувствовалось, что о море он знает все, а о яхтах и кораблях и того больше. Штурвал в руках и палуба под ногами, судя по всему, были ему также привычны, как ей пуанты на ногах и растяжки по утрам. Она знала это потрясающее ощущение, когда ты един со своим любимым делом, чувствуешь его полностью, до конца, до самых мельчайших деталей, будто часть себя. И не могла не позавидовать юноше, что сейчас умело управлялся с рулем, сливаясь в единое целое с яхтой, даже что-то говоря ей. В этом они были похожи — в безмерной преданности любимому делу. Вот только он, подняв голову вверх, наблюдал голубое небо, чаек и вдыхал свежий морской воздух, Мария же во время репетиции вокруг могла увидеть только многочисленные отражения самой себя, да и вдохнуть что-то кроме пыли редко удавалось.
Впрочем, довольно скоро суровая реальность выдернула ее из пространных размышлений о смысле жизни, вселенной и прочей ерунде, что вечно лезет в голову в самый неподходящий момент. Сперва яхта накренилась так сильно и резко, что вампиресса едва устояла на ногах, а затем громкий голос человека (удивительное дело, откуда в таком худощавом тельце столько силы звука) велел... Прыгать за борт. Море неистовствовало, начинался отлив, а совсем рядом с яхтой была огромная скала. Безумие.
Марию обуял ужас, но все же она прыгнула. Зачем? Она сама не могла дать ответа на этот вопрос, в ее голове все смешалось, и маловероятно, что в тот момент, глядя на буйство стихии, она была в трезвом рассудке. Сам прыжок Сеголена почти не запомнила, но холодная вода быстро приводила в чувство. Поначалу погрузившись так глубоко, что даже солнца не было видно за толщей воды, скорее по инерции, нежели из собственных усилий, балерина довольно скоро выплыла на поверхность. Глаза щипало от соленой морской воды, волосы промокли насквозь, а что творилось с макияжем, было трудно даже представить. Несмотря на то, что во время импровизированного погружения женщина довольно больно стукнулась обо что-то ногой, ее охватила радость хотя бы от того, что ей все же удавалось держаться на плаву, а также держаться на безопасном расстоянии от скалы.
Уже не в первый раз за сегодняшний день ее радовал факт, который она в иные дни порой проклинала: она жива.

Бороться со стихией оказалось вовсе не так просто, как писали в своих книгах авторы, судя по всему, моря во время отлива ни разу в жизни не видевшие, и медленно, но верно Марию относило все ближе и ближе к холодной громаде скалы. Волны разбивались об острые выступы камня, и она понимала, что вот-вот с ней произойдет то же самое. Стихия не была намерена щадить кого-либо.
Почувствовав, как что-то обхватывает ее за талию, сначала балерина пыталась выпутаться, будучи уверенной что это или водоросли, или какое-либо морское животное, в борьбе с волнами совершенно забыв о черноволосом юноше. Мимолетно обернувшись, вампиресса даже не успела понять, кто перед ней, как оказалась под водой. Погружение стало для Сеголены абсолютной неожиданностью, она не успела даже вдохнуть и, обладая мизерным запасом кислорода в легких, стремилась только вынырнуть. Разумеется, ни в один из жестов человека она не вникла, пытаясь выбраться на поверхность, но ей не удалось этого сделать, пока цепкие руки человека не подтолкнули ее вверх сами.
Наконец обретя возможность вдохнуть полной грудью, Мария откашлялась. Она не пыталась даже жестами что-то выяснить у человека, ибо грохот волн заглушал даже звуки собственного сердцебиения, руками же приходилось активно работать, дабы не пойти на дно в битве со стихией.
Вампирша не заметила приближения к ним с человеком огромной по своей высоте и мощи волны, которая грозила захлестнуть их обоих и швырнуть об скалы, но ее спутник оказался внимательнее, и почти за мгновение до того, как их разбила бы об гранит стихия, они погрузились под воду. Благо, в этот раз Сеголена успела вдохнуть так глубоко, как только могла.
Балерина была уверена, что готова уже ко всему, но не думала, что придется погружаться на такую глубину. Создавалось впечатление, что вокруг только темная толща воды и больше ничего. Не было видно ни водорослей, ни каких-либо морских обитателей, а существование где-то наверху неба и солнца вообще казалось нереальным.
