Реголо Пелороссе

— Фух, — выдохнул Джордано, открывая дверь и впуская в таверну свежий воздух. Легкие тут же принялись за работу. Это было видно по вздымающейся груди юноши, а так же по расширяющимся ноздрям. Младший Пелоросса жадно вдыхал прохладный морской воздух, так, будто через несколько минут собирался покинуть этот мир. Через минуту он, как завороженный, взглянул в сторону моря. Даже не вооруженный взгляд мог бы подметить какую-то больную страсть к морю, что прослеживалась в действиях юнца, а, самое главное, в его глазах. Цвет их напоминал воды южных лагун, что еще раз доказывало магическую связь Джордано с морем. Хотя, кто-то да сказал бы, что это, дескать, не доказательство. Но что они понимают?
— Идем? — робко поинтересовался он у отца. Тот молча согласился.

  Порт «Сундук мертвеца»

Отредактировано Джордано Пелоросса (28.09.2011 00:02)

Арчибальду Блюменфросту

Когда Арчибальд, после диалога с Виллоу, вернулся за свой столик, он обнаружил там небольшие изменения. Прямо напротив него спокойно сидел вампир, его поза выглядела весьма расслабленно, возможно даже рассеяно. Руки мужчины, затянутые в кожаные перчатки, лежали на столе, плащ покоился на спинке стула.
— Добрый день милсдарь. Приношу свои извинения за столь бесцеремонное вмешательство, надеюсь я не особо помешал вашим делам... — Адриан улыбнулся кончиками губ демонстративно осмотревшись по сторонам. — Ваше прибытие в порт вызвало много слухов и домыслов, хотя возможно вы и не обратили на это вминания. Не буду тратить ваше и своё время, сразу перейду к сути. Я Адриан Лукас Аскар, и я желал бы присоединиться к вашей экспедиции. Никто не может предвидеть всех опасностей с которыми вам еще предстоит столкнуться, я не сомневаюсь что еще один мужчина умеющий владеть оружием вам пригодиться, — вампир оперся о стол и слегка наклонился к своему собеседнику.

Аттал, слегка шевельнул ушами, продолжая внимательно прислушиваться к их разговору и уминая очередной кусочек мяса. Все-таки он понимал, что они говорят о том событии, которое немало интересовало и его самого. Гиппогрфу так же были интересны причины произошедшего, почему так получилось и, заодн7о, хорошо бы было узнать, куда попали еще и те, кто спасся. Ведь на острове хозяина не оказалось. Значит... Он должен был пропасть так же, как девушки на том острове. Туда же. Химера даже испытывал надежду на то, что Морган окажется где-то здесь же, раз и его новые друзья обнаружились здесь.
А еще, он понял, что некоторые оттенки запахов, кажущиеся знакомыми исходят от Скарлетт не просто так. Конечно, это не сравнить с знакомым запахом создателя, но услышав это слово, он уже смог примерно связать ее и хозяина в плане деятельности. А значит, она тоже такая занятая должна быть... Но пока она казалась более жизнерадостной и открытой. Может она не так сильно и глубоко погрузилась в свою работу. Почему-то, это даже радовала гиппогрифа — он иногда расстраивался когда за всеми делами, времени на что-то еще у хозяина просто не оставалось. Конечно, это частично компенсировалось тем, что тот начал отпускать крылатого иногда под открытое небо, но все же...
Он уже наклонил голову к миске за новым кусочком мяса. Уже неспешно, лениво — по идее, Тал уже был сыт и теперь ел больше про запас, чем из-за нужды и голода. Но движение остановилось где-то на пол пути, а взгляд стал стеклянным.
Где-то далеко один оборотень, создатель нескольких химер, гениальный механик, который уничтожил свое последнее и, наверно, самое грандиозное творение; совершил непоправимое... Перед глазами химеры на мгновение вспыхнуло ярчайшее пламя, огненная стихия, пожирающая все и рвущаяся к небесам, бросая им вызов и уже почти дотягиваясь до облаков... Картина померкла уже через мгновение, но что-то в сознании Аттала словно пропало. Как испарилась невидимая нить. Пропало чувство благополучия... Той далекой, но столь важной ему жизни!
Тал медленно поднял голову, глядя перед собой, пытаясь осознать происходящее. Совладать с собой и тем хаосом, что начал твориться в голову. Он уже понял. Понял очень точно, что произошло. Понял, что только-что потерял всякую цель и теперь в сознании поднимался ужас, паника, отчаяние, злость... Эти чувства вырвались из груди клекотом-воем, наполненном тоски и отчаяния.
Гиппогриф медленно поднялся на все четыре ноги, расставив их, так же, тягуче медленно начал раскрывать крылья. Он все еще не понимал, что теперь делать. Не решил. Не знал. Пока.
Когти передних лап, заскрежетали по древесине. Сейчас в голове творился кратковременный хаос.

