1) Имя и фамилия персонажа:
Оригинальное:
Вандермод Браун
Клановое:
Ван Эль Братто (сокр.: Ван Эль)
Сокращения: Ван, Ван Эль, Братто (речь идет о беседы между двумя персонами, причем одна из них — непосредственно Вандермод, а вторая никак не относится к клану Браунов).
Прозвища: Парфюмер — было получено из-за соответствующей профессии; стало вторым именем, ибо используется при обращении даже членов клана.

2) Раса:
Вампир-оборотень.

3) Пол:
Мужчина.
Ориентация: Пансексуалист-извращенец, зацикленный, скорее, на «дикой прелюдии», чем на сексе в целом. Укусы, царапины, побои и дикие всхлипы партнера — все, что нужно Вандермоду для полного счастья. К проявлению нежности и милосердия, конечно, способен — но крайне редко и на слишком уж короткий срок.
Садо-мазохист, по сути.

4) Клан:
Эль Братто, они же Брауны.

5) Дата рождения, возраст:
Хронологический:
327 лет (появился на свет в 1499 году, 19 ноября.)
Выглядит на:
Ныне мужчине можно дать тридцать с лишним лет.
Родился под знаком: Апанатуса.

6) Внешность:
«Что иногда делает с вампиром время... Сижу, пью кровь, постепенно загниваю. А за окном красота, порядок и полная гармония... что сделало ты с моим разумом, время? Или во всем винить мне можно лишь себя? (отрывок из книги „Размышления битого гуля“)».
Некогда прекрасный, выделяющийся нереальной белизной на фоне своих собратьев и сестер, теперь я куда больше напоминаю гнилое яблоко позднего налива. Что же сделали со мной секундные стрелочки пыльных часов, носящие сладостное имя «века»? Боюсь, это будет уже совсем рассказ, о котором мне, все же, придется поведать... чуть позже. Сейчас же нужно прийти к полностью оглашенному обозрению меня прошлого и настоящего. Думаю, разница видна невооруженным глазом. Коли слепы — потрогать не дам, без пальцев останетесь. Если бы можно было описать себя в нескольких словах, с языка соскочило нечто похожее на «обаятельный урод». Почему такая самокритика? Возможно, так устроен мой прогнивший мир; и тем не менее, встретив на улице двухметрового, длинного, как палка, мужчину с ярко-синими, едва ли не адскими глазами — что вы сможете сказать?
В целом, мой рост колеблется между шестью с половиной футами, что вполне характерно для членов клана Эль Братто, но, тем не менее, тем же участникам свойственно массивное накачанное тело под стать каким-нибудь диким големам, придуманным глупыми людьми для устрашения их детей по ночам. Я же похожу, скорее, на вытянутую пиявку-альбиноса с ненормальными для нее пропорциями, которые помогают бегать и уворачиваться... но, ко всему в отдельном порядке.
Что-то среднее между некогда сердцевидной формой лица и обтесанным бревном перво-наперво бросается в глаза, вызывая у прохожих волны негодования. Ну, что за асимметрия, что за фальшь в привычных уже аристократических чертах лика?! И впрямь, на фоне слащавых нарциссов-знати я выгляжу тем еще зверьем, которое не видело пищи около двух недель. Впалые скулы, щедро украшенные в местах «выбоин» доброй порцией ненужных потемневших полос, похожих на синяки старой давности. Острый, словно бы вытесанный затупившимся резаком, подбородок в форме неправильного квадрата. Немного удлиненная верхняя часть лица, которую многие называют лбом (мне же в пору доской для нецензурных объявлений все это нарекать). Что тут сказать — на первый взгляд моя персона возглавляет первое место среди уродов и последнее среди новоиспеченных гулей.
Тем не менее, чем-то я привлекателен. Нет, не стоит лезть своими грязными ручонками в мои глаза — иначе без своих останетесь. Да-да, форма... пожалуй, очи мои глубоко посажены и не особо велики по своему общему «объему». Основной их запоминающейся чертой выступает радужка ярко-синего, скорее даже, смешанного аквамаринового цвета. Даже в темноте «буркала» поблескивают адской синевой самого глубокого в мире моря. На левой радужке виднеются две коричневатые крапинки, доставшиеся мне от горячо любимой матери. Глазное яблоко несколько желтовато — результаты самоистязаний, основанных на почве уж слишком «братских» отношений дают о себе знать. Ресницы тонкой линией обрамляют верхние века, на нижних оных уже не насчитывается. Порою кажется, что эти некогда прекрасные «щиты» для глаз теперь колеблются от любого дуновения ветра.
Над веками... ничего нет. Конечно, раньше там возвышались густые угольно-черные линии бровей, которые встречались у любого Брауна, но теперь... Да, надо настолько себя не любить, чтобы довести до такого состояния. Зато, помимо отсутствия элементарной мимики, я не стану показывать настоящие свои чувства и эмоции — просто не получится; помимо морщин, похожих на трещины, что возникнут меж «бровных дуг», вам так ничего и не удастся лицезреть. От такого немаловажного, но отсутствующего «фактора» во внешности, я не страдаю, а, скорее, выношу личную выгоду.
Нос, пожалуй, похож на ручку от дубовой кружки для пива, что обычно используют в быту те же плотники, да и крестьяне, в общем. Одновременно заточенный, и в то же время едва заметный на общем фоне лица, он приходится на число оружия, которое убивает одним лишь своим видом. Взглянув на мою персону в профиль, вы смогли бы увидеть немалую горбинку на узкой, не в меру узкой переносице, которая придает всему носу вид а ля «об меня доской приложились». Кончик заостренный, не вздернутый, и все же, незаконченный до конца. Даже не могу сказать, после каких извращений пришелся на меня такой необычный эффект «облагораживания».
