Начало игры
«Фух, наконец-то, хоть какое-никакое укрытие! И зачем я ушла из дома Древней? Нужно вернуться... нет, ни за что — страшно проделать еще раз такой путь! Может позже, когда наступит ночь?» — разговаривала Морру сама с собой, окружающие ее деревья дарили прохладу и обещали покой, тихо шептали «Не бойся, маленькая, тебя никто не тронет!» Все чувства фэйрилиса были напряжены до предела.
Путь через город оказался гораздо труднее и опаснее, чем ей казалось, сколько раз она чудом избежала гибели под колесами карет или под копытами напуганных лошадей? А как один извозчик ударил ее кнутом, пребольно попав по спине? А высоченный вампир громыхал в ее сторону из железной трубы и от дерева полетели щепки? Морру едва не оконфузилась, представив, если бы на месте бесчувственной древесины был бы ее рыжий бок. Они все кричали и улюлюкали за ее хвостом, но она сумела, добралась до тихого островка в этом безумном месте, где так мало растений, а те что есть имеют форму отличную от естественной (она видела как один из местных жителей отстригал ветви куста огромными ножницами), где так шумно и суетно, и вообще этот город похож на гигантский улей диких пчел: снуют туда-сюда, жужжат и, только тронь — мигом ужалят. Морру поежилась, вспомнив некоторые моменты ее великого похода. Еще бы не великого, молоденькому фэйрилису никогда в жизни не было так страшно и одиноко! Даже когда ее поймали охотники, Морру понимала, что они позаботятся о ней...
Резкий поворот тропинки — и перед ней возникла маленькая беседка по самую крышу увитая плющом.

Отредактировано Морру (14.07.2011 13:09)

Билетная касса цирка 

Цирк остался позади, с расстояния, на которое от него отошли Джеймс и Элизабет, невозможно было разглядеть даже макушку шатра. Ее заслоняла сень деревьев, в изобилии росших в парке, расположенном вблизи центральной части Волкогорья. Всю дорогу до этого тихого места Джеймс беседовал с Элизабет на отстраненные темы, не носящие определенной смысловой нагрузки. Делился мнением о капризах пагоды, рассуждал о событиях вчерашнего дня, о политике, нравах, известных скандалах, в которых принимали участие влиятельные персоны. Одним словом вел себя как джентльмен со стажем, которому совсем не обязательно прилагать максимум усилий к созданию удобных условий для юной дамы, чувствительной к проявлению мужского внимания, тем более внезапно исходящему от незнакомца. Все время, пока он находился рядом с Элизабет, Джеймса не покидало ощущение, что в нем подозревают кого-то не очень хорошего, кто причинил девушке пускай не боль, то, как пить дать, массу неприятностей.
Элизабет тоже не молчала. Только они очутились на аллеях парка, с ее уст посыпались рассказы о детстве, родственниках. Джеймс узнал, что она приехала из Орлея и у нее есть брат, к которому она довольно сильно привязана. Теперь Элизабет ассоциировалась у него с розой, выращенной в парнике, которой удалось сбежать от жаркой опеки в прохладный климат другого сада, немного дикого, но от этого не менее привлекательного. А вот и то самое расчудесное место! Красивое, восхищающее, удивительное. Элизабет отпустила его локоть и нырнула под крышу беседки, вся растворяясь в ее прелести. Он не последовал вслед за ней, остановившись перед аркой в нескольких шагах. Облокотился на трость и повернув голову вправо, посмотрел на гладь пруда.
— Эх, я забыл купить нам мороженое. — Спохватившись, вдруг сказал мужчина, возвращая взгляд на Элизабет, которая уже трогала воду. «Озорное дитя».
Водил ли он сюда юных дев? Она заставила его задуматься. Своих подруг он водил в рестораны либо проводил с ними время у себя в игорном доме, за партией другой в карты. И возраст не играл особой роли. Однако одну особу он хотел бы видеть здесь, чтобы она как Элизабет радовалась и улыбалась. Мечты, мечты... — Не доводилось. Я часто кормлю здешних уток булкой. Признаюсь, им тоже нравятся здешние красоты. Его смех был спокойным и легким, как летний ветер в знойную жару. Он тоже появлялся на короткое время и быстро прекращался, вызывая легкое чувство разочарования и желание его скорого возвращения.

