Шарль Марен родился жарким летом 1750 года. Он был четвертым ребенком в семье благополучного клерка с утра до ночи тянувшего лямку в канцелярии городского суда. Однако для семьи четвертый ребенок уже был обузой. Родителям Шарля пришлось сократить штат прислуги до горничной и кухарки и переехать из престижного района на торговые улицы, в старый, но респектабельный доходный дом, где они сняли третий этаж с маленькими балкончиками, огражденными кованой решеткой увитой плетями старого плюща.
Отдать младшего отпрыска в школу на полный пансион оказалось менее накладно, чем нанимать для него учителей. И потому семи лет от роду мальчишка с серебристыми волосами и безмятежным взглядом прозрачных холодных голубых глаз покинул отчий дом с тем, чтобы не вернуться в него уже никогда.
Нет, он не испытывал тягот, о которых принято вещать со слезами на глазах, описывая пребывание ребенка в казенном доме. Учителя были в меру требовательны, в меру строги; товарищи по детским забавам в меру задиристы и в меру беззаботны.
Шарль учился легко, без особого напряжения, но чем старше он становился, тем сильнее проявлялась особая черта его характера. Восприимчивость. Это вовсе не значит, что он легко поддавался чужому влиянию. Отнюдь. Просто, его успехи стали определяться степенью его заинтересованности.
Преподаватель искусствоведения, обладатель широкого кругозора и скверного характера, вампир желчный и вечно всем недовольный, пристально наблюдающий за успехами юного Марена, определил его сначала на дополнительные занятия, а после, пользуясь неуемный юношеским любопытством Шарля, приобщил его к Тайному Ордену, практикующему оккультные науки.
Марен оказался на редкость ценным приобретением для маленькой организации, насчитывающей всего-навсего семь душ. Его обостренное восприятие, тонкая чувственная организация, природная склонность к эмпатии и целенаправленное влияние наставников, за годы совместной деятельности, научившихся с потрясающей виртуозностью объединять свои ментальные усилия, сделали из Шарля очень сильного медиума, чувствующего малейшие колебания тонких нитей мироздания. Бесплотные призраки − порождения фантазии тех, чьих знаний хватило лишь на то, чтобы сделать из них страшилки детских сказок, вызывали у юноши жгучий интерес. Тайные обряды призыва и возрождения, описанные в «Мистериуме Мары», древней книге спорного и еретического содержания, изучались им с гораздо большим прилежанием, чем общеобразовательные предметы. А жадное желание отыскать «Песнь Мары» (другую, не менее древнюю и спорную книгу), превратилось в навязчивую идею.
Шарль с упоением перерыл всю школьную библиотеку. По праздникам, когда его друзья (а их было немало, поскольку юноша обладал на редкость легким и ровным характером) под присмотром наставников отправлялись в Филтон, на мессу в собор св. Розы, Марен засиживался над книгами допоздна. И слушая вечерние рассказы товарищей, главной героиней которых была вовсе не Святая Роза, а дочь священника, Мираэль, в которую тайно или явно были влюблены все поголовно, Шарль лишь отстраненно улыбался по большей части своим мыслям, нежели восторженным дифирамбам в честь синеокой красавицы.
Но то, чему суждено случиться, рано или поздно случается, даже если к тому, казалось бы, нет ни малейших предпосылок. Первого декабря 1767, когда избежать праздничной литургии не было никакой возможности, Шарлю довелось на себе испытать чары прекрасной Мираэль, вернее ее глаз, про которые он столько раз слышал, но никак не думал, что в тех слухах столько чистой правды. Как завороженный, смотрел он в эту глубокую сияющую синеву и тонул в ней все глубже и глубже. И самым удивительным было то, что Мираэль тоже не осталась равнодушной. Юноша был красив и смотрел на нее столь восхищенно, как никто до этого. Со стороны история их первой любви выглядела до невозможного трогательно и была предметом обсуждения, зависти, злословия и искреннего восхищения. Вот только если барышня была влюблена как любая нормальная юная девушка — романтично и трепетно, то вот Шарль... он любил ее глаза и только их. Все, к ним прилагающееся, его волновало мало. Этот кобальт... нет, ультрамарин... или лазурь? Необычайная, волшебная, неземная палитра. Загадка, непременно требующая решения. Он шептал, что в ее роду наверняка были феи, нимфы или ангелы. Девушка таяла от комплимента. Вот только это был не комплимент, а скорее догадка...
Та зима выдалась на редкость мягкой и снежной. Каждый вечер они встречались у ворот школы и брели вдоль решетки по разные стороны забора до угла, где долго стояли в свете фонаря в круговерти снежных хлопьев. Он что-то отвечал на нежный щебет, порой невпопад, загадка радужно-синей бездны все не поддавалась. А в пансионате, жадно приникнув к окнам, подернутым по краю легким морозным узором, следили за ними десятки любопытных глаз. И хотя каждое их движение было на виду и известно всем, никто так и не понял, что произошло между влюбленными, когда вдруг безо всякой видимой причины, Шарль отшатнулся от решетки и ушел, не оглядываясь на тонкую девичью фигурку, замершую в свете газового фонаря.
Мираэль еще семь вечеров приходила к воротам. Брела в одиночестве до фонаря и подолгу стояла на углу. Но Шарль так и не спустился. И девушка исчезла. А весной на имя Марена пришло письмо, в котором она сообщила о своем замужестве. Шарль письма не читал, он не был удивлен этой новостью, ведь волшебство не исчезает так внезапно без причины. А чарующего света уже не было в ее глазах в тот давний зимний вечер. Вместо него на Марена тогда посмотрели две шокирующие стеклянные кукольные бусины.
Экзамены Шарль сдавал через пень-колоду, с каким-то совершеннейшим безразличием, скорее по инерции, чем с предвкушением новой вольной жизни за стенами школы, потому дорога в университет Филтона, который прочили ему поначалу, как одному из самых способных учеников, была закрыта. Он уехал в Гиллесбальд и неожиданно для себя с легкостью поступил в Академию изящных искусств.
Как-то, совершенно случайно попавшись под руку, по распоряжению декана своего факультета он разбирал эскизы одного из старшекурсников, работы которого изъявил желание посмотреть владелец известной галереи. Шарль был заворожен. Нет, в этих работах на первый взгляд не было ничего необычного, во многом они были далеки от совершенства, зачастую вдохновение, подменялось техничностью исполнения. Но там, где оно присутствовало... Шарль даже себе не смог бы объяснить ощущений, которые он испытывал, глядя на эти работы. Но в них чувствовалось что-то мистическое. Именно то, что было для Шарля столь привлекательно еще со школьных времен. Шарль прочел подпись. Имя Ланьера ему ни о чем не говорило.
Шарль целенаправленно искал встречи, но столкнулся с Эльером Ланьером в коридоре совершенно случайно. И он выдал первое, что пришло на ум:
— Эльер? Вам не нужен натурщик? Я видел ваши рисунки на кафедре, и слышал, ваши картины покупают. У меня сейчас некоторые финансовые затруднения, и я подумал...
Это была ложь. Он не думал. Совсем. Он лишь хотел прикоснуться к той властной силе, что неудержимо влекла его к гибели. Но тогда Шарль об этом не знал.