Вместо губ темно-алая, или, скорее, мертвенно-бордовая полоса, выстроенная на манеру «зловещей полу ухмылки будущего властителя Мира всего». Примечателен тот факт, что улыбаться в этой жизни приходится крайне редко, а впечатление с виду, словно скулы свело в предсмертном ожидании нагнетающего смеха. Завидев выражение, общую картину, отразившуюся на моей физиономии, прохожие кидаются в разные стороны. Зато постоянные клиенты, любители прекрасных ароматов, от такой «примочки» просто без ума. Вот и пытайтесь понять природу разумных существ, мда.
За линией так называемых губ, потрескавшихся, но почему-то еще мягких, выстроен ряд белейших как сама смерть зубов. Клыки длинные, даже для вампиров — чувствуются гены ликанов, чтоб их... любимых и дорогих, судьба в хорошую псарню определила! Бывает иногда, просыпаешься от нарастающей боли в деснах — кончик клыков вонзился в мягкую кожу и уже пускает кровь, от которой разум мутится за считанные мгновения.
Чуть поодаль от губ, ниже, расположилась на манеру «фальшивого шарма» небольшая впадинка, «рисующая» подбородок, речь о котором велась уже до этого «знаменательного» момента. Как и скулы, она будто бы «налита» непонятной, синеющей краской, похожей на выцветающие уже синяки. На общем фоне кожи смотрится пафосно.
Кстати, раз уж речь о тоне кожи зашла... Трудно вообще описать тот оттенок, что «носит» моя не шибко привлекательная персона вот уже триста с лишним лет. «Мертвый персик» или «розовеющий лед» — такие романтичные названия в ассоциации лезут не потому, что я фантазер. Просто мертвенную бледность, смешанную в непонятный коктейль из розовато-ловандового безумия по другому никак не назвать. Глядя на меня, другие Брауны часто думают «А не чужак ли он?». Вот уж самому интересно. Приятно, конечно, осознавать, что я, как и все члены клана «Эль Братто», могу превращаться в оборотня. Что ж, по сути, это меня и оправдывает.
Последним атрибутов физиономии в целом является густая, но слишком уж нереалистичная копна волос непонятного медово-горчичного цвета. Браунам обычно присущи темные «расцветки», моя же персона умудрилась выделиться даже в таком строгом клане высшего порядка. Блестящие, переливающиеся, доходящие до конца лопаток — в семье моя шевелюра вызывает споры и по сей день. Не говоря о темных тонах, даже цвет в целом не может быть нормален. А потому, чаще всего вся эта красота прячется в пучке или шляпе, чтобы внимание лишних надоедливых существ не привлекать. Рост волос замедлен, за все четыреста с лишним лет я не подстригся ни разу. И все же, что-то в этом есть.
Переходя к низу, так сказать, к самому вкусному, хотелось бы сразу огорчить любителей накаченных красавцев из страны Грез. Пред вами, в почти два метра, вытягивается струнка необычного цвета. Мышечная масса на ней присутствует, но в крайне-умеренных масштабах, что скорее напоминает бегуна на коротких дистанциях, чем члена клана ликанов. Всевозможные углубления или наоборот — выступы на теле (соски, к примеру) выкрашены все в те же уже надоевшие тона выцветающих синяков. Жизни бы не хватило, чтобы избить существо до такой степени, а потому приходится полагать, что это просто особенность организма.
Сильно выступают ребра. Можно даже предположить, что на них неплохо бы сыграть какой-нибудь полюбившийся ритм — «ноткой» вы точно не ошибетесь. На левой части грудины присутствует нарез, похожий уже на татуировку. Что он обозначает — не вспомнить, однако ж красоты и пафоса хоть отбавляй. Плечи сильно выступают, приукрашенные топырящимися косточками. Анатомию по мне изучать, не иначе. Таз же, на манеру закона о зонтах, сильно сужен. Ноги по сравнению с торсом длиннее, да и не особо-то привлекательнее.
Руки большие и неаккуратные; ладони, как и пальцы, асимметричны, но удобны в «использовании» — схватить падающий предмет или надоедливого прохожего не составит особого труда.
В одежде предпочитаем минимализм, хотя, на людях конечно, приходится надевать плащи, двубортные фраки и прочие атрибуты новой моды, от которой голова пухнет до размеров громадной ягоды... Как же ее... Арбуза, да.
В образе всеми «любимого» оборотня, мое и без того удлиненное тело «растягивается» еще в несколько раз, превращая некогда несимпатичного меня в поистине ужасающую тварь с... кошачьими, скорее, чертами. Морда, словно бы обрезанная посередине, а потом скрепленная добрым словом, полностью покрыта шоколадно-коричневыми волосками, постоянно влажными и липкими. Вместо глаз две дыры, пылающие синим пламенем, смотрят на мир новым, более совершенным взглядом. Передние и задние лапы едва ли не смогут посоревноваться с кошачьими в гибкости и проворности. Каждый «пальчик» украшен длинным когтем, опасно поблескивающим серебристыми нотками. Короткие уши, прижатые обычно к вискам, то и дело вертятся влево-вправо, дабы услышать что-то, что не смогли прочувствовать «другие» ранее. Хвост, как бы странно это не звучало, напрочь отсутствует. Вообще, то ли генетика такая, то ли я один такой шибко красивый, но техника нападения и отступления совершенно отличается от той, что используют остальные члены семьи Браунов. Я — мастер уворота и скрытой атаки. Так уж вышло, что по размерам своим вынужден я уступать сородичам, зато в проворности и гибкости преуспел гораздо сильнее остальных.
В целом, картина меня нарисована слишком коряво и неуверенно, чтобы судить о ней в добрых чувствах. А потому, какой есть, таким и любите.