У старости свои причуды. К примеру, Джеймс не отказался бы от мороженого, которым изначально хотел угостить Элизабет, забывшую обо всем на свете при виде естественной прелести этого места. Он понимал и в какой-то степени даже разделял обуревавшее ее восхищение, поэтому держался менее скованно, с тихой улыбкой наблюдая за молодой девушкой. Но желание поесть мороженое от этого не угасало!
— Я уже посещал своих пернатых друзей сегодня, и, признаться, не собирался сюда приходить до завтрашнего дня. — Со вздохом произнес мужчина извиняющимся тоном. В тот момент его взору предстало самое завораживающее зрелище сегодняшнего вечера, с которым не сравнился бы самый сложный трюк, успешно выполненный знаменитым актером цирка. Ее как будто подхватила и поставила на ноги незримая великая сила, Элизабет кружилась словно балерина. Нет, она напоминала нимфу, танцующую в лесу среди стройных стволом высоких деревьев. Сквозь пушистую листву их раскидистых ветвей струится свет, который, падая к теплой земле, покрытой густым чистым мхом, приобретает сходство с золотым лучом, способным раскрасить в свой сверкающий свет самый плотный мрак чащобы.
Подул ветер, он любовно коснулся ее бледно румяных щек, запутался в рыжих волосах. Джеймс поймал себя на мысли, что завидует ветру, бессовестно притрагивающемуся к ней, не требуя разрешения. «Такой свободы никому не вынести. Она — смертельна». Из размышлений его вырвал голос Элизабет. Вампир повел головой, сбрасывая с себя оцепенение. Девушка сидела под крышей беседки, он сел рядом с ней на расстояние, которое не вызвало бы неправильных мыслей и пугающих домыслов в девичьем сознании.
— Я занят в сфере развлечений. Продаю счастье фавориткам удачи и баловням судьбы.
Это было его особым талантом — давать запутанные объяснения. Он не обманывал ее, но и правду не говорил, отдавая Элизабет право самой расставлять приоритеты в их развивающихся отношениях. Еще Джеймс не прочь был посмотреть на выражение ее лица, когда она придет в игорный дом, и он встретит ее согласно всем канонам гостеприимного хозяина. Ну а пока козыри останутся там, где им и положено быть. В рукаве.
— Элизабет. — Он посмотрел ей в глаза. — Я не хотел говорить, это выглядело бы с моей стороны грубостью, времени с нашего знакомства прошло недостаточно, чтобы я позволил себе подобный вопрос. Вы боитесь меня? Прошу вас, будьте откровены. Скажите, что тревожит вашу душу.
Слушать других, нарушать их покой, Джеймсу нравилось больше, чем поступать так в отношении себя. Какое бы хорошим ни было впечатление Элизабет, он страдал эгоизмом и слыл скучным «человеком», потому что за что бы он не брался — все быстро и легко ему наскучивало.

Отредактировано Джеймс Уортингтон (10.08.2011 20:39)

