Бриг «Гинеколог Моргота»    через кристаллическую пещеру на Ксеноне    (временной скачок в несколько дней или недель) 

Около семи утра.

Еще пребывая в беспамятстве, Джордано чувствовал холод, поднимавшийся от каменистой почвы и пробиравший до кишок, и неровную твердость то ли коряги, то ли камня, ерзающего у него под боком и больно впивавшегося в подреберную мякоть. Он поеживался и дрожал всем телом, но упорно сопротивлялся пробуждению от обморока, словно догадываясь, что ничего хорошего оно не сулит. И все же пришел в себя, раскрыл глаза, дернувшись при этом как щенок, которого укусила жирная блоха, потому что в полудреме ему померещилось, что огромный волколак, подозрительно похожий на отца, со всего размаху огрел его веслом по рыжему затылку. Голова и впрямь немилосердно раскалывалась — так, словно из нее выбивали дурь если не веслом, то волосатым кулачищем. Очень на то похоже. И лихорадило как с похмелья.

— Где это я? — сипло зевнул молодой моряк, проводя вокруг себя заспанным и дымным взглядом. — Бругге, что ли? Вот дьявол! Опять наклюкался вчера с матросней и заснул под открытым небом... Ну и намяли же мне бока! — Он харкнул в сторону, откашливаясь и прочищая горло, потом перекатился на спину, сладко потягиваясь всем телом, как беспробудно продыхнувший всю ночь беззаботный юнга, свесив с обрыва подзатекшую ногу и весело и задорно ею болтая и размахивая. Что? С обрыва? Какого еще к морскому лешему обрыва???

Джордано с осторожным любопытством зыркнул вниз, оценивая высоту своего импровизированного лежбища.
— А-А-А-А-А-А! — завопил он во всю мощь тренированных связок смотрового (а голоса смотровых по громкости дадут фору голосам иных оперных артистов: хочешь, чтобы тебя услышал весь корабль? рви глотку с марсовой площадки, кричи, как вздорный попугай, не жалея связок). — А-А-А-А-А-А! Полундра! Спасайся кто может!
— А-а-а-уа-уа-уа! — огласилась вся округа эхом воплей десятка вздорных попугаев. — Айся-айся-айся...
К ним присоединились хриплые вскрики встрепенувшейся стаи диких шиплей, которые, не понимая, что стряслось, поднялись в небо крикливым облаком хаотичной формы, взрыхлив и взбаламутив гладь расстилавшегося снизу, под обрывом, серебристо-серого залива.

Джордано ползком и полубоком, как прибрежный краб, отодвинулся от края скалистого уступа. Посидел неподвижно, отходя от паники, вперив немигающий взгляд в незнакомый пейзаж и обхватив колени голыми по локоть и покрытыми мурашками руками. Этот птичий хор, терзавший его уши, напомнил ему граммофонную пластинку «Лесное молчание», исполняемую могучим мужским хором. Это было чертовски громкое лесное молчание. Да. И ничуть не умиротворяющее, если воспринимать на больную голову. Скорчив страдальческую гримасу, молодой моряк растер ладонями виски и провел по лицу таким движением, будто бы снимал с век плотно прилегающую пленку, но она, зараза, так и не сползала. После ярких красок тропического острова вся природа вокруг казалась словно бы подернутой серой пеленой, линялой, выцветшей, скучной и до слез невразумительной. До слез, которые рыжик сдерживал из последних сил.
— Справа елки, слева елки, посередине озеро, — пробормотал он жалостливо, втянув навернувшуюся на кончик носа прозрачную соплю. — Нет, это не Бругге, это явно не Бругге. И вообще, при чем тут Бругге? Разве я не должен таскаться по пещерам на Ксеноне? Почему я мерзну в этой дремучей холодине? Где все? Может, они тоже валяются в пьяном обмороке? Эй вы там, внизу! Есть кто живой? — последние слова он уже выкрикнул, поднявшись на ноги и сложив ладони рупором.

Знакомое раскатистое эхо прокатилось по горам и долам, но человеческим голосом никто не отвечал, только дикие шипли, что мирно оседали на воду, сообразив, что тревога была ложная, недовольно зашипели и забили крыльями. Гнусные и злобные твари! Джордано показал им жест, которым малолетние сорванцы дразнят индюков, затопав ногами и заорав пуще прежнего: «Кыш! Кыш! Пошли вон!» — он вырос в семье вампира, далекого от сдержанности, и эта преемственность сказалась на его характере. Но раз из мыслящих существ никто не отзывался, пора было самому что-то предпринять, а то ведь, сидя на одном месте, недолго и замерзнуть насмерть, и без того уже зуб на зуб не попадает. Он похлопал себя по бокам и порылся по карманам, проверяя, не завалялось ли у него чего-нибудь полезного — например, походной фляги с крепким ромом, но нет — фляги не завалялось, только половинка скорлупы грецкого ореха, хранимый у сердца платочек некой миленькой мазельки, пара медяков, один постиранный вместе со штанами флорен и нож, засунутый за голенище сапога. И на том спасибо. Хотя... Это его зрение обманывает или вон там, на кривом и колдобистом спуске со скалы, зацепившаяся лямкой за веточку куста, темнеет его заплечная котомка? Тогда тем более пора отсюда топать!