7) Характер:
Если отложить книги по психологии в укромную сторонку и поразмыслить собственной головой — что такое характер? Скопление уже привычных чувств и эмоций, зачатое в существе с рождения? Или, может быть, красивое лирическое отступление в жизни на развилку происходящих ситуаций? Трудно сказать. Вот и я, уже три с половиной столетия, так и не смог найти ключ к собственному внутреннему миру. Тем не менее, нужно рассказать о базовых моих не завуалированных «переживаниях» на сцене жизни.
На первый взгляд, я, пожалуй, кажусь окружающим до жути неуравновешенным интровертом, тихо побрякивающим о «том о сем» с зеркалом. Ручной ворон или попугай — вполне нормально сравнение, которое никак не характеризует меня в полной мере. Расставляя по полкам склянки с жидкими букетами ароматов, разве не нормально отругать себя за то, что ошибся нужным местом? В общем-то, первичное впечатление не вызывает никакого доверия у новоиспеченных «приятелей», зато последующее знакомство в корне меняет их мнение обо мне... и не всегда в лучшую сторону.
Я холерик, в апатичном состоянии духа могу полоснуть по чьему-нибудь лицу серебристым ножиком, а могу и просто напугать до полусмерти — ну, коли настроение хорошее. В общем-то, в моей голове царит божественный кавардак из съежившихся уже серых извилин. Не в меру «чувствителен» к ситуациям — коли плакать нужно, буду рыдать в эпилептическом припадке; коли смеяться — захохочу так, что у других барабанные перепонки полопаются лишь от одного моего вида.
Настоящий извращенец-садист. Никогда не бываю удовлетворен теми ласками, что получаю от своих партнеров и партнерш во время так называемого «акта чистой любви». К сексу, к основной ее части, отношусь с вежливым холодком, так как растрачиваю все свое желание до свершения оного. Раскаленный воск по телу, удары, укусы — вот то, что я называю искусством любить. К тому же списку отношу и страсть.
Настоящий спорщик, спорить-то, как правило, не умеющий. Если аргументы собеседника, по сути, выигрывают словесную перебранку, а на горизонте никого нет — просто прожигаю взглядом и угрожаю, подчиняя собственному мнению.
Романтика? Нет, не слышал. Хотя, конечно, в честь большого праздника могу появиться во фраке с шикарным букетом белых лилий. Столь чистые чувства не принято выражать зверям. А во мне, кажется, эта тварь уже давно ожила в новом «я».
Чувство юмора у меня более, чем черное. Нет, конечно же, смеяться над другими шутками, будь они плоскими, как поверхность обеденного стола, буду. Но вот собственный «юморок» держу при себе, дабы не шокировать публику не в меру неприличными высказываниями.
Двуличен и боязлив. Тяжело объединять два таких несовместимых по канонам чувства в одно, но, все же, я попробую. Моя исполнительность как парфюмера и просто знакомого, известна в округе и всегда провожается добрыми словами. Я — прекрасный исполнитель. Но этот приятный факт не дает моей второй сущности, сущности зверя, дремать. Общаясь с разумными существами вне рабочего времени и пространства, я веду себя как самая последняя сволочь, осыпающая комплиментами оных, но прожигающая их своим дерзким взглядом. Очень боюсь резких перемен в дислокации, отношении к себе, смене ремесла. Это не мое. Вспоминая, как на меня накинулся собственный брат, я анализирую быстроту происходящих тогда событий — и это не на шутку волнует мой погнивший мозг.
Злопамятен — коли уж наступили мне на ногу, извольте ее себе отрезать или это сделаю я. Память очень хорошо реагирует на неприятные моменты, стычки между моей персоной и кем-то еще. А потом, уже не совсем здоровое сердце жаждет мести и полного истребления противника как такового.
Одержим. О да-а, какое прекрасное, ядовитое словечко попало в перечень моего характера! Как последний бес, если я вижу цель (будь то красивая девушка, юнец или ненужная никому трость), я иду к ней до последнего. Овеянный собственными желаниями, я переступаю через позволенные мерки аристократии, за что некоторые вампиры уже прозвали меня «сумасшедшим парфюмером». Что ж, в этом плане, я, пожалуй, следую по стопам Вандермода Штэда.
Далеко не самый образованный, однако ж очень хитрый и изворотливый тип, под стать внешности. Мне ничего не стоит заключить выгодную лишь для себя сделку, а потом, на манеру толстой пиявки, выкачивать из спонсоров нужное мне сырье и информацию. Никогда не гордился этим, но факт остается фактом.
Самовлюбленность пассивного рода присутствует во мне всегда — не от внешности, так от своих действий, но я буду приходить в восторг и частичное оцепенение от чего-то свершенного. Незачем по тысяче раз говорить о том, что в этой некогда светлой головушке уже давно проросло семя темноты, которое убило сильную личность аристократа в корне и навсегда.
В стрессовых ситуациях как можно быстрее пытаюсь избавиться от эпицентра перемен или же убегаю на безопасное расстояние, как змея. Не люблю поднимать заварухи, предпочитая открытому нападению скрытность и осторожность. Вот по меркам аккуратности не уступаю даже самой честолюбивой служанке во всем Дракенфурте. Мой дом всегда убран и находится в состоянии «стерильного опустошения». Так же и с одеждой — лишенный красивой внешности, но обладающий запоминающимися чертами лица, я «украшаю» картину прилежным внешне видом моих туалетов.
Общественность, особенно большие скопления вампиров не люблю, но вынужден присутствовать на них, если меня приглашают. Стараюсь вести себя как можно более сдержанно и скрытно, хоть и не всегда получается. Странно — некоторые светские дамочки считают меня эталоном мужской свирепости и правильности. Что ж, если они захотят провести незабываемую ночь «диких ласок» — я всегда к их услугам.
К семье отношусь с уважением, но в последнее время отрешен и стараюсь довольствоваться собственной независимостью. Слишком уж много факторов, заставляющих меня снова и снова вспоминать роковую сцену, в которую меня втянул Джакаб.
Убить? Способен. Но не всегда делаю это, ожидая, что жертва помучается в агонии, а потом залижет свои раны для следующего моего визита. Да, я тот еще садист, и меня, как и многих «членов армии ликанов», это вполне устраивает. Вообще, я отношусь к оборотням, как к кому-то очень родному и близкому. Они тоже чувствуют и могут отвечать на твои действия вполне разумными, горящими глазами.
С сущностью оборотня до конца так и не смог побороться — расслоение в психике способствовало частичному распределению «звериности» по свободным полочкам сознания. Можно даже сказать, что на фоне других членов «Эль Братто», я выгляжу более адекватно, покрытый густым слоем шоколадной шерсти. Злоупотреблять формой зверя не люблю, делаю это лишь в самые необходимые моменты — когда злость, депрессия или апатия заполняет доверху; передо мной стоит вполне серьезный враг, гуль.
К гулям же отношусь с отвращением. Что-то в их поведении, чертах есть схожее со мной. И это не по-детски пугает, заставляя истреблять нечисть при первой возможности. Забитый доверху собственными думами и уже не сформирующимся характером, я стал белой вороной среди стада диких мустангов. Не подходящий не под один закон об этикете Дракенфурта, я, все же, живу в нем и работаю в собственном магазине по производству духов. Тягота к науке, которая потом разливается по хрупким стеклянным флаконам безумно приятной для рецепторов жидкостью — главная причина, почему я до сих пор не сошел с ума окончательно и бесповоротно. Пожалуй, я действительно гениальный парфюмер, который не боится ходить в леса за нужными травами вне зависимости от времени суток.
К главным своим привычкам могу отнести злоупотребление алкоголем. Человеческим. Заменяя по утрам чай доброй порцией медового эля, я на протяжении всего последующего дня могу быть бодрым и вполне себе счастливым вампиром.
К дракам и перепалкам отношусь с интересом, ведь неизвестно, чьи кости будут хрустеть на манеру чечетки, что танцуют маленькие дети перед родителями. Стараюсь увернуться по возможности и оставить врага без намеренной добычи (в лице меня же). Главной своей целью в любой перебранке считаю прыгнуть на спину и вонзиться зубами в более уязвимые части тела. Обычно получается, пхах.
За хобби могу посчитать, разве что, коллекционирование гербария.
Любимые цвета: лавандовый, болотный.
Любимая фраза: «Вижу тебя насквозь».
Привычное выражение на лице: апатичный взгляд, полный дьявольских искорок; мертвая ухмылка.
В обращении с собеседниками в обществе: Сдержан, краток, безэмоционален.