Атталу, Деспенсеро

— О, не думаю, что когда-нибудь смогу создать нечто подобное, — с улыбкой Скарлетт кивнула на химеру, и подцепила на вилку небольшой кусочек картофеля. Тот выглядел вполне себе удовлетворенным, сытым и мирным, но уже через секунду что-то изменилось. Вой, рвущий душу льдом отозвался внутри светловолосой леди, что так и остановилась, не до неся до рта вилку. Боль, отчаяние, обида... Что-то еще было, что-то еще наполняло химеру, но что именно Остин не могла понять, она просто пребывала в шоке уже от того факта, что способна прочувствовать переживания не человека, и не вампира, но химеры. В омуте ее зеленых глаз мелькнула растерянность.
— Господин Ортего... Я не понимаю что творится... — нежная рука легла на загривок пернатого, силясь успокоить, утешить. Но что она могла сделать с этой рвущейся наружу, почти физически ощутимой болью? Графиня смежила веки и сглотнула вставший в горло ком. — Но, думаю, нам лучше покинуть это место, пока... Просто я не уверена, что смогу контролировать его, не знаю, как поведет себя дальше это создание. Произошло что-то, связанное с ним напрямую, — вампиресса порывисто поднялась и извиняющимся тоном продолжила:
— Пожалуй, мы вернемся на корабль, я не вижу иного выхода, потому что вместе ним, что-то переворачивается и во мне... Дело в том, что я эмпат, и в последнее время способности проявляются с небывалой силой, — добавила она, испугавшись, что Деспенсеро не так истолкует ее слова. — Так что пока я выведу химеру из заведения, а уже на борту расскажу Вам, из-за чего, по моему мнению рухнул дирижабль.

  Пакетбот «Что-то начинается»

Скарлетт Бладрест, Атталу

Ортего грустно посмотрел сначала на удаляющихся Скарлетт с Зузу, а затем на не то чтобы сильно забитый монетами кошелёк. Конечно, размышления о сумме, лежащей в банке, прибавили несколько позитивных нот в грустную симфонию материального положения, но минорную тональность на мажорную поменять не смогли. Понаблюдав за внутренней битвой между желанием сохранить деньги и моральными принципами, он счёл что желания и принципы должны исполняться, но второе может быть гибким, а первое — идти на компромиссы. И пошёл на поводу у этики, утверждавшей, что за дам платят кавалеры («Тоже мне нашли кавалера. Ордена почётного легиона первой степени, не иначе»), а все остальные решают свои финансовые проблемы самостоятельно.
Так что, отсыпав горку монет за себя и вампирессу и посоветовав взыскать остаток (ох, и не малый же остаток) с химеры, а также захватив бутыль вина в дорогу, Даниэл, слегка пошатываясь, двинулся в сторону корабля. «А зачем вампиры и им подобные пьют алкоголь?», — размышлял он в пути, — «По вкусу сок сок лучше, опьянения они не испытывают... Видимо, они в чём-то завидуют людям. Быть может тому, что за столь короткий срок нашей жизни мы успеваем столько же, если не больше? Вот и идёт неосознанное подражание в надежде получить неизвестное удовольствие».
Аккуратно перешагнув через лежащую поперёк узкой дороги жертву чрезмерного удовольствия, изливающую полупереваренный излишек причины оного удовольствия на землю, Ортего хмыкнул и двинулся дальше. «Кстати, не менее интересно то, каким образом вампиры умудряются поддерживать внешний вид без зеркал. Как, объясните мне, как можно оценить себя со стороны, не видя себя со стороны? О, сколь много загадок скрывает сей мир, даже в столь простых, казалось бы, вещах!».

  Пакетбот «Что-то начинается»

Энзо Найтлорду

Белое солнце Йуха, отработав свое на сегодня, с молниеносной быстротой закатилось за горизонт и кануло в остывающую лагуну; подул фен, принес с собой винный запах ночных фиалок и бугенвиллии. Лизетта утерла со лба испарину тыльной стороной ладони, подставив лицо сквозняку из раскрытого окна, зажмурившись и вдохнув сладкий аромат цветов и соленый запах моря. Выдохнув, покачала головой и слегка прикрыла форточку, развеивая нашедшее на нее лирическое настроение, плеснула масла на зашипевшую сковороду и вывалила туда очередную порцию сардин. Жоржетта тем временем, прихватив спермацетовую коптилку, мышкой скользнула через заднюю дверь во двор — пора было зажигать фонари, чтобы гости барона, когда им приспичит подышать свежим воздухом, не обгадили пирс, сетуя потом, что в темноте не нашли гальюн.