На полусогнутых ногах, то и дело припадая на задницу и хватаясь руками за торчащие травинки, он сполз с вершины уступа примерно до его же середины, добравшись до куста с котомкой, покрытого заиндевевшими ягодами спелого трольковника, и первым делом, словно забыв о цели спуска, набросился на терпкие сизовато-пурпурные кругляшки, перемазав рот и пальцы липким синим соком. К удивлению и сначала огорчению, а потом и к радости медленно соображающего рыжика висящая на кусте котомка оказалась вовсе не его котомкой, а чужим походным рюкзаком. Значит, он здесь не один! Это уже кое-что. Среди нехитрого туристического скарба в рюкзаке попались фляга (увы и ах, пустая), шерстяное пончо, которое парень немедленно надел, так и не разобравшись, где у него зад, а где перед, небольшой кусок вяленого мяса, а также компас и секстант, оба неисправные: первый размагнитился и сбрендил, а второй заклинило. Воодушевленный удачной находкой, Джордано закинул рюкзак на спину и довольно-таки резво — то есть, впопыхах подвернув лодыжку и ободрав локти до крови, — спустился к подножию скалы — туда, где на лесной опушке журчали разливающиеся сверкающими струйками ручейки и паслись благородные олени. Хрустнувшая под ногами парня сухая ветка спугнула опасливых животных, и он зацепил краем глаза только покачнувшиеся мохнатые лапы елей да мелкую пичугу, взметнувшуюся с веток. Напившись из ручья и наполнив флягу вкусной, сводящей зубы ледяной водой, он приторочил емкость к брючному ремню и повторил свой давешний вопрос, адресуя его лесу:
— Эй, есть здесь кто живой? Есть кто живой? Ау-у-у-у!

Лес хранил молчание, которая настоящее лесное, а не могуче-басовитое, и моряк бесстрашно забурился в чащу, почему-то убежденный, что искать нужно именно в этой стороне, — так ему подсказывала интуиция бывалого путешественника и искателя сокровищ. Ладно, с бывалым он загнул, но для своих семнадцати ориентировался на местности он вполне пристойно. Вот это, например, ель. А это, например, пихта. А это, например, ежик. А то, что у ежика на спинке, называется грибом. А шел он вот по этой вот звериной тропке. Или нет?.. Ой! В какой стороне осталась опушка с ручейками?.. «Пррропал! Пррропал! Дурррак! Дурррак!» — сказал бы на это вздорный попугай. Но попугаи, экипаж, отец-ликантроп, разумная жизнь и надежда на спасение — все осталось на Ксеноне, а здесь никого, никого. Только холод, только скалы, только сгущающаяся тьма хвойных дебрей и чей-то труп, перевесившийся через сосновую ветку. Ага! Интуиция не повела юного корсара, грозу семи морей и семидесяти шиплей! Нашел! Нашел! Но как этот труп туда попал?..

Джордано подошел к дереву и встал под трупом, запрокидывая голову, чтобы рассмотреть получше: может, он еще не окончательно того? Лицо в запекшихся царапинах, драная одежда истыкана иголками и обломками сухих веточек, на «эй, мужик!» не отзывается, признаков жизни не подает.
— Высоко висит, каналья, — досадливо пнул парень дерево стоптанным каблуком, и с сосны посыпались иголки. Тогда он попинал ствол с утроенным усилием, ухватился за нижние ветки и потряс их, не добившись, впрочем, от сосны никакой реакции; в конце концов стащил с плеча рюкзак, прислонив его к стволу, и с той же ловкостью, с которой запрыгивал на мачту, ветка за веткой вскарабкался наверх и потянул труп за штанину, помогая ему свалиться наземь с его колючей перекладины.

К обоюдному их счастью, труп оказался еще теплым. Потрепанным, побитым, но живым. Джордано перевернул его на спину и приложил ухо к его носу: дышит.
— Слышь, мужик, — он поплевал синей слюной на чистенький мазелькин платочек и обтер лицо мужчины, на самом деле только сильней его измазав, — а я тебя знаю. Ты же наш юнга Гарри! Разрази меня гром! Ты наш юнга Гарри! Как я рад увидеть знакомое лицо! — он порывисто обнял мученически застонавшего юнгу. — Извиняй, мужик. Придавил тебе чего? Ты ранен? Где болит? Погоди, у меня есть вяленое мясо. Хочешь есть?
Юнга пробормотал неразборчивый отказ, пытаясь разлепить склеенные запекшейся кровью веки.
— Хочешь пить? — догадался Пелоросса и дал напиться раненому из фляги, с удовольствием наблюдая, как тот жадно захлебывается ключевой водой. — Вот-вот! — подбадривал он. — Давай-давай, очухивайся! Какая нужда вздернула тебя на эту рею?

Начнем, друзья? Следующий пост Вальда — реакция на предложенные обстоятельства. Корки тем временем описывает, что происходит с ней, когда к ней возвращается сознание. Порядок отписки произвольный. Посты короткие: реакция — действие — изменение ситуации.

