Эдвард медленно брел по коридору, с изрядной долей отвращения разглядывая развешанные на стенах портреты профессоров, ученых и известных выпускников университета. Каждый из этих напыщенных алхимиков, возомнивших себя поработителями веществ, укротителями материи, хозяевами жидкостей и газов, вызывал у фотографа желание хорошенько зевнуть от скуки, не говоря уже о том, что с художественной точки зрения их портреты не имели никакой ценности. Однообразные позы и невыразительные лица — вот что собой представляла гордость Гиллесбальдского университета. Эдвард чувствовал смутную радость от того, что его красивое лицо никогда не будет висеть в этой омерзительной галерее, и смутную тревогу, потому что ему, очевидно, вообще не слишком долго оставалось здесь находиться. Его средний балл по курсу общей алхимии близился к нулю, а преподавателям приходилось заново знакомиться с ним в те редкие дни, когда он снисходил до посещения их занятий. В данный момент он даже не знал, какой курс прогуливает. Его душу полностью поглотило ощущение непреодолимой отчужденности: коридоры, лекционные залы, колбы и пробирки, книги, сокурсники, преподаватели — все это ощущалось как серый слизистый сгусток, плотно засевший в грудине и ежесекундно доставляющий жуткие неудобства, поэтому большую часть времени Эдвард, как неупокоенный призрак, бродил по университетским коридорам, слишком узким для его широкого гения, стараясь отвлечься от гнетущих мыслей.

Единственным, что хоть как-то облегчало душевные муки, были литературные вечера, на которых иногда встречались интересные персонажи, такие, как та девушка в черном платье. Ее звали Амелия. Несмотря на то, что она была из Аскаров, то есть по определению высокомерной и заносчивой вампирессой с раздутым чувством собственной важности и достоинства, она была приятна в общении, остроумна и по-настоящему красива. Мягкость и аскаровская серьезность в ходе сложной алхимической реакции создавали ее удивительный характер, а печаль, которую Эдвард открыл в Амелии на прошедшей неделю назад фотосессии, завершала образ и придавала ему полноту и яркость. Так из трех простых элементов возникало чудо девичьей души. Не это ли настоящая алхимия?

Увы, литературные вечера проводились не слишком часто, и все остальное время занимало обучение, а в случае Эдварда — бесконечные прогулы.

Эдвард завернул за угол и провел пальцами по шершавой поверхности стены. Изнемогая от много месяцев маринующей его мозг скуки, он прислонился затылком к стене и замер в надежде, что появится хоть кто-то, способный скрасить его одиночество. Как бестелесный дух, призванный с небес мольбами возлюбленного (конечно, это было чистейшей воды совпадение, но Эдварду нравились подобные сравнения), в дальнем конце коридора появилась фигурка Амелии. Их взгляды встретились, и Эдвард приветливо поднял раскрытую ладонь. Улыбнувшись знакомому, Амелия решительно направилась прямо к нему.

Отредактировано Эдвард фон Блюменфрост (14.04.2016 15:33)