8) Псионические способности:
Эмпатия — проявляется спонтанно и только в тех случаях, когда атмосфера накалена едва ли не до предела.
«Псевдо-левитация» — как такового «полета» и не наблюдается, зато прыжки за счет воздействия псионики значительно увеличиваются в расстоянии.

9) Биография:
Краткая информация о построении семьи.
Как уже было известно, Каин и Заира подарили этому свету трех прекрасных детей, один из которых продолжил основную цепочку преобразований и кровосмешений в роду Браунов. Наше же внимание будет уделено второму сыну, младшему. Оный имел интимные связи с троюродной племянницей того же Каина, причем появление детей от этих «связей» не было запланировано. Не желая приобретать в собственное пользование не самого страстного любовника, Актавиа(племянница Каина) в конечном итоге разорвала все отношения и с двумя младенцами на руках уехала из основного родового особняка, выкупив небольшой усадебный участок на территории Волкогорья. Там, буквально за несколько лет была воздвигнута крепкая, прочная обитель, которая могла защитить ее хозяев от многих невзгод. Все имение было названо «Волчьим омутом», отчего любой прохожий, глядя на возвышающиеся перед ним постройки, мог без труда определить — здесь живут члены клана Браунов. Недаром у них эмблема — волк.
Годы шли. Двое детей, принесенных в результате необдуманных связей, постепенно росли. Дочь Актавии, Мирианна и сын, Дарвэлл уже с младших лет питали друг к другу теплые чувства, которые позднее переросли в любовь, основанную на доверии и уважении. Создав собственную пару, «волки» расплодились. Жаль конечно, что Актавия до этого знаменательного момента не дожила — бедняга спилась, превратившись в гуля, а потому была увезена в тюрьму на перевоспитание, где скончалась после двух месяцев «отсидки».
Марианна и Дарвэлл подарили этому миру трех детей, вокруг которых сейчас будет переплетен весь сюжет. Чуть подробнее о первых двух «плодах» любви:

* * *I глава. Последние вздохи Мирианны.
Этого никогда не должно было произойти. Необдуманные связи меж двумя взрослыми вампирами в следствии опьянения от крови повлекли к необратимым последствиям. Мое рождение не было запланировано, никто не думал, что вампиресса, подходящая к своему трехсотлетию сможет вновь произвести «потомство». Да, как же недооценили кровь ликана, текущую в наших жилах.
Я появился ночью, девятнадцатого ноября. В районе между первым и вторым часом, у Мирианны — моей матери — началось обильное внутреннее кровотечение, говорящее о том, что «плод» должен бы уже появиться. Однако ж, что-то с самого начала шло не так. Тужиться не получалось, женщина задыхалась, истекая кровью. Дарвэлл исподлобья наблюдал за этим душераздирающим зрелищем и плакал. Застряв между двух «дверей» в нутре моей матери, я был зажат в тиски. Возможно, это и повлияло на мое дальнейшее развитие...
Позвали акушера. Старая человеческая бабка со сморщенным, словно изюм, лицом, подползла к самой красивой вампирессе на свете и покачала головой.
— Резать будем, красавица... — тонюсенький писк, похожий больше на пение изголодавшейся мыши, прорезал воздух раздражительными нотками безумия. Стоящий рядом «глава» семьи в ту же секунду побелел.
— Но если Вы ее разрежете, она умрет! Я запрещаю вам! — срываясь едва ли не на басовое рычание, аристократ пулей подлетел к своей жене, схватив ту за руку. Старая ведьма лишь посмеялась, осторожно копаясь в подоле собственных лохмотьев.
— Коли хочешь ребеночка потерять, голубчик, не будем резать. А женушку твою уж не спасти-и-и...
Словно бы в подтверждение смертельного диагноза, Мирианна содрогнулась от очередного нарастающего спазма. На некогда гладком лбу выступили почти старческие морщины, и этот вид, несомненно, предавал общей картине поистине безысходный вид.
А старая колдунья тем временем вытащила из-под рваной накидки маленький мешочек, наполненный мерзко пахнувшей засушенной травой непонятного происхождения. С силой порвав платье, скрывающее вздутый живот Мирианны, старуха посыпала вдоль и поперек две дорожки, образовавшие крест. Похожая на мох трава словно бы впитывалась в кожу вампирессы, отчего та на мгновение затряслась.
В гостиной на первом этаже послышался продолжительный, едва ли не истерический звон хрустальной посуды — у Дарвэлла случился очередной срыв и, чтобы не забить до смерти всех слуг, бедняга обрушил весь эпилептический шквал гнева и истерик на дорогую утварь. А время шло, молодая на вид девушка постепенно отходила в мир иной, сгорая в собственной агонии. Голубые глаза превратились в едва заметные синеющие щели, ладони с жадностью сжимали мокрую от крови простыню, разрывая ее на множественные ошметки. Седовласая ведьма, взглянув на Мирианну в последний раз, начала читать старое, как сам мир, заклинание.
— Небесами ниспосланные... Бесами отосланные... Временем забытые... Семенем убитые... — пустой набор слов, отпечатавшийся на страницах времени, как самое чудодейственное средство для деторождения, сейчас звучал особенно громко. Хриплый, но все еще писклявый голосок сулил добрую судьбу чаду, что появится без позволения матери на свет, а морщинистые руки уже зажимали два маленьких серебряных ножа, отточенных до невероятного ужаса. Сверкнувшее лезвие вонзилось в начало «пути», выложенного дурно пахнувшей травою, а потом резко пронеслось вниз, до его конца. Истерически заорав, вампиресса в тот же миг умерла от полученного болевого шока. Сквозь брызнувшие ручьи алой крови виднелась чья-то маленькая грудка, испачканная непонятной жижей.
— Какой касатик, — с умилением процедила старуха, достав новорожденного меня из вспоротого живота моей уже несуществующей матери.
Тем же вечером я был передан отцу. По размерам уступающий старшему брату и сестре, при рождении я был похож, скорее, на хрупкую девочку, которая по всем канонам должна была умереть. Поначалу — чего уж скрывать — Дарвэлл даже усомнился в том, что я действительно его сын — слишком уж много не стыковок было в моей внешности. Однако, завидевшая меня тогда Нэйталия, вцепилась в теорию безоговорочного родства всем своим далеко не маленьким сердцем, а потому грозный отец отступил, позволив мне жить.
Вскармливали меня служанки, у которых уже были свои дети. Взращенный на человеческом молоке, мне никогда не придется судить о каких-то недостатках кормящих матерей-вампиров. Развитие шло с особым замедлением, особенно это касалось физической зрелости. А вот по уму я выходил смышленым малым, который, несомненно, радовал сестру и безумно отталкивал старшего брата.

* * *II глава. Осознание реальности.
В двадцать человеческих лет, выглядевший на четырнадцать, я был еще зеленым мальчуганом, вокруг которого постоянно ходили темные слухи. Кроме голубых, невероятно ярких глаз, в моей внешности не было никакого сходства с тем же Дарвэллом. Короткие, золотисто-белые волосы, розоватый оттенок кожи и непосредственное женское лицо, начинающее привлекать Джакаба, некогда невзлюбившего меня всем сердцем. Пожалуй, по своей красоте я обходил даже Нэйталию, которую весь дом называл «ночным цветком». День изо дня меня учили грамоте и письму. Этикет давался мне так же тяжело, как и псионика. Дарвэлл постоянно объяснял такое замедление в обучении, как «несчастный случай» во время родов. Мол, зажала меня Мирианна, вот и не выходит ничего теперь. Что ж, обидно, но терпимо — я продолжал расти и набираться светлого жизненного опыта.
Друзей вне усадьбы у меня не было, зато те, что имелись, приходились мне вторыми братьями. Особенно хорошо помню мальчугана, сына садовника. Его звали Марти. Осенним утром, прогуливаясь по парку, мы рассуждали о нелегкой доле людей и весьма заурядном существовании аристократов-вампиров. Помнится мне, завязался дружеский спор — я был не согласен с его теорией о ненужности знати в обществе. И тогда, как бы невзначай, мы подрались. Я оцарапал его щеку, а тот засмеялся, сказав, что я сейчас опьянею от одного лишь запаха. Не зная тогда о воздействии крови на вампиров, я решил рискнуть и попробовать немного. Присосавшись к щеке бедного паренька, подобно пиявке, я надрывал его кожу своими острыми клыками и пил, пил, пил...
Когда очнулся, я лежал на оббитой софе в гостиной, прикрытый шерстяным пледом. Возле меня, не на шутку обеспокоенная, сидела Нэйталия и с неописуемой радостью смотрела в мои глаза.
— Папенька, папа! Вандермод очнулся! — некогда размеренный и тихий голосок сейчас сорвался на сопрано и резал мой слух на манеру скрежета о стекло. Схватившись за голову, я сполз под плед в ожидании быстрой кончины.
Из библиотеки донесся приглушенный смешок.
— Зато, дорогая Нэйталия, теперь ты знаешь, что делает с добропорядочными аристократами кровь. Никогда не ведись на поводу у собственных чувств.
И впрямь, опьянел я тогда не на шутку. Зато, завидев мою слабость, Джакаб с еще большим интересом начал меня изучать. Я неслыханно удивился, когда он, взяв на руки как собственную невесту, донес меня до личной комнаты и осторожно уложил на кровать. Искорки в его глазах заставили меня бояться. Мне не хотелось ощущать себя девушкой.
С тех пор Марти я больше не видел. Зато прогуливаясь в одиночестве по парку, мне стали замечаться ранее невидимые вещи — возле старого клена росла дикая морожка, от которой очень приятно пахло. У пня за основным палисадником расположилась уже облагороженная мята, которую я, каюсь, периодически ел, дабы освежить дыхание. Мир вокруг меня стал шире, я начинал тянуться к флоре Дракенфурта.
Чуть позже, моя заинтересованность в травах приобрела вселенческие масштабы, так что я попросил отца купить мне несколько книг, описывающих основные свойства более используемых растений. Тот был несказанно рад — сын-травник, который, в будущем, возможно, будет прославлять весь род своими открытиями... ну просто Вандермод Штэд во плоти! Я же, не желая расстраивать отца, усердно занимался теорией, а когда дело дошло до обязательной практики, мне пришлось упросить моих родственников выделить винный погреб немалых размеров под мою лабораторию для опытов. Уговоры длились месяцами, а когда Дарвэлл, наконец, сдался, я почувствовал огромное облегчение.
Днями и ночами я торчал в темной комнатушке, сопровождаемый лишь тусклым сиянием свечей, и пытался придумать первое мое зелье. В тогдашние мои планы входило кое-что глобальное: создать эликсир от всех недугов; что-то, что будет спасать от смерти матерей и их новорожденных детей. Что-то, что я мог бы посвятить собственной матушке, которую мне так и не удосужилось увидеть взаправду.
Тем не менее, ничего не получалось. Все те «зелья», что я делал, не имели никакого действенного эффекта, зато... был в них один плюс. Все они прекрасно пахли. Порою создавалось впечатление, что запахи преследуют меня, а я лишь творю их из подручных материалов.
Зимним вечером, Нэйталия, которую в последние несколько дней охватила хандра, зашла в мою лабораторию, чтобы принести ужин... и не вышла. Нет-нет, я не убил ее. Любовь к собственной сестрице была схожа едва ли не с той, что чувствовали Мирианна и Дарвэлл. Просто, миловидная дева, «учуяв» таинственный притягательный аромат, стояла, словно заколдованная и плакала. Я обнимал ее и пытался разузнать, что же случилось. Простояв так несколько минут, сестра посмотрела мне в глаза, поцеловала в лоб и сказала «Спасибо», тот час же выпорхнув из комнаты.
Запомнив аромат, я перелил его в небольшую красивою склянку и подарил ей на день рождения. Бедняжка, казалось, была готова полететь в небо от счастья! Я был неописуемо рад.