Отредактировано Джордано Пелоросса (26.03.2019 15:13)

Вот, именно в такие моменты приходит осознание, что к подворачивающейся халтурке надо быть внимательным, доскональным и крайне подозрительным, если не хотите оказаться в жопе... мира, вселенной, реальной, это не важно, когда имеется уже свершившийся факт. По идее, Эйш всегда была крайне разборчивым человеком, это подтверждало и имя, и род деятельности, но тут цыганка оплошала, даже карты не помогли. Надо было отказываться от предложения сразу же, как только она узрела на борту вампиров. Где кровососы — там жди беды, ничего хорошего эти встречи (уж тем более сотрудничество) ей не приносили! Деньги, чёртово золото — вот источник бед. Ну, ещё и характер, спорить со своей командой тоже не стоило, тогда и халтура не нужна была. Ладно, чего там, дело сделано, экспедиция отправлена, усилие, чтобы не поубивать в первый день половину борта, приложено, даже цель достигнута почти, однако у Судьбы свои планы. За беспардонное любопытство надобно платить, причем немедля. Возможно поэтому, Корки и шендарахнуло первой, рывком выдергивая почву из-под ног, затягивая к невиданному свету. Ощущение, словно внутренности перемешиваются между собой сопутствовало всю «дорогу», покуда та же сила, неведомого происхождения, не выплюнуло девушку как ненужную, тряпичную куклу. Угодив в какие-то дебри, она больно приземлилась, по инерции проехавшись вперёд, на колкий снег, цепляясь что было сил за ледяную землю, коряги и выступающие корни деревьев. Когда скольжение замедлилось, а потом и вовсе остановилось, Корки, тяжело дыша, попыталась подняться, по крайней мере на локтях это удалось, но организм штука тонкая, не подготовленный, он не может так просто справиться с потрясением... прежде чем тёмная пелена накрыло цыганку, той почудились маленькие глазки-пуговки в пустоте, с явным любопытством взирающие на гостью.
— Чтоб тебя собаки жрали! Помнишь же? Искреннее пожелание, малютка, где-то между моментом, когда тесак лишил меня уха и раскаленной кочергой. Мдааа, веселое было время. Так вот, жаль, что я так и не смогу всласть насладиться этим занимательным моментом, но, я непременно пожелаю им приятного аппетита, пусть и в твоем воображении... сдохни поскорее, я же жду.
Лощеный мужчина галантно присел на скошенный пенёк рядом с распластавшейся девушкой, приторно улыбаясь перепачканными в саже губами. Закинув ногу на ногу, он демонстративно положил окровавленную культю на колено. Блондин средних лет выудил из жилета посеребренный портсигар, ловко открыл его и достал последнюю, помятую, дорогую сигарету. Зажав её зубами, он выразительно посмотрел на побледневшую Корки, словно спрашивая огоньку, но осознав, что это маловероятно, обреченно вздохнул, пожевывая фильтр. Девушка попыталась дернуться, отползти, но тело словно налилось свинцом и вросло в землю. Пот выступил на лбу, висках, стекая по щекам, хотя погодка жаркой отнюдь не была. Эйш почувствовала усиливающийся запах гари, сожженной материи и вдруг, шевеление... где-то в районе левого бока что-то двигалось. Она шумно сглотнула и тут же раздалось предупредительное рычание. Мощная бурая лапа опустилась прямо перед носом, горячее смрадное дыхание обожгло ухо, окропляя противной слюной лицо. Рикли перекосило. Тень Кармайкла ещё больше оскалилась, беззвучно скандируя «жри-жри-жри». Адский пёс, обнюхивая, прошелся мокрым носом по руке, останавливаясь на тыльной стороне ладони, облизнулся и, уже практически вонзил острые клыки в мягкую плоть, оставляя ощутимый след, как с диким криком цыганка ухватила его за нижнюю челюсть, сжимая пальцы что есть мочи. Животное пискнуло. Кости, отчего-то хрупкие для такого зверя, хрустнули, видение мужчины сгинуло, словно дурной сон, кем он собственно и являлся, дрожа Корки распахнула глаза. Она действительно лежала, растопырившись хрен знает в какой местности, тихонько постанывая от боли в теле, жжения от холода на открытых участках кожи. Память упорно пыталась не давить сразу, восстанавливая фрагменты предшествующих событий по кускам. Однако, самое странное было даже не то, где, как и почему девушка тут оказалась... странным и пугающим одновременно, был факт нахождения в её руке чего-то реального — мохнатого, теплого и дергающегося. Сглотнув, превозмогая ломоту, брюнетка повернула голову. Напряженную тишину моментально нарушил истерический смех, которому тут же вторили ответные, характерного плана звуки невидимых животных, принявшие человеческое отродье за свою. Рикли же, отсмеявшись, перекатилась на бок, с трудом села и, подняв находку на уровень глаз, внимательно воззрилась на средней упитанности тушку рогатого кролика, которому дама оказывается свернула шею, покуда любопытное создание изучала непрошеную гостью.
— Эка тебе не фартануло, дружок. Ещё и природа отдохнула... это что, реальные рога?! Пиз⊗⊗ц. Тебя жрать вообще можно? Ах ты чёрт, так я окончательно загнусь, если продолжу на морозе рассиживать... ауф, будьте прокляты, учёные херовы!!!
Цыганка шмыгнула носом и, кое-как приняв вертикальное положение, перекинула добычу через плечо, удерживая за загнутые отростки, удобно ухватившись за них пальцами. Оглядевшись, дама вновь матернулась, понятия не имея в какую сторону колдыбать. Пошатнувшись, на заплетающихся ногах, она двинулась по самой, на вид, удобной тропинке, приведшей её к кустарнику, а затем, продравшись через сухие, колкие ветки, и к двум прифигевшим мужикам, один из которых с какого-то извращенного перепугу пытался запихнуть в другого две густые ветки.
— Нормально. Есть контакт. Слышь, родимые, цивилизация в какой стороне?!