Женщина чувствовала крепкое тело человека рядом с собой, чувствовала, как сильно к нему прижата, и даже своими силами пыталась прижаться еще сильнее и ближе, ибо понимала, что сама на такой глубине совершенно беспомощна. К тому же Мария ровным счетом ничего не видела не только из-за того, что на глубине было темно, но и так как в ее глазах то темнело, то мутнело. Возможно, даже двоилось, но в бесконечной толще воды ее не окружало ничего кроме стихии, посему проверить это было невозможно. В груди сдавило так же сильно, как тогда, когда в рубке ее одолевала паника, но сейчас сердце билось так сумасшедше, что во всей грудной клетке стало мало места для него. Оно будто хотело вырваться наружу, разорвав ребра. Сил двигаться уже почти не было, вампиресса практически мертвым балластом висела на юноше, ничему не сопротивляясь. Внезапно ее всю передернуло, глаза широко распахнулись, рот инстинктивно раскрылся, пытаясь поймать хоть немного кислорода, но вместо этого набрался только соленой воды. С носом произошло то же самое, в сознании была единственная ясная мысль — она сейчас задохнется и утонет.
Ей оставались считаные секунды жизни, как вдруг сильное течение захватило их, начало швырять из стороны в сторону, будто тряпичных кукол. Сеголена уже ничего не видела, и ощущала это движение очень слабо, но все же понимала, что что-то происходит. От цепких пальцев юноши на ее боку понемногу начинала выступать кровь, и вампирша решительно не могла понять, зачем он все еще пытается ее удержать. Но внезапно вода отступила, вышвырнув их на сушу. Судорожно отдышавшись и откашлявшись, Мария не сразу осознала, где они находятся. Это место оказалось пещерой, чей пол был усыпан крупной галькой, наверняка подарившей им обоим синяки во время падения, с довольно высокими сводами. Было темно, словно в аду, но самое главное, что присутствовал воздух.
Юноша отпустил ее далеко не сразу, но наконец ощутив свободу, вампиресса окончательно успокоилась. Но если бывают ситуации, когда мы точно знаем, что все будет хорошо, а случаются моменты, в которые отчетливо понимаем, что смерть вот-вот настигнет нас, то в данном случае не было ни малейшей определенности. Стихия бушевала, делая шансы на выживание низкими, как никогда, против же нее был только базовый инстинкт самосохранения, сумасшедшее желание любого существа жить. Неизвестно, что одержит верх в этом противоборстве. Война человека с природой стара, как мир, и исход этой битвы никак не повлияет на общий ее ход, но своей жестокостью хватка не оставляла никаких шансов на пощаду. Бороться нужно было до конца. С одной стороны выступала древняя, мощная, разрушительная стихия, с другой же — всего лишь человек и вампир, которые, несмотря на обыкновенную вражду, теперь зависели друг от друга. Кажется, результат очевиден, но люди живучи, а вампиры и подавно, инстинкт же самосохранения у обоих хорошо развит. Шансы есть. Ну или, по крайней мере, были, пока юноша, после погружения оказавшийся все же светловолосым, не сообщил то, что потрясло женщину до глубины души. Они заблудились. Это некоторое время просто не укладывалось в голове Сеголены, уверенной, что человек знает эти места, как свои пять пальцев, но потом ей все же удалось осознать произошедшее. Их шансы на победу и выживание, бывшие и без того довольно малыми, почти исчезли.
— И... Что же мы теперь будем делать? — этот вопрос, отдавшийся робким эхом в темной пещере, где она даже не могла точно сказать, в какой стороне находится ее собеседник, звучал глупо. Но вампиресса просто не знала, что еще сказать. Это было первой мыслью, пришедшей в ее голову, и теперь она не могла ни думать, ни говорить о чем-либо другом.

На вопрос человека о ее состоянии балерина смогла ответить далеко не сразу, ибо даже сама не могла сказать, осталась ли еще у нее внутри что-то от легких или уже нет. Да и в области ребер что-то подозрительно хрустнуло... Не успев раскрыть рта, Мария почувствовала прикосновения юноши. Ей-богу, если бы она имела возможность видеть его лицо — непременно дала бы пощечину, как бы это ни было нелогично, учитывая то, что буквально только что перед ним раздевалась. Вот только орлесианка серьезно рисковала попасть по холодному своду каменной пещеры и окончательно отбить руку, и без того нывшую от неожиданных плавательных упражнений, посему от этого действия решила отказаться.
О том, что это за пещера, где она находится и вообще откуда взялась посреди моря, вампиресса даже не догадывалась, да и не хотела ломать над этим голову. Она уже давно положилась на этого юношу, понимая, что ее жизнь сейчас в большей степени зависит от него, чем от нее самой. Свободно позволив взять ее за руку, пусть она и привыкла нежно класть ладошку на крепкую мужскую руку, а не тихо шипеть от тонких мальчишеских пальцев, обхвативших запястье именно в том месте, где его натерли до крови веревки, Сеголена продолжала молчать. Несмотря на то, что внешне (по крайней мере, насколько она могла судить по его голосу и действиям) юноша был довольно спокоен, она, будучи женщиной неглупой, понимала, что что-то, а конкретнее — вообще все, пошло не так. Из того, что говорил ей этот человек на яхте, никак не выходило, что в конечном итоге они должны оказаться в темной, сырой пещере на грани погибели.