* * *III глава. «Мир не такой уж красочный».
1560 год. Мне шестьдесят один.
Выгляжу, как самая прекрасная дамочка на свете, и этот фактор в последнее время сильно омрачает мою жизнь. Джакаб — будь он неладен — совсем охамел и каждый день посещает мою лабораторию, чтобы «справиться о самочувствии». Как же. Быть может, гордыня и самовлюбленность охватили мою грешную голову, но тот дикий, звериный взгляд, прожигающий меня насквозь... Святая Богиня, спаси. Конечно же, он старше и сильнее. Этому наглецу с лицом совершенного лидера какой-нибудь закрытой группировки уже подобрали красивейшую жену, но, тем не менее, он ежедневно придается плотским утехам с молодыми служанками, даже не задумываясь о том, что оные могут забеременеть. Отец закрывает на это глаза, уповая на его развитость и силу, которая так нужна настоящему вампиру-ликану. На днях я видел, как Дарвэлл м Джакаб тренировались. Они были вервольфами, страшными и неукротимыми. Сердце от этого воспылало страстью, но тут же остыло — с таким телом, как у меня, максимум, на что я могу надеяться — пушистый щенок с огромными глазами. Как обидно. Зато я преуспел в собственном деле.
Как уже выяснилось, травник из меня получился никудышный. Зато парфюмер, создающий просто невероятно приятные ароматы, выходит замечательный. Недавно отец отнес несколько моих творений в бакалейный магазинчик «Алый Шарм», сделанный для не очень богатых модниц и... вернулся с неплохим заработком. Всю продукцию тут же скупили и выставили на прилавок — для самоучки это, пожалуй, высшая награда.
Между мной и Нэйталией начинают постепенно развиваться иные, более близкие отношения. Я не могу смотреть на нее как на сестру, для меня она — самая идеальная из всех девушек на свете. И, видя это, Джакаб сильно злится.

Запись из личного дневника:
«Двадцать третье марта стало для меня самым ужасным днем на свете. Кажется, словно меня наполнили смрадом, который сейчас травит и без того сумасшедшую голову. Чувствую, совсем скоро я сойду с ума...»