— Интересно, что это за птица? — поинтересовался Гарри, тоже обратив внимание на трезвон, — Хотел бы я посмотреть на этот необычный вид, а может даже поймать! Нет, не съесть, а обязательно сделать чучело и сдать в Равенский зоологический музей…
И трое двинулись к источнику звука. Обнаружив на месте лишь облезлый будильник с погнутыми стрелками, юнга разочарованно вздохнул, и продолжил вместе со всеми изучать раскиданные предметы.
Чуть пошарив в траве, Гарри наткнулся спичечный коробок. Это был простой ящичек из берёзового шпона размером с пол-ладони, обклеенный белёной бумагой и с изрядно исчирканными тёрками по бокам. На лицевой стороне коробка красовался нарисованный паровоз системы Воклена и лозунг: «Безопасные спички „Рендомазия“ — лучший друг джентльмена!» От подобного творчества немного мутило, и Гарри решил безотлагательно перейти к изучению содержимого. Внутри что-то пересыпалось, или, скорее, перекатывалось с характерным шорохом. Он с осторожным интересом приоткрыл коробок.
— Ого! — воскликнул он, немедленно закрыв находку, — Редкостная удача! Это, несомненно, редкостная удача! Это куда ценнее птицы-будильника будет!
Ещё раз заботливо протерев от грязи, Гарри спрятал коробок за пазуху и собрался рассматривать, что ещё спутники смогли найти, но одно его отвлекало — пронзительный писк то над левым, то над правым ухом. Пришлось прислушаться и насторожиться. Стоило писку прекратиться, как юнга стукнул себя по щеке. Двукрылое, надеявшееся было полакомиться свежей человеческой кровью, послушно осталось лежать в руке. Это был крупный, размером с четвертьфлореновую монету (если растянуть за лапки), комар депрессивно-серой окраски с бурыми полосками на брюшке. Павшего беднягу немедленно сменил другой, а за ним подтянулись соратники.
— Матросы, атака с воздуха! Culex Pipiensina — это вам не Penix Canina* — сначала гипнотизирует добычу злобным писком, потом засасывает насмерть! — блеснул знаниями энтомологии Гарри, — Джордано, вылезай, эвакуируемся.
Оценив перспективы битвы с эскадрильей кровососов, троица (вытащив Джордано из валежника и похватав найденный скарб) переместилась на пригорок, который вовсю припекало солнце.

Сняв зайцелопа с плеча, Корки продемонстрировала его перед коллегами, и прямым текстом намекнула юнге Гарри, что неплохо бы уже начать разводить костёр.
— Это несколько затруднительно… в диких условиях — развести костёр. Сначала надо… — попробовал возразить юнга.
— Что ещё?! Берёшь хворост, берёшь спичку, чиркаешь, поджигаешь! — разозлилась цыганка.
Гарри развёл руками:
— Спичку? Какую спичку? Так это, нету спичек-то!
-----------------------------------------------------
*Малоизученный вид насекомых.

Отредактировано Вальд Мар (19.04.2019 17:48)

Доверившись топографическому чутью Гарри, который по цвету мха и конфигурации еловых веток умел определять стороны света, троица вышла из лесу и через час, стараясь не привлекать к себе внимания хищного зверья, выбралась на открытую холмистую местность, простиравшуюся на несколько километров вперед и уходящую к далекому горному хребту, над которым клубились безмятежно-белые и кудрявые, точно ягнята, облака. Утренняя погода обещала ясный и спокойный день, и хотя доверия ей было мало, Пелоросса как игривый щенок радовался показавшемуся из-за туч блеклому и нерешительному северному солнцу. В лесу он проявил галантную обходительность, отдав вязаное пончо цыганке, а сам закутался в нашаренный по оврагам пыльник, но теперь, разгоряченный ходьбой, распахнулся, впустив прохладный ветер под полы, и с неуместно блаженной улыбкой щурился на солнечный диск, подставляя лицо его слабеньким лучам.

Привал сделали на некрутом пригорке. Место казалось приветливым и относительно безопасным: склоны бурели увядшей травой и низким кустарником, пахло влажной землей и талым снегом, сидеть на прогретой почве было мягко и тепло, но главное — поблизости не жужжал ни один Culex Pipiensina. Однако когда дело дошло до разговоров о еде, выяснилось, что в спичечном коробке спичек-то и нет — вместо них по донышку перекатывался только панцирь дохлого сверчка. Порядком проголодавшаяся Корки на это просто рассвирепела. С досадой отшвырнув бесполезный кусок шпона, она вскинула лезвие Пелороссова ножа и ткнула им в тушку зайцелопа с такой свирепой кровожадностью, что оба моряка оробели и притихли, настороженно следя за ее действиями и на всякий случай отпятившись назад. Ржавенький походный складень в руках разошедшейся кухарки показался им пыточным инструментом садиста-вивисектора. «Вот что ждет мужика, осмелившегося перечить злой голодной женщине», — выразительно грозились ее всклокоченные волосы, заломленные брови и весь хмурый и нахохленный вид.