Когда Жоржетте оставалось всего два фонаря, позади, метрах в тридцати от трактира, послышался плеск — в прибрежное мелководье плюхнулось что-то странное — баклан, не баклан, альбатрос не альбатрос. Девушка присмотрелась: у буйка барахтался какой-то мужик. Причем мужик, облаченный в военную форму. Сверху на незнакомца медленно оседало парусиновое облако парашюта. Задрав голову, Жоржетта увидела, что в сумеречном зените, аккурат над их заведением, висит огромный, заслонивший полнеба дизельный дирижабль, и из этого дирижабля один за другим выпрыгивают другие такие же мужики. Целое полчище мужиков с парашютами! Второй приземлился на острия оголенных кораллов (был отлив), третий зарылся носом в песок, четвертый упал в лимонное дерево, пятый... Пятого девушка дожидаться не стала. Подобрав оброненную лампу, она спешно затоптала огонь и с именем Святой на устах побежала обратно на кухню.

Тем временем в затянутой густым сивушным туманом трапезной шло веселье: барон давал традиционный банкет «для приближенных». Собрались самые сливки пиратского общества: Пузатый Люсьен с деревянной ногой и золотыми зубами; Долговязый Бенни — тощий, как жердь, черный, как хурбастанец, сплошь покрытый татуировками; Сильван-Баламут — горячая голова, большой модник, явившийся в бархатном камзоле, серьгах и монистах; Грязный Марко, обвешенный сушеными щупальцами осьминога и смердящий тухлятиной; Одноглазый Мазила — любитель животных, с вертлявой капуцинкой и говорливым попугаем на одном и другом плечах — в общем, все-все-все-все. Каждый преподнес в дар правителю Йуха какой-то приятный пустяк. Кто приволок доброго выпивона — бочонок «Амонтильядо», ящик «Мариачи» или «Порто Бульбао», кто вручил красивую безделушку — кинжал с золоченым эфесом, рубиновый перстень, складную вощеную карту или секстант, кто по-простому отстегнул мешочек с пиастрами, но больше всех отличился, конечно, Бенни. Бенни подарил целого живого хоминиканца, — того еще доходягу, правда: старый, дряблый, битый, без слез не взглянешь, зато прямо в рясе. Поймал, говорит, его на границе, специально всю неделю дрессировал, — вон даже ошейник уже нацепил, — делайте, мол, с ним что хотите: хоть продавайте, хоть сажайте на цепь, хоть выпускайте кишки для потехи.

За такое великое угождение Бенни удостоился сидеть по правую руку от главы хастианских пиратов. Сам правитель восседал во главе длинного стола на внушительном цельнорубленом троне. Стол ломился от яств; стены трапезной содрогались от «Йо-хо-хо, и бутылка рому», так как все собравшиеся здесь сегодня, стремясь угодить подвыпившему барону, горланили как можно громче, стараясь перекричать один другого, лишь бы старый пират остался ими доволен. Последний куплет закончился яростным стуком кулаком по столу — требованием барона, чтобы все замолчали. В дверях кабака стоял... Кот. Кот! Выряженный в отутюженный по стрелке костюм, причесанный, как филтонский франт, поигрывающий бамбуковой тростью, в белых — мать его, белых! — перчатках. С лощеной физиономией, на которой крупными буквами было написано «у меня во-о-от такой кошелек». В довершение эффекта из-за спины авантюриста выдвинулся десяток рослых молодцев в форме (Жоржетта, окажись она рядом, узнала бы в них воздушный десант с дирижабля).

Пираты разразились цветастой бранью. Барон, оценивающе оглядев нового гостя с головы до ног, испустил долгий свист, восхищенно причмокнув:
— Ты погляди, кого попутная принесла! Ослепителен, стервец! Ослепителен! Приоделся, рыльце себе отожрал!
Со всех сторон к Коту потянулись любопытные рожи, окружили его, стали рассматривать, свистеть и улюлюкать.
— Эй, там, на палубе, р-р-разойтись! — заорал барон. Коснувшись двумя пальцами своей обвислой шляпы, он улыбнулся нежданному визитеру и почти добродушно пророкотал: — Ну, привет, привет, коль не шутишь. Какими судьбами в наших краях? А эти педики в мохнатках — кто такие? Твоя балетная труппа?

Отредактировано Мастер игры (12.05.2016 17:02)

Барон пришел в неистовую ярость: вскочил на ноги, вытащил из-за пояса матросский кинжал и с размаху воткнул его в столешницу.
— Ты что о себе возомнил, щучий потрох?! Ставишь мне ультиматум?! — лицо его приняло свекольный оттенок, щеки-брыли тряслись, из корявого рта летели брызги.
Молодчики, с которыми пришел Кот, мгновенно выстроились вокруг своего командующего, положив ладони на оружие, притороченное к поясам, — прямые, как оловянные солдатики, одна морда другой кирпичней. Сразу было видно: парни серьезные. Пираты тоже напряглись и залязгали амуницией, наставив на бруггианцев дула револьверов и острия кинжалов. А вот Кот даже не шелохнулся. Он продолжал глядеть на барона с тем же спокойным, уверенным выражением на холеном лице, которое так раздражало