Все началось с утреннего визита Джакаба. Я стоял за рабочим местом, смешивая очень дорогие масла в идеальную консистенцию, как вдруг две огромные, горячие до ужаса руки обхватили мой стан, притягивая в непонятную сторону. От неожиданности я вздрогнул, выронив колбу со смешанным продуктом на стол — послышался звонкий хруст стекла. Развернувшись, я увидел его — одичавший взгляд, довольная ухмылка и странное рычание, доносящееся из груди.
— Работаешь, братец? — сладостно пролепетал наглец, притягивая меня все сильнее. Когда я попытался вырваться, выражение на его лице от довольного сменилось на злое, — Я бы не советовал убегать. Сам знаешь, я сильнее буду.
Вскипевший не то от стыда, не то от страха, я на ощупь схватил первую попавшуюся колбу в руку и вылил ему в лицо — повезло, что это была всего лишь вода. Когда же огромный воин отстранился от меня, чтобы протереть глаза, я ускользнул в противоположную сторону и выпалил.
— Не приближайся ко мне, Джакаб, пожалуйста! — истерический, почти дрожащий голосок выдавал слишком уж сильное волнение. Старшего брата это забавляло. Упершись руками в неровную гладь стола, он с неописуемым удовольствием процедил.
— Ну что ж, вечером мы посмотрим, кто из нас прав.
Когда эта зверюга вышла из лаборатории, я бесшумно упал на пол, трясясь от странного чувства, схожего чем-то с агонией, но более масштабного и болезненного... я пропал.
Весь день прошел как в тумане. За обедом я не сказал семье ни слова — мой взгляд был устремлен на безумно довольного ирода, коим являлся старший брат. В его потемневших ореховых глазах читались самые безрассудные злодеяния. Сказав я об этом отцу, меня бы приняли за сумасшедшего — зачем такому востребованному вампиру, как Джакаб, нужен неокрепший юнец, больше похожий на черт знает какую девицу? Нэйталия тоже ничего не заметила — по крайней мере, мне так казалось. Лишь в один момент она, взглянув на старшего брата, вздрогнула, стараясь как можно быстрее запить это чувство водой. Тогда этот фактор странным мне не показался. Зря...
Вечером же я заперся в собственно лаборатории и попытался полностью предать свой разум работе. Склянки, шипение колб под нагревом, все новые и новые запахи — не могло все это как следует отвлечь меня от ожидания чего-то злого, неминуемого. Что ж, помянешь черта — он придет.
Около четырех часов утра в дверь постучали. От первого стука я едва ли не свалился в обморок, но потом, взяв себя в руки, все же задал первый пришедший на ум вопрос.
— Кто это?
В ответ тишина. От новой, внезапной серии постукиваний в горле встал ком. Обычно так ко мне стучалась Нэйталия. Так хотелось верить в чудо, в собственную удачу, что... я потянулся к двери. Не успел.
С огромной, почти неистовой скоростью, пласт дерева полетел в меня, сбив с ног. Когда я пришел в себя, картина перед глазами двоилась. Единственное, что виделось — темнота от лежащей на мне массивной дверцы, снятой с петель мини-ураганом, носящим имя Джакаб.
— Ха, я же говорил тебе, милый братец, — что-то жесткое схватило меня за плечо и с силой дернуло в сторону, освобождая от тяжелой ноши, лежащей на мне пару мгновений назад. Стукнувшись головою о каменную стену, я почувствовал дурманящий привкус крови, текущей по левому виску. В животе все сжалось в один огромный узел, который требовал, чтобы его немедленно развязали. Темный силуэт перед глазами расхаживал из одной стороны комнаты в другую, то и дело, раздражая неровное пламя свечей. Меня знобило. Страшный озноб, сравнимый, разве что, с пугающим полумраком, царившим в комнате. — Вечером все решится. Извини, я немного припозднился. Не знал, как лучше себя подать... — еще один наигранный, совершенно безразличный смешок донесся до сердца, заставив то встрепенуться. Чувствуя себя кроликом, я тщетно постарался встать, но в тот же миг был прижат в стене руками, которые так бесцеремонно касались меня утром.
— Э не-е-ет, сбежать я тебе не позволю. Ты же... мой любимый брат, — очертания правильных контуров лица заставили меня судорожно сглотнуть. Ореховые глаза прожигали насквозь, они были буквально в десяти сантиметрах от меня! — Позволь мне... продемонстрировать свою любовь. — прошипел огромный амбал, проведя языком по моему разбитому виску. Видимо, вкус крови полностью изменил его. Не в хорошую сторону. В то же мгновение я почувствовал странный ветер, резко сменившийся неровной гладью рабочего стола. Сбив все склянки, я оказался прямо посередине, весь изломанный и искореженный.
Джакаба забавляла эта игра. Он причинял мне боль, доводил до полуобморочного состояния, а потом давал минутку отдыха, чтобы я мог прийти в себя. Когда же с «ласками» было покончено, я почувствовал тяжесть его тела на себе. Он в прямом смысле слова жрал меня — прикусывал шею, облизывал пальцы.. Было страшно. А потом что-то очень большое и упругое коснулось моего копчика, медленно переходя все ниже. Взвыв от страха, я попытался вырваться, но получил шлепок по лицу, отчего благополучно свалился в обморок.
Когда судьба позволила моему разуму вновь взять контроль над телом, я, совершенно раздетый валялся в дальнем углу комнаты, переполненный странной кашей. Все тело было пропитано в ней, от меня невыносимо смердело. На часах было семь утра, все родственники, за исключением ирода-извращенца, надругавшегося надо мной, должны были еще спать. Попытавшись встать, я завыл от боли — все тело, от головы до пальцев ног ныло в страшной хаотичной песни. Как добрался до умывальни — уже не помню.
Переодевшись и помывшись, я вернулся в лабораторию. Дверь аккуратно вернулась на свое место, свечи были затушены. Лишь разбитые остатки банок еще лежали на полу. В тот миг я увидел Нэйталию — она зажалась в угол комнаты и плакала. С безразличным выражением лица, я велел ей убираться. Ха, как паршиво — сестричка, которою я так любил, обо всем знала, но так и не смогла предупредить отца... ничтожность моя была подкормлена доброй порцией предательства.