Джордано, елозя глазами по носкам сапог, безропотно позволил всучить себе орудие расправы над животным. Слова негодования, собравшиеся было вырваться у него и уже приведшие в движение связки, застряли где-то в районе кадыка, скукожившись в глуповатое нервное покашливание. Оно и к лучшему. Все равно из всех определений, которыми он хотел одарить цыганку, печатным было только «мать».

— Выбросила моего сверчка, чуть не присвоила мой нож, а теперь раскомандовалась, как будто она старпом, а не подмастерье кока... — шепнул он на ухо Гарри, — может, напомнить этой портовой кошке, что место женщины на кухне?

Гарри ответил многозначительным пожатием плеч, которое можно было истолковать и как «ну попробуй», и как «без спичек разве это кухня!», и даже как «тебе жить надоело?», и Пелоросса, истолковав в худшем из значений, увеличил еще на два шага почтительное расстояние, отделявшее его от командирши. Ох и нахальная же девица! Стоит такая руки в боки, глазищами вращает и ставит условия, будто она тут царица Абаджанская. Ишь какая цаца!

— А брусники для соуса тебе не прихватить? — уточнил он с издевкой, вытирая об кустарник лезвие ножа. — Или собираешься готовить эту, как ты изящно выразилась, хрень альденте? Ты же знаешь, что неправильно приготовленными рогатыми кролями можно отравиться? Между прочим, у меня в загашнике припасен шматок не совсем еще тухлой оленины, но раз ты такая вредная, шиш тебе с маслом, а не вяленое мясо. — Не то чтобы Джордано представлял себе, как выглядит альденте, но обойтись без красного слова было выше его сил. «Не можешь врезать оппоненту — попробуй задавить интеллектом», — учил его отец. Вот парень и давил в меру своего развития. Спрятав нож в карман, он сделал очередной шаг назад и показал цыганке кукиш. А та демонстративно закатала рукава, словно готовилась именно из него сделать это самое альденте, а потроха и обрезки пустить на фрикадельки.

— Ладно-ладно, — сдался парень. — Будет тебе хворост, будет тебе мох. Только какой от них прок-то без огня?

— Да, — согласился Гарри. — Нам бы добыть хоть маленькую искорку. Есть, в принципе, метод ручной дрели — ненадежный и крайне трудоемкий. Понадобятся дощечка, стержень, трут, сильные руки и железное терпение.

— Искорку? — переспросил Джордано, невоспитанно тыча пальцем в Корки. — А этот шарф-переросток, что на ней, не подойдет? Кусается, падла, и лупит искрами, что твоя лампочка Вольдемара Ульи.

Теперь ищем альтернативные способы добывания огня. Снова по очереди, начиная с меня, бросаем 1 кубик с 8 гранями. Тот, кому выпадет наибольшее число, будет осенен гениальной идеей использовать стекло от будильника в качестве линзы для концентрации солнечного света, разведет с ее помощью огонь и удостоится почестей и всяческих похвал. Тот же, кому выпадет наименьшее число, пойдет за хворостом, наткнется на ручей, а у ручья обнаружит странные следы (как будто бы от обуви) и нечто, напоминающее оперение стрелы.

Бросок кубика

[dice=1936-18]

Отредактировано Джордано Пелоросса (19.05.2019 16:31)

Рука девушки потянулась к ремню. Похлопав с одной стороны, затем с другой, она взяла выше, но тщетно, нет. Нет у неё ни палаша, ни кольта, а так бы — лишь взмах и на одну проблему нервы больше не тратятся, минус голодный рот. Мальчишка, тем временем, спрятался за разглагольствующим человеком, поэтому внимание моментально переключилось на старшего собрата. И, именно в эту секунду дама заскучала по команде. Эх, Зефир. Какими бы больными на голову отморозками они не были, как бы все вместе не собачились, всегда понимали друг друга, пусть негласно. А Леви, хоть и был учёным мужем, любившим позаливать в уши научную ахинею после рюмки-другой, делал это куда как приятней, убаюкивающее что-ли.
— Когда меня запугивать повторно вздумаете, убедитесь, что пугалка доросла! Думай, профессор, не про паразитов, которые конкретно в этом мясе не встречаются, а как огонь добыть. А тебе... — Эйш указала пальцем на вампира, хищно прищурив глаз и, одновременно, вздёрнув соседнюю бровь, — вообще, лучше начинать вспоминать жизнь сызмальства, молиться и держать ухо востро. На твоём месте, я бы даже не спала, хех, кто знает, какая нелепая ситуация произойти может. Поговаривают, если во сне отбросить кони, в жизни тоже к праотцам отправишься. Статистика даже некая имеется, как думаешь, с какой вероятностью ты в список фартовых попадешь?! Так что ****** за хворостом, принести пользу обществу.
Легко и, в то же время хлестко, крутанув запястьем в отмахивающемся жесте, Рикли ненароком сбросила с ладони не успевшие свернуться капли крови, собственной или животного, не столь важно, но будучи на близком от мужчин расстоянии, они полетели к ним, на рыжего уж точно попал залп, т.к. под глазом образовалось алое пятно. Не обратив на это внимание, девушка развернулась, игнорируя Гарри, который начал шариться в камнях. Разложив перепавшую одёжку на поваленном неподалеку стволе дерева, она поиступила к сдиранию с тушки шкуры, что было проблематично и трудоёмко, надрезов надо было сделать куда больше, но... это даже умиротворяло.