Острая галька неприятно колола босые ноги (с туфлями пришлось распрощаться давным-давно), а тьма вокруг, в коей не было вообще ни одного просвета, заставляла лишь смутно верить в то, что из пещеры удастся выбраться. Было безумно страшно, но только где-то в глубине души. Сердца, казалось бы, уже почти не было. Оно давало о себе знать только редкими и очень слабыми постукиваниями в области груди. Холодок по коже не просто пробежал, а окончательно там поселился. Эти эмоции были выше внешних проявлений, как-то слезы или крики. Они бы все равно не помогли выразить весь ужас возможной смерти. Как известно, перед ней, как и перед Богиней, все равны: и люди, и вампиры. И боятся преждевременной смерти они одинаково сильно.
Мария не представляла, как можно было ориентироваться в воцарившейся в пещере кромешной тьме, но рука человека, по-прежнему сжимающая ее запястье, придавала некую уверенность. Темнота была вполне привычна для вампиров, и, как правило, они видели в ней лучше людей, но ни на одной из улиц Дракенфурта, ни в одном поле, ни в одном, даже самом густом, лесу не могло быть такой кромешной тьмы. Создавалось впечатление, что кроме нее нет ничего вообще. Ни звуков, ни запахов, ни света... Только темнота и двое путников, блуждающих в ней, словно слепые котята.
Внезапно вспомнилось детство. Это как когда ты идешь по залитой солнцем улице, боишься, что люди вокруг тебя вот-вот затопчут, а солнце спалит нежную кожу, но папа держит тебя за руку и тебе становится спокойнее. Он такой большой, надежный. Пока он рядом, все будет хорошо. Так было и сейчас, хотя за руку ее вел вовсе не сильный и уверенный в себе мужчина, а тщедушный мальчонка, пусть и явно опытный и умеющий ориентироваться в таких местах. Она понимала, что сама взрослее и опытнее, чем он, но ей не оставалось ничего иного, как положиться на него.
Неожиданно руку Сеголены сильно потянуло вниз — юноша споткнулся, выругавшись, пусть и негромко, но в пещере царила такая тишина, что разобрать его слова было легко. Впрочем, ни краснеть, ни смущаться они женщину не заставили, ибо ей хоть и редко, но и самой доводилось их использовать, разве что не вслух.
Время здесь тянулось бесконечно медленно, словно вязкая, липкая паутина. Ничего вокруг не менялось, ничего, по крайней мере для Марии, не происходило. От этого даже невозможно было сказать, сколько они уже идут — то ли несколько минут, то ли добрую пару часов. Но внезапно вампирша почувствовала, чисто инстинктивно, как сужаются своды пещеры. Ей достаточно оказалось слегка двинуть рукой, как та врезалась в холодный камень. Это означало как перемены, что не могло быть хотя бы в малой степени приятным, так и опасность, что, все сильнее и сильнее сужаясь, тунелль приведет их в тупик. Или того хуже — расселину.
— Вы знаете, где мы? — голос женщины звучал довольно робко, тихо и слегка хрипловато, ибо в горле все еще сильно драло от соленой морской воды. О, как она надеялась на утвердительный ответ! Но что-то внутри подсказывало, что они бредут полностью наугад.

Марию несколько успокоил тот факт, что человек знал, где они сейчас. Голос его звучал довольно уверенно, но все же в ее душе остались некоторые сомнения по поводу их местонахождения. В каждом движении юноши чувствовались настороженность и готовность к разного рода неприятностям. Следующие же его слова смыли с души вампирессы всякую надежду на то, чтобы остаться живой после всех этих злоключений. Она не слышала страха в голосе своего спутника, но понимала, что пещеры обычно бывают похлеще дворцовых лабиринтов и таят в себе множество опасностей, а эти же, насколько она поняла, с часу на час грозятся быть затопленными до следующего отлива. И чем быстрее они отсюда выберутся, тем лучше, посему Сеголена решительно не понимала, почему человек остановился. Она бы предположила, что он что-то увидел или услышал, если бы не эти кромешные тьма и отсутствие каких-либо звуков вокруг. Только их голоса, одинаково мрачные и хрипловатые, нарушали таинственную тишину под высокими сводами.