Примерно два дня я не выходил из лаборатории. Укрепленная собственными силами дверь теперь держалась под неистовыми стуками Джакаба, но не давала мне уверенности в сохранности. И тогда, понимая, что этот моральный выродок не оставит меня в покое, пока я красив, мой страх решил помочь мне обрести спокойствие. Все эти два дня я всячески издевался над собой: выливал масла и спирты на кожу, резал тело тупыми ножами для вскрытия писем, жег себя свечой.
Когда же я, спустя двое суток, уснул, дверь не выдержала. Ворвавшийся внутрь насильник, завидев меня, пришел в ярость. Схватив меня за шею и прислонив к стене, он яростно зарычал.
— Что ты с собой сделал, гаденыш?! — о, Святая Роза. Сколько же истерики было в этой фразе. Я, любимая игрушка «лучшего сына», сам изуродовал себя, чтобы не быть убитым.
В ответ я лишь засмеялся, чувствуя, как непонятный комок злости вырывается из груди. В тот же миг смех сменился рычанием, а по телу прошла волна искр. Не ожидая такого поворота событий, Джакаб ослабил хватку и тут же был отправлен мною (!) к соседней стенке. Поверить не могу — я впервые превращался в оборотня.
За пару мгновений на пол полетели ошметки старой кожи, тлеющие еще до того, как достигнут точки касания. Челюсть, все лицо удлинялось, сопровождая свои перемены неконтролируемым рычанием и фырканьем. Картина напротив меня тоже не оставила бы никого в покое — ирод также начинал оборачиваться огромным псом, по сравнению с которым я даже стоять боялся.
Но... теперь в моей голове все переклинило. Смешались в кучу духи и кровь, любовь и ненависть. Единственное, что видели перед собой глаза — огромная черная туша, покрытая невесть чем. Набросившись на меня, громадное чудовище потерпело неудачу, так как мне без труда удалось увернуться. Бегая от него по маленькой территории комнатки, я старался придумать план атаки. И он, наконец, был найден. Внезапно прыгнув на выступ в шкафу, я описал сальто, оказавшись на спине смердящего оборотня. Когти впились меж ребер, удобно разместивший под «якорем». Пасть приоткрылась в полуулыбке — для бедолаги все было кончено. Схватив его за шею, я с силой дернул челюсть на себя, вырвав кусок мяса. Зверье успело сбросить меня с себя, но было уже поздно. Прижав меня к полу своей массой, он захлебывался в собственной крови, беспомощно скуля и виляя хвостом. Единственное, что я тогда почувствовал — резкую боль в задней правой лапе. Силы оставили меня, накладывая на взор пелену небытия.

Когда я очнулся — лежал в ванне, задетый пристальным взглядом моего отца. Еще в полное мере не осознав, что я сделал, попытался улыбнуться — мужское лицо исказилось в гримасе боли. Постепенно перед глазами стали появляться расплывчатые сцены бойни, от которых задергалось все тело. Внезапно захотелось впиться в шею вампиру, который взращивал тебя с самого рождения и до последнего дня. Хотелось причинить боль, хотелось... сожрать все изнутри.
— Я... — хриплый, уже по-настоящему мужской голос, вырвавшийся из груди, заставил меня на секунду остановиться, — сошел с ума? Да, отец?
Истерично замотав головой, тот выпорхнул их ванной, оставив меня наедине с самим собой. Напротив стояло старое зеркало в дубовой оправе. Честно говоря, сначала я вообще не понял, кто же там находится. Исхудалый мальчик, похожий на гуля, глаза которого едва ли не полностью светились дьявольски-синим цветом. Исцарапанное лицо нереального, розовато-лавандового тона, лишенное бровей, казалось мне страшным манекеном для какого-то спектакля. Тем не менее, что-то притягивающее в этом, все же, было. Минут через пять до меня дошло, в том зеркале мое отражение.
Пожалуй, это полностью испоганило мою и без того убитую голову. Весть о том, что я убил брата, никто не стал доносить в общественность. Дарвэлл сказал клану, что он погиб во время драки с дикими оборотнями, а тело его не нашли. Что же сделали с трупом — не имею понятия, однако печи в нашей отопительной работали всю следующую ночь.

* * *Бонус: «А что же стало с Красной Шапкой?»
Спустя пять лет после этого инцидента, занимаясь, в основном, производством духов (лишь иногда я «игрался» с бедными служанками), я накопил неплохие деньги и переехал на территорию кладбища, выкупив там поместье. Спасибо большое отцу, он снизил цену в несколько раз благодаря своим связям...
Там мне впервые довелось встретить гуля, о котором ранее приходилось лишь читать. Поздней ночью, решив прогуляться по окрестностям кладбищенских красот, я выбрал не ту тропку. Пролезая под забором кладбища, который отгораживал маленький парк от мест захоронений, я почувствовал острую боль в спине — кто-то запрыгнул на меня и пытался порвать одежды. Молниеносно скинув его — за время я сильно возмужал; возможно, частые превращения в ликана помогли — я обернулся, чтобы увидеть своего врага. В тот миг, пожалуй, мои неоново-синие очи воспылали с новой силой. Страшный даже в сравнении со мной старикан, скривившийся в эпилептическом полу реверансе, давил на меня свои моргала, довольно улыбаясь.
— Глыг.. оооовь..! — возможно, тогда он имел ввиду «кровь», но страх и гнев, овладевшие мной, заставили тело незамедлительно действовать. Истерически хохотнув, я накинулся на урода, впиваясь руками в его шею. Мы катались по мокрой траве, желая отнять жизни друг друга, но победа была за мной. Порвав бедолаге пасть, я привстал, но тут же свалился в мокрый ковер из зеленых ворсинок. Хаотичные эмоции овладевали мной, хотелось плакать и смеяться одновременно. Я прикрыл окровавленное лицо руками и еще раз принял тот факт, что давно сошел с ума. Сколько бы противоречивых эмоций не устраивало мне время, я всегда пытаюсь выйти из положения сухим. А если этого не выходит — моральные срывы никак не унять.
С тех пор я не один раз встречался с «упырями», и каждая наша битва заканчивалась одинаковой реакцией. Чуть позже я понял, что всего лишь чувствовал их эмоции, перемешивая в гремучую сметь со своими.
Ныне, проживая в поместье «Возвышения», я веду спокойный образ жизни, стараясь как можно реже встречаться с вампирами из своего клана. Владею магазином парфюмерии в центре Дракенфурта, а почти все мое свободное время уходит на сотворение новых ароматов и пополнение старых. Лишь иногда на кладбище можно услышать испуганные крики — это я «целую» молодых особ.

10) Откуда вы узнали об игре?

11) Связь с вами:

12) Пробный пост:
У меня пост сюда не поместился:’(

13) Локация, с которой вы начнете игру:
Экспедиционный пакетбот «Что-то начинается».

14) Согласны ли с правилами ролевой?

Отредактировано Вандермод Браун (24.09.2011 23:03)