— Не водятся? А откуда вы знаете? — хитро прищурившись, спросил вкрадчивым голосом Гарри и многозначительно оставил цыганку наедине с этим вопросом.
Получение огня занимало на данный момент юнгу куда больше, чем споры о паразитах. Если вы много читаете приключенческих романов, например непревзойдённого Верье, то наверняка уже знаете пару десятков способов, которые непременно спасут вам жизнь в самых, казалось, безвыходных ситуациях. И наверняка уже нервно стучите пяткой по полу, не терпя в сердцах воскликнуть: «Да что ж ты медлишь, герой! Возьми уже…!» Но если вы сами оказывались в такой ситуации, то наверняка вспомнили то лёгкое ощущение пустоты в черепной коробке, благодаря которому вы не видите ровным счётом ничего, что могло бы вам помочь: «Так-так, сейчас высечем искру!.. Да что ж они искрят-то еле-еле, прямо вообще не искрят! Нужен трут! Срочно нужен трут, где у нас тут трутовики? Почему в лесу нет ни одного трутовика?! Ну или, хотя бы, камыш! То есть рогоз! В лесу рогоз… ну его тут и в помине нет. Или вот вата! Ну хоть кусочек заваляйся в каком кармане, ну позязя… Ладно, тогда получим трением! Палочки… палочки… Да что ж тут нет нормальных подходящих палочек? Целый лес палочек, а все кривые и мокрые какие-то!.. Эх, ну, вот эти более-менее подойдут… Трём-трем… А-й-й уже руки болят, а деревяшки даже не потемнели, только блестеть стали! Ну ладно, сейчас быстренько соберём лучковую дрель и дело пойдёт. Нужна верёвочка! Тут есть хоть одна верёвочка? М-м… только шнурок из ботинка. Эх, придётся вытаскивать, а потом ведь ещё на место вдевать… Так, вышел отличный лук. Черт! Витки шнурка перехлёстываются и путаются! Если чуть наклонить лук — вроде дело пошло! Что ж ни в одном романе про это сказано не было? А теперь тетива съезжает с лука, сегодня не мой день, точно! Как её правильно привявязывать?.. Ладно, есть там методы попроще? „Осторожно извлеките пулю…“ — ага, как раз в кармане завалялась (сарказм). „Смешайте хлористый натрий с сахарной пудрой в соотношении…“ — и как я не догадался с собой в лес гербицид взять?.. О, солнышко… Линза? Есть у кого-нибудь линза? Что, никто не взял с собой линзу? Да как можно было забыть такое?»

— Когда я просил его убрать, я не имел в виду пинать чёрти-куда, — буркнул Гарри, глядя вслед улетающему прибору, и на миг задумавшись о вечности, воскликнул: — А, постойте…
И он пошёл туда, куда разлетелось содержимое пузатой железяки — вот так разбрасываться точными приборами было не его в принципах. Первым делом он нашёл круглую обойму корпуса, и исключительно из праздного интереса осмотрел её. «Загораться нужно на пляже — это мудро и умно. Бойся рыбку и других морских скотин!» — красовались на внутренней поверхности буквы старой доброй разнокалиберной антиквой, начертанные каким-то неизвестным прищурившимся мастером. Не хочется, конечно, огорчать Лэйкмуршу (кем бы она ни была), но похоже, её реликвия — подделка…
— Что за чушь, — хмыкнул юнга, — не важно где загораться, лишь бы загорелось! — и пошёл шарить дальше. Поблёскивающие желтизной латуни шестерёнки, благородно зачернённые стрелки, циферблат с каллиграфическими цифрами… «Циферблат можно прибить осью шестерёнки к дереву, и… Хм… О чём это я?» — Гарри осмотрел найденное, и, всё же отложил в сторону, как бесполезное в текущей ситуации. А вот и пружины… «Если пружину охватить рукой за внешний виток и перевернуть, то она…» …Она размотается и будет смешно болтаться вверх-вниз, Гарри, но это тоже со-вер-шен-но бес-по-лез-но!

Наконец, юнга нашёл стекло. То самое стекло, что сыграло злую шутку и с ним самим, и с механическим утренним кошмаром. На удивление, оно неплохо сохранилось, и даже не треснуло особенно. Его поблёскивающий сферический профиль давал стойкую надежду на применение солнечной энергии в мирных целях… Но только на первый взгляд: Гарри был не из глухой деревни, и был в курсе что собирающую силу стеклу даёт разница кривизны его передней и задней поверхности… Как если у нас передняя выпуклая, то задняя должна быть тоже выпуклой, но в другую сторону, или на худой конец плоским. Но стекло было насколько выпуклым с одной стороны, настолько же вогнутым с другой, что лишало его всяких шансов на полезное применение, как будто коварный мастер решил жестоко подшутить над несчастными путниками, и сидит теперь, злобно посмеивается в своей часовой мастерской. Никакого светлого пятнышка от солнца за ним не наблюдалось.