«И здесь нет покоя!» — злобно подумала фэйрилис, увидев двух незнакомцев, разгневанно встопорщила усы и вздыбила мех. Поскольку она шла с наветренной стороны, запахи вампиров не доносились до ее обоняния, предупреждая заранее о возможных неприятностях. Морру с ненавистью посмотрела на чужаков, нагло вторгшихся на территорию, которую она уже считала своей. Глядя на холеное личико девицы она чувствовала неуклонно растущее желание вцепиться клыками в эти нежные щечки, ощутить вкус крови этого создания-нефэйрилиса, услышать мокрый треск разрываемой крепкими клыками кожи. Распороть ей брюхо и вволю насладиться теплой печенью, что будет так соблазнительно сочиться горячей кровью. Вкус мяса крупной добычи надолго избавит ее от мук голода и она позабудет вкус полевок, бывшие основой ее рациона в последние несколько дней. Фэйрилис смотрела на мужчину, так похожего на старого облезлого тетерева, который еще на что-то надеется и распускает свой потрепанный хвост перед молодой тетеркой. «Не-на-ви-жу!!!» — мысленно заорала лисуля и побежала прочь от сладкой парочки, нежно воркующей на скамейке.

Отредактировано Морру (16.08.2011 15:38)

Казино «Гнездо Дьявола» 

— Ты сильно изменилась, я знал тебя девчонкой... — бормотал Людвиг песенку, перехваченную у какого-то забулдыги на углу. Прилипнув полчаса назад, глупый напев не желал оставлять юношу. Вот уже и голос понизил, а петь продолжал. Ну, хотя бы прохожие ханжи не оборачивались ему вслед. Постойте, откуда глубокой ночью на улице прохожие? Вот и Людвиг первые пять минут размышлял об этом, что чуть не привело незадачливого вампира под колеса кареты. Извозчик огласил окрестности пьяной руганью, когда пришлось резко завернуть в сторону. Граф пропустил его замечания мимо острых ушей. Понял, отчего здесь больше полуночников — рядом парк, место, открытое круглосуточно. Граф хохотнул от сомнительного удовлетворения собственной догадливостью. Да и графом-то Людвига называть было сложно, вернее — нельзя, ибо он потерял титул вместе с телом, вместе с прошлой жизнью. Там, на берегу Кораллового моря. Рыжий человек и холодная сталь без тени сожаления и жалости забрали у него все. И, похоже, не только у него. Мучительные воспоминания все еще тревожили юношу. Вот и накануне ночью он видел то, что случилось в Хастиасе. Убили не только его. Проснувшись в поту, с яростно вздымающейся от волнения грудью, Кейзерлинг отчетливо знал, кого потерял на мокром песке южного моря. За одну минуту случился крах всех его надежд. Оказалось, что не графиня Бладрест предназначена ему. О, нет. Безродная девица, как назвали бы ее высокомерные вампиры, в обществе которых чаще прежнего находился новый Людвиг. Но он любил ту девушку, а не... Почему-то предпочел ее Скарлетт. Странно. Впрочем, он настолько запутался во всем этом... Желания что-либо выяснять не осталось. Юный вампир постарался забыться, скрыть глупые, лживые, непонятные воспоминания прошлой жизни. И до сего часа верил, что ему удалось сия компания.
Его ждали в беседке у пруда, в парке Столицы. Как сказала леди-воровка, доверенный человек, служащий у старой скряги по фамилии Биггинс. Дворецкий желал помочь шайке (как грубо) грабителей и мошенников перешерстить весь дом на предмет драгоценностей, редкостей, антикварной мебели и прочих денежных вещей. Умник.
Людвиг пробирался по темному парку, изредка встречая ночных посетителей. Ближе к беседке все чаще попадались влюбленные парочки, и граф силился распугать их своим грозным видом, дабы те ненароком не помешали делу. В беседке никого не оказалось. «Проклятье», — подумал Людвиг и, тихо выругавшись, шагнул к одинокой фигуре у воды.
Злость нарастала в пугающем темпе, внутри все бурлило и кипело, грозясь вырваться наружу и покалечить невинных. Юноша взглянул на хрупкую девушку в больничной пижаме. Белые волосы отражались в матово-черной глади водоема, мокрые, спутанные, завораживающие. Пижама же представляла собой насквозь мокрую тряпку, не способную даже скрыть женских прелестей. Вампир нагло уставился на них, заходя со спины. О, воистину женское тело — храм. Хотелось поклоняться исключительности мазельки, а глаза так и бегали по томным изгибам молодого прелестного тела. Любуясь этой, несомненно, больной девицей, сбежавшей, должно быть, из ближайшей лечебницы, Кейзерлинг мимолетом подловил себя на мысли, как сильно он изменился. А в следующую секунду отмахнулся от нее, заговорив в привычном насмешливом тоне, стараясь скрыть гнев в глубине:
— Доброй ночи, сеньорита. — Поклон и нервный смешок. А что, вдруг эта душевнобольная сейчас попросту набросится на решившего быть вежливым аристократа и попытается его придушить? Всякое бывает. Надо было стукнуть ее чем-нибудь по очаровательной головке, а уж после творить... что-нибудь.