Все мы привыкли, что когда говорим, слышим и другие звуки. Пение птиц, перешептывание других людей, вздохи, шелест листьев, но все равно считаем, что вокруг достаточно тихо, дабы нас услышали. Но эта тишина была не такой. Она была Абсолютной. Такой никогда не добиться нигде на поверхности земли, и это делало пещеру даже несколько притягательной. Здесь никогда не услышать никаких звуков, кроме своего собственного голоса. И в такие моменты он открывается по-новому. Только тогда ты замечаешь, какой у тебя голос на самом деле. Низкий или высокий, громкий или тихий. Все познается в сравнении. В сравнении с Абсолютной тишиной. Далеко не многим выпадала честь ее слышать, и нарушать ее не хотелось, но человек все говорил и говорил. Его голос отдавался эхом, слова все повторялись и повторялись на разные лады, теряя смысл и превращаясь в ничего не значащие звуки.
Тоннель был холодным и сырым, и в первый раз за все то время, что рассталась с платьем (жалеть о нем после того, как оно оказалось за бортом, уже просто не оставалось времени, но, когда вернется домой, Мария обязательно уделит этому время), она почувствовала, что замерзла. Однажды обжегши раны на теле, соленая вода навсегда уже заставила их перестать болеть и кровоточить, посему они совсем забылись, словно бы их и не было, но холод явно ощущался всем телом в разы сильнее, чем тогда, на палубе, перед прыжком. Руки мелко подрагивали, и, пусть вампиры были устойчивы к холоду, Сеголена не могла не озябнуть, на холодном ветру прыгая в воду, тоже оказавшуюся, как для июня, очень прохладной. Все, что оставалось на ней из одежды, холодной, липкой паутиной обхватило тело, заставляя вздрагивать время от времени. В пещере было холодно, стоило только немного протянуть руку в сторону, упершись в одну из стен, как чувствовался камень, бывший на ощупь словно ледяным.
Неожиданно нарушив тишину и заставив Марию вздрогнуть, а по холодным сводам пещеры прокатиться гулкое эхо, человек попросил ее говорить. Не то чтобы это являлось сложной задачей, но излишней болтливости вампиресса никогда за собой замечала. Пожалуй, в свое время это очень ей помогло на первых ее балах и приемах — в то время, как остальные девушки с огромным трудом закрывали рты, помня о наставлениях матушек «быть скромными, благовоспитанными и внимать мужской беседе молча», сама Сеголена чувствовала себя в своей тарелке. Молчание давалось ей легче всего, легче даже вальса, который она освоила с первых дней своих занятий танцами. Просто молчать, и все, чего же легче... Балерина никогда не понимала девиц, которые, приходя после бала, начинали жаловаться на то, что «поговорить там вовсе не с кем» и по этому поводу заявляли, что никогда больше не будет их прелестной ножки в бальном зале, но почему-то все равно неслись туда буквально через неделю.
Не успела она окончательно погрузиться в приятные, но отчасти грустноватые воспоминания, как снова услышала голос юноши. Он звучал теперь не так ужасающе громко в тишине пещеры, как раньше, эхо предыдущей его фразы не до конца еще улетучилось, продолжая странствовать по темным сводам, и это заставляло перестать вздрагивать от каждого слова.
— Если узнаю ваше имя, милсдарь... — тихо, но достаточно, чтобы заставить эхо быстро зашуршать по мраку пещеры, проговорила вампирша. «Человек» звучало несколько... Пренебрежительно. Да, все эти людишки из Казенного квартала, мелкие, прыткие, суетливые и неизменно лживые — вот они — просто люди, им не нужны имена, ибо они неотличимы друг от друга. Этот человек — особенный. Во всем его поведении, в манерах, в словах — скользит уверенность, спокойствие, даже некая властность, что Марии нравилось. Вот только примешивалось к этому чувству и другое, менее приятное. Это был человек, которого стоило опасаться, в отличие от остальных, он не подпускал к себе близко никого. И Сеголена делала также. Определенно, несмотря на то, как они бесконечно далеки в своих социальных статусах, расах и возрастах — в них есть общее. Ибо не форс-мажор сейчас связал человеческого юношу, обитавшего в портах и на кораблях, казалось бы, с пеленок и знаменитую Норданскую балерину, а судьба. Что-то особенное, неподвластное ни времени, ни человеческому, ни вампирскому разумам. Случайности никогда не бывают случайны — это та истина, которая почти что самостоятельно, напролом, сквозь стену стереотипов, влезла и осталось на постоянное место жительства в ее голове, загнанная туда порой горьким, порой счастливым, но неизменно справедливым жизненным опытом.