Гарри с досады плюнул на стекло и за ним образовалась еле заметная светлая точка. Капля жидкости на вогнутой поверхности стекла неуверенно концентрировала свет. А значит надежда всё-таки есть. Он ещё разок хорошенько плюнул, и точка стала чуть ярче. Казалось бы, плюй и радуйся, но Гарри трезво оценивал свои силы и понимал, что чертовка за его спиной съест обед прежде, чем он наплюёт на нормальную, пригодную линзу. Это печалило, но отступать не было планах. Ещё немного поиграв с импровизированным оптическим прибором он обнаружил, что стекло способно не только преломить, но и неплохо отразить солнечные лучи. Оставалось только найти, что бы могло загореться от такого «зеркала». А загореться могла, например, тонкая стружка, и Гарри, наскребя немного с ближайшей сухой деревяшки острым краем того самого стекла, как следует протёр его, чтобы блестело, и сконцентрировал солнечный свет. Немного терпения и, чудо: появился лёгкий дымок, а следом затеплились красные огоньки, к которым юнга уже подносил пук травы.
Гарри как бы невзначай бросил взгляд на Эйш, и вдруг вскочил, вытаращив глаза, бросился что есть сил на девушку, и, с криком:
— Попалась, красавица! — сбил её с ног, повалив на землю.
За ухом Рикли раздалось сдавленное «Б-з-з-з!», и юнга из-за него достал нечто среднее между стрекозой и кузнечиком, зажатое в пальцах, и беспомощно дёргающее заострённым брюшком.
— Редкая тварь. И смертельно опасная, — довольно скалясь, прошипел Гарри, любовно осматривая переливающееся красно-жёлтыми с металлическим отблеском полосами насекомое с длинными слюдяными крылышками.

Отредактировано Вальд Мар (12.06.2019 03:06)

Выйдя из перелеска, Джордано обернулся, вслушиваясь в протяжный лесной гул: свистел ветер, качающий молодые ели на опушке, но звучало так, будто в чаще выл ликан. Хотя постойте, почему ликан? Эти, как их там, гиеновидные еноты, если не еще какая гадкая неведома зверушка. Отсюда, на расстоянии ста шагов от злополучного ручья, стало видно, что трава и папоротники вдоль его русла росли гуще и кучнее, чем в других местах опушки, да и тролльковниковые кусты встречались куда чаще. «Мог бы и заметить, дурень! — сплюнул под ноги моряк. — Распустил нюни и прошляпил!» Пошевелив закоченевшими пальцами в мокрых сапогах, он взял коряги под мышки и потащил их к травянистому пригорку — туда, где, если сощурить глаза и присмотреться, виднелась статная фигура цыганки-командирши, довлеющая над съеженной и суетливой фигуркой юнги Гарри: первая стояла неподвижно, лишь периодически смешно воздевая руки горе, другой в полусогнутом виде перемещался по холму, поблескивая чем-то и деловито копошась. Хвала морскому богу, их пока никто не слопал!

Джордано прошлепал еще несколько сот шагов. С вершины пригорка донеслась знакомая хриплая трель цыганской брани. Рваные и присвистывающие из-за рассеивающего их ветра звуки сообщали, что в лагере осталось все по-старому: цыганка бранилась, Гарри отбранивался, как умел, — тишь, в общем-то, да гладь — на свой, конечно, грубоватый туристический манер. Главное, что к лагерю не прибилось непрошеных гостей. Джордано повернул нос по ветру, поймав ноздрями новый запах. Здесь, между холмов, лесной запах прели и грибов сменился запахом парившей влажной почвы, запахом бурьяна и ромашки, и ветер не шумел, лишь шелестел по листьям нежевичных кустов и качал растущий поодаль кислятис, однако к густому травяному духу от холмов примешалось кое-что еще. Что-то невероятно знакомое, родное и приятное. Горьковатый, терпкий, милый сердцу любого разумного живого существа запах дыма от костра! Моряк закрыл глаза, вдыхая воздух глубоко, аж до слез, так, что ноздри защипало:
— Ишь ты, команда-то не промах! Не успел хворосту наломать, а у них уж заискрилось!