Отредактировано Людвиг фон Кейзерлинг (17.01.2012 17:10)

Девушка испуганно вскочила. Прелестно. Людвиг второй раз поприветствовал ее, но уже — хищным оскалом. Оголенные клыки заблестели в неясном мерцании неба, в светлых глазах мелькнули блики темного зеркала воды. Вампир медленно, словно охочий до свежего мяса волк, сделал несколько шагов в сторону мазельки. Исполненная скрытой угрозы улыбка не сходила с надменного лица, волосы небрежным прядями ниспадали на лоб, отчего графу приходилось сдувать их. Круги от камешков благополучно растворились в воде, погрузив клочок берега в гнетущую тишину. Лишь ветер шелудиво играл с листвой, шелестел травой, покрывал пруд мельчайшей рябью. Кейзерлинг раскинул руки в стороны, выказывая доброжелательные намерения. Мол, нет у меня оружия, не бойся, глупышка. Кто бы знал, что лучшим его оружием после револьвера являлись как раз руки.
— Не тревожьтесь, я не причиню вам вреда, — заявил Людвиг, продолжая сближение. А мысленно добавил: «Только удовольствие доставлю, если будет угодно», и тут же усмехнулся пошлой шуточке своего графского величества. — Что привело вас сюда в столь поздний час? — осведомился юнец, деловито поправляя фамильное кольцо с «мертвым» бриллиантом — подарок покойной матери. Оно поразительно контрастировало с темными перчатками, блестело от мельчайших световых излучений, словно от яркого потока света. Короткое время украшение находилось на тонком пальчике бывшей невесты Кейзерлинга. Ох, как же глупо звучит. В сознании мгновенно пронеслись картины посещения склепа в Данциге, когда Людвиг опробовал новое тело в деле: разворошил склеп мисс Клейнхальцберг, умыкнул, нет, забрал кольцо, по праву принадлежащее ему. Стащил с пальца девушки. Причем весьма необычным способом: пришлось применить рот, буквально высосав драгоценность. Похоже, палец не усох, а наоборот — разбух. Плевать. Теперь эта семейная реликвия являлась главным его аргументом при удостоверении личности.
— Похоже, вы сбежали из лечебницы, — констатировал вампир и резко ухватил девицу за запястье. Она бы, конечно, так просто не далась, посему юноша резонно предупредил ее сопротивление толчком к себе, впечатав сумасшедшую в свою грудь. — Я бы мог отвести вас обратно, если вы заблудились. Или... Не обязательно в лечебницу... — Теперь он сжимал ее двумя руками, скрепив их за ее спиной в замок, неотрывно глядя в глаза и заговорщически шепча какие-то цитаты на орлейском, будто заклинание. — Как ваше имя?