Сгрузив коряги и быстренько наломав дров об колено, он взошел на пригорок, с достоинством неся на вытянутых перед собой руках увесистую охапку мелких веток.
— Отставить стрельбу, свои! — крикнул он, возвещая о своем присутствии. — Что, говорите, откушаем сегодня свежего мясца? 
Хворост заслонял ему обзор, поэтому чем там занимаются Корки и юнги, он не видел: ну шумят и шумят, подумаешь, они всегда шумят. Напевая рождественский хорал, он сбросил ветки у рюкзака с припасами, пообтряхивал руки и грудь от приставучих игл, повернулся к товарищам и застыл, разинув рот. Потом закрыл рот, густо заливаясь краской до корней волос, и опять открыл:
— Святая кочерыжка! Чтоб мне ядовитой медузой сблевануть! Быстро вы тут фок-грот-брамсель обломали! — От неожиданности в нем снова прорезалась тяга к изысканной риторике.
Взору его предстали Гарри, распластанный под Корки, и Корки, бесцеремонно использующая тело юнги как тюфяк.
— Ненавижу, бл###, насекомых, — бормотала женщина, неуклюже пытаясь приподняться на локтях.
— Извините, конечно, ежели отрываю вас от дипломатических сношений, — Джордано кашлянул в кулак, стараясь не смотреть на аппетитно обтянутые бриджами ягодицы Корки. Потом все-таки решил, что пришла пора взглянуть прямо в глаза попе, собрался с духом и взглянул. — Но дело, с коим я посмел явиться на вашу уедиенцию*, не терпит отлагательств. Состоит оно в некоей находке, указующей, что я нашел следы пребывания в этой сраной дыре разумной жизни. — Он вынул из кармана синее перо, демонстрируя его с гордостью, точно адмиральскую кокарду, и добавил в ответ на озабоченный взгляд юнги: — Не извольте затрудняться, я давайте-ка я сам придумаю оправдание конфузу. Полагаю, произошло нечто до крайностей нелепое. Очередная жужжащая эта ваша пиписита накинулась на нашего юнгу, а мадам рыцарь, не будь подкильной зеленью, накинулась его героически спасать. Вы уж будете заливать — не держите меня за дурака: кто же в такую историю поверит!

Однако же когда цыганка высвободила юнгу из мощного захвата своих бедер, выяснилось, что догадка Джордано была не далека от истины. Свидетельством тому служил трупик насекомого — красивой крупной стрекозы, сверкающей на солнце красно-желтым переливом и выглядящей смертельно опасной даже мертвой. Джордано в жизни не видел ничего подобного: ни в Орлее, ни в Хурбастане, ни у черта на рогах.

— Жизнь полна непредсказуемых опасностей, — философски протянул он, вроде бы рассматривая крылья насекомого, а на самом деле присматриваясь к Гарри и находя, что тот не так-то прост, каким хочет показаться. Сначала юнга голосом Дроздова треплет какую-то заумь про хохочущих енотов, потом шпарит на латыни, точно твой школяр-зубрила, наконец распознает в полете по окрасу крыльев смертельно опасных саранчей. Что бы это значило? Много в нем странностей, даже для авантюриста. На следопыта вроде не похож, на академика тоже не похож, хоть и изъясняется учеными словами; в плаванье вел себя тихо, неприметно: исправно драил палубу, сторонился капитана и старпома, не ввязывался в драки. Все выдавало в нем того, кто не ищет неприятностей. А значит кого?.. А значит... не важно. Пелороссе наплевать, какие секреты и грешки носит юнга за душой: до тех пор, пока его прошлое не стало их проблемой, пусть оно мирно покоится себе во мраке тайны.

Разгоравшийся огонь вспыхнул снопами искр, враз обессмысливая все суетные ссоры и конфузы. И то верно: долой пустые препирательства, кролень сам себя не изжарит! Спустя несколько минут вся троица дружно грелась у костра и готовила обед. От зайцелопьей тушке на прутике, подвешенном между двумя кривоватыми подпорками, исходил умопомрачительный запах жареного мяса. Джордано то и дело норовил отщипнуть кусочек от ножки, чтобы «попробовать на соль», а Корки то и дело шлепала его по рукам и осыпала цыганскими проклятиями. Потом пировали: разделили тушку на три части (большую — цыганке), ели медленно, вприкуску с ягодами, облизывая закапанные ароматными соками запястья, смакуя и нахваливая. Запивали ромом, передавая по кругу жестяную флягу. Мясо чуть горчило, застревало прожилками в зубах, но казалось пищей богов, деликатесом, достойным стола самого Жерминаля Артифекса, и хотя удовольствие старались растянуть, очень скоро от жареной дичи остались одни косточки.

— Провидение столкнуло между собой три разных энтагонистических характера, а голод заставил помириться, — выдал моряк глубокомысленно, ковыряясь прутиком в зубах и глядя на тлеющие угли. Часом ранее он высказал было предложение валить отсюда, пока к ним не наведался некто, обронивший синие перья у ручья, но встретил яростный отпор кухарки: еще чего! голодной она отсюда точно не уйдет! Он-то может валить на все четыре стороны, но тогда им с Гарри достанется весь харч. А поскольку оставаться без вкусненького Джордано не хотелось, да к тому же, хорошенько поразмыслив, он пришел в к выводу, что эти синеперые, если захотят, где угодно их достанут (чай у себя дома, каждый кустик знают), он остался у костра. Уж лучше помереть сытым и согревшимся, чем голодным и продрогшим до костей.

— И все-таки, — вернулся он к печалям о грядущем, — что мы намерены дальше алхимичить? Рыскать по холмам? Искать команду? Ломанемся в горы? Мало радости ночевать в лесу с этими морготьими енотами. Нам бы найти какое-то укрытие, пока мимо нас не просвистали стрелы с крашеными перьями. Вот, видели: именно то, о чем я толковал.

Вынув прутик изо рта, Пелоросса указал им на стрелу, просвистевшую в сантиметре от его щеки и врезавшуюся в землю у ног удивленно округлившей глаза Корки.
-----------------------------------------------------
*В нутрии Джордано есть эпостасия, которая считает, что слово «аудиенция» вообщем пишется именно так. Болие-лимение.

Отредактировано Джордано Пелоросса (30.07.2019 09:05)