— Но-но-но! — воскликнул Людвиг в ответ на обвинения девицы. Гнев его по поводу несостоявшейся встречи еще не осел глубоко в душе, а слова наглой незнакомки больно ранили чрезмерно раздутое самолюбие графа. Будто иголка, проколовшая шарик. А за этим, как известно, с шумом и гамом выходит разъяренный воздух. Что уж говорить о юноше, в котором в его 88 лет кипели нешуточные страсти. В голове возникли сотни ругательств на всех известных молодому вампиру наречиях, но с языка им сорваться аристократ не позволил. Воспитанность никто не отменял. И пусть эта воспитанность основана на сугубо его представлениях и предрассудках, но все же... Стерпеть оскорбление граф не мог. Что вы, такая расточительность нервов и чувства собственного достоинства. О, он был вором, да. Но, черт возьми, пусть первый, кто скажет это вслух, получит дырку в голове или груди на дуэли!
Людвиг выпустил девушку из стальных объятий, злобно оскалился, приложив нежную мокрую щечку хлесткой пощечиной внешней стороной ладони. Удар вышел сильнее, чем ожидал юноша: все-таки силы соизмерять он еще не научился. Ошарашенная мазель упала на траву, ошалело воззрившись на мучителя. Кейзерлинг же прошипел:
— Да как ты смеешь? Я — вор? Кто говорит мне это? Грязная оборванка, которую милостью Розы взяли в приют для идиотов и душевнобольных, дабы она не портила своим присутствием настроение здешних обитателей? Сумасшедшая в изорванной тряпке на голое тело, безродная девка, решившая, что может на равных общаться с благородным? Кто ты такая, чтобы спорить с графом фон Кейзерлингом? Отвечай, мерзкая девчонка! — последняя фраза вырвалась из груди срывающимся воплем, и вампир торопливо заозирался. Вокруг стояла тишина. Он громко выдохнул, рассмеялся, прошелся взад-вперед, разглядывая небо и пытаясь успокоиться. При этом держал девушку под пристальным наблюдением, хоть и не выдавал этого.
— Отвечай! С чего ты взяла, что эта драгоценность принадлежит тебе? — вопросил Людвиг властным тоном, стремительно приблизившись к душевнобольной и подняв ее на ноги. — Говори, глупая девица! — затряс ее Кейзерлинг. — Этот бриллиант принадлежал моей матери, а до нее — ее матери. Единственная дама, что носила его после меня — моя, — он запнулся, — моя невеста. Но она мертва, а кольцо — мое! — Вновь отбросив девушку на зеленую подстилку, граф упер руки в бока и шумно задышал, успокаивая нервы. Сорвался. Плохо. Грязно. Стыдно. Идиот. Нужно заканчивать.

«Праведный» гнев девицы только раззадорил Людвига. Он мало-мальски приструнил внутренние порывы, задушил их на время, успокоился настолько, насколько необходимо в данной ситуации. Юноша беззвучно рассмеялся, когда девушка набросилась на него, молотя маленькими кулачками по чем ни попадя, пыталась даже пнуть его. Мило. Ловкости бывшему кавалеристу было не занимать, так что увернуться не составило особого труда. Чего уж там, раз столько лет приструнял боевую кобылу, ладил с ней, властвовал над ней, то уж с этой сумасшедшей девкой справиться — не попытка. И не таких макали в грязь лицом, чтоб открыть им глаза на истинную сущность мира. На его извечную несправедливость. И, пока душевнобольная не разразилась злобной тирадой, вампир ухватил ее и потащил к водоему. При этом она продолжала колотить его по всему, до чего доставала. Даже затылок получил свою порцию. Людвиг безмолвно взвыл, развернулся, пытаясь поймать юркие ручонки дурочки, но не получилось. Она что-то выкрикивала, кажется, ставила под сомнение его личность. Хм, такое в последнее время случалось часто. И графу откровенно надоело оправдываться или объяснять что-то. Он рывком притянул ее ближе, намертво ухватил за влажные, но достаточно длинные волосы, и снова потащил к воде. Тут уж мазельке пришлось бы повиноваться, больно ведь. Надо отдать ей должное, сдаваться она не собиралась. Но мужчина оказался сильнее. Ожидаемо. Холодная вода радостно лизнула дорогую одежду Кейзерлинга, мгновенно пропитала ее собой и достигла кожи, покрывая тело сплошь «мурашками». Вампир вздрогнул, толкнул девушку дальше. Зайдя по грудь, он остервенело развернул глупую беглянку лицом к себе, и резким нажатием на макушку погрузил ее в воду. Она затрепыхалась, забурлила, забила по волнующейся поверхности пруда руками, силилась ухватить графа под водой. Он дал ей подышать пару секунд. А затем равнодушно нажал снова. Снова и снова. Восемь раз. Вода плескалась, холодила рассудок, замораживала тело. Похоже, сумасшедшая совсем обессилела, так что Людвиг устало закинул ее на плечо и отнес на берег. Промокнув до нитки, Кейзерлинг со поразительной осторожностью усадил ее на мягкий травяной покров, стряхнул с собственных волос воду, выругался.
— Я не строю из себя Людвига. Я и есть — Людвиг. О, да. Воскрес. Вернулся из пучины безвременья, восстал из праха забвения. Смерть вернула должок. Удивительно. Хм, если вы знали меня прежнего, могли бы просто назвать имя, быть может, мы бы узнали друг друга. Увы, я вас не помню, — спокойно заговорил вампир, рассматривая усталую беглянку. — Как мне казалось, фамильное кольцо — достойный аргумент. Да, я передал его мисс Клейнхальцберг, недавно, в Хастиасе. Тогда и сделал ей предложение. Вечером, во Дворце Королей. Но потом... Потом нас не стало. А вернувшись — я поспешил забрать реликвию, тогда еще не имея достаточной памяти, чтобы знать, кем приходилась мне эта дама. Впрочем, что я тут распинаюсь? Вернуть бы вас в лечебницу... — он задумчиво цокнул языком, повертелся на месте и вдруг замолк. Хотелось скорее стянуть влажную одежду, отделить ее от тела, стянуть перчатки, остаться голым, но не в мокрых и липких тряпках. Передернувшись от омерзения, граф снял перчатки, а кольцо сунул в карман. Что-то прорычал и тихонько присел напротив сумасшедшей сеньориты.

Отредактировано Людвиг фон Кейзерлинг (19.01.2012 19:27)

Граф осматривал руки. Узкие кроваво-красные борозды от острых женских коготков. В них, слово в руслах пересохших рек, текла, сочилась кровь. Борозды медленно наполнялись алой жидкостью, она лениво выходила из берегов и тонкими, робкими струйками расползалась по рукам, создавая причудливые узоры, чем-то напоминающие паутину. Регенерация не заставила себя ждать, так что меньше чем через минуту раны затянулись, оставив лишь память о несносном поведении этой грязной... Нет, уже чистой. Более или менее. И все же, грязной девчонки из пристанища для психов. Он не следил за ее возней, однако в неясном свете ночи блеснуло знакомое украшение. Отгоняя назойливые воспоминания, роящиеся вокруг как кучка разъяренных пчел, Людвиг с глуповатым видом уставился на кольцо. Не моргая. Факт не требовал долгих и мучительных размышлений — этот перстень принадлежал ему. Задолго до того, как он отринул затворнический образ жизни, задолго до выхода в свет и знакомства с Абигайль. Впрочем, сейчас юноша не мог похвастаться пылкими чувствами к бывшей невесте — его сердце неизменно холодил внутренний лед. Достаточно долго. Обладая специфическим настроением, которое менялось двадцать раз на день, Кейзерлинг тем не менее не мог похвастаться внезапной жизнерадостностью. Настрой упал до минимума. Вампир скривился и отвернулся. Встал. Гримаса недовольства не сходила с лица, ведь вечер, а за ним и еще несколько дней — безнадежно испорчены. Никакого желания разговаривать не осталось. Других — тоже. Только одно — поскорее убраться отсюда в тихий городок на берегу реки, где-нибудь в глуши, забыться, отречься от прошлого, начать жизнь сначала. И у него была на примете предполагаемая спутница — его леди-воровка. Едва ли она согласится, но попробовать можно. «В конечном итоге, — решил Людвиг, — выпью какого-нибудь алхимического зелья и забудусь. Пусть пересадят мне каменное сердце. Не будет ни боли, ни слез, все чувства умрут вместе с клочком мышц и мяса. Найду себе занятие по душе. Уеду. Сегодня же, сейчас же». Резкие порыв ветра остудил голову юнца, удержал его от поспешного побега из парка, но намерений Людвиг не оставил. О, нет, он так просто не сдается.
— Я и не знала, Людвиг, что ты настолько ненавидишь и презираешь всех, кто занимает более низкое положение, чем ты, — странным голосом проговорила девушка. Граф озлоблено обернулся к ней, готовясь выдать едкий ответ. Жаль: вид белокурой девицы сломил боевой напор Кейзерлинга, так что он ограничился вопросом:
— Откуда вы меня знаете? Как ваше имя? — Мучительный разговор разрывал юношу на части. Хотелось немедленно сбежать. Надоело. Все надоело.
Молчание чуть затянулось, и Людвиг вскипел:
— Да, я презираю большинство людей, вампиров, плоды их кровосмесительных союзов. Практически всех. А почему я должен... Иначе? Нет уж. Пусть горят в геенне огненной. Плевать на толпы идиотов, они мне никто. — Активно размахивая руками, граф добрался до беседки. — И не стоит читать мне лекции, мазель! Я наперед знаю, что вы мне скажете. Так что избавьте от глупых нотаций. Да, я презираю. Да, всех. А теперь... — он резво вскинул голову, завидев падающую звезду. Загадал желание. Первое, что пришло на ум — найти уединенное местечко и отгородиться от всех на неделю-другую. Превосходное решение.

Людвиг с трудом подавил в себе острое желание разразиться новой оскорбительной речью, когда девица задала один из самых глупейших, по мнению графа, вопросов. «Что теперь? — внешне безэмоционально раздумывал Кейзерлинг. — Что теперь? Да утопить бы тебя за твою глупость! Одно слово — женщина. Пффф». Желание было подавлено, но продолжало колоть и ныть где-то под лопаткой. Вскоре зачесались руки, наверняка от недавно заживших ран, но юноша решил, что и конечности требуют расправы над душевнобольной. Хотя в последние минуты в душу вампира закрались некоторые сомнения на этот счет. Не совсем душевнобольная. Частица рассудка все же осталась. Хотя у женщин в подавляющем большинстве мозг отсутствовал, как предполагал граф и его товарищи по игре в покер. Что поделать... Природа сурова. Ну да ладно. Людвиг успокоился, все еще разглядывая небо, и тут белокурая дурочка ответила на давно заданный вопрос:
— Меня зовут Абигайль Клейнхальцберг.
Людвиг остолбенел. Не мог подвигать ни одним мускулом. Лицо застыло, словно попав в вязкое желе, руки будто приклеили к ткани карманов, ноги — прикопали в землю на полметра. «Абигайль... — думал граф. — Клейнхальцберг. Сумасшествие какое-то. Она не могла быть Абигайль. Нет. Родственница? Или кто, Моргот бы побрал эту девчонку?!»
— Вы уверены? — медленно переспросил Людвиг. Ответа не ждал. Тон девушки и без того утвердительностью своей доказывал правдивость слов. — Но... — замямлил Кейзерлинг, освободившись от оцепенения и приближаясь к мнимой Абигайль. — Но вы не похожи на нее. Решили разыграть меня? Совсем с ума сошли? Или что? Не смейте врать мне! — Юноша разъяренно сбил холмик земли, осыпав девушку маленькими комьями почвы. Взъерошил волосы, протер глаза. Вновь принялся мерить шагами окружающую беседку площадку. Руки курсировали между карманами и спиной, то собираясь в замок, то возвращаясь в уютную норку пальто.
Он не верил ей. То, что было озвучено — невозможно. Едва ли два воскрешения могли произойти в одно время. Таких случайностей не бывает. Да вообще редко кто воскресает! Что за глупость?
— Вздор... — пробурчал Людвиг. В голове же быстро созрел план, а исполнения требовал еще более стремительного. В следующий миг воскресший отвлек внимание девушки правой, а левую руку обернул вокруг талии, со стоном притянул сумасшедшую к себе. И впился в губы, пытаясь понять, вспомнить, прочувствовать. Или уличить дурочку во лжи. Как же так... Его невеста... Она? Мда. В кустах заверещал сверчок, что-то хрустнуло. А поцелуй продолжался. Страстный, жадный, судорожный.
Граф держал крепко. Но... Чего не сделали руки, то сотворили зубы: вампир прокусил нижнюю губу белокурой и попробовал ее крови... Ничего примечательного, ничего знакомого... Ах, черт!

Граф смаковал поцелуй достаточно долго. Уже собирался расторгать союз их уст, но девушка отчаянным лобызанием вернула шаткое равновесие. Вампир же продолжил удовлетворенно посасывать кровь, не давая ране на нижней губке мнимой Абигайль затянуться. Кровь пьянила разум, бодрила тело лучше любого наркотика. Людвиг прижимал свою жертву по-хозяйски, с каждой минутой все грубее. Руки блуждали по спине, опускаясь к ягодицам, и возвращались обратно счастливыми. Последний раз дернув к себе хрупкое тельце в порыве жажды и утверждения власти над дурочкой, юноша пустил в дело язык. Тот принялся шустрыми движениями исследовать ротик блондинки, избегая встречи с хозяином сей обители. От удовольствия или чего-либо еще, но мазелька выгнулась навстречу Кейзерлингу, и мужские руки ласково измерили образовавшуюся дугу, сминая мокрые тряпки на спине, что остались подарком из «психушки».
Кейзерлинг не испытывал ни страсти, ни радости, ни удивления, ни боли. Ничего. Обнимал, целовал ее, словно повинуясь давнему инстинкту, не более. Он въелся в само существо Людвига при слиянии души и тела, и избавления от него не предвиделось. И, кажется, пора окончания глупых обжиманий пришла. С медленным, тягучим стоном он разорвал объятья и оттолкнул девушку. В глазах мерцали шальные огоньки, лицо выглядело непроницаемым. Юноша вытер губы тыльной стороной ладони и лукаво воззрился на Абигайль. Вернее на ту, что прикидывалась ей. Хотя... Даже если бы и не прикидывалась, ему было плевать. Перешагнув порог смерти дважды, по приходу и возвращению, он выжег собственную душу. А самое страшное: бесчувственность нравилась Людвигу. Возможно потому, что так жизнь смотрелась намного легче и лучше. Приобретала облачную невесомость. Возможно.
— Арр, — утробно зарычал вампир, разглядывая «жертву». — Благодарю за поцелуй, — хихикнул он и картинно поклонился. А в голове подметил: «Сорвать поцелуй с алых уст этой больной оказалось легче, чем украсть розу среди бесчисленных аллей слепого садовника». Людвиг торопливо привел себя в порядок, внимательно оглядел, кося глаза. С довольным видом хмыкнул, поерзал изумрудной травой, и с немалой долей бравады попрощался:
— Что же, мне пора, глубокоуважаемая мисс. Как вас там? А, Клейнхальцберг. Впрочем, я все равно вам не верю. Пустое. Забудьте все, что сегодня видели, и не живите прошлым, это вредно для здоровья, — он скривил рожицу. Юношеское лицо с бледной, фарфоровой кожей более походило на лик какого-нибудь бога из легенд и мифов, а мимика уже не давала усомниться в живости молодого вампира.
— Прощайте же, было приятно познакомиться. Если захотите найти меня... — он помедлил. — Вы сделаете это. На все наша воля, — подмигнув напоследок этой противоречивой особе, граф развернулся на каблуках и зашагал прочь шагом истинного офицера. Этой ночью звезды сияли только для него.   

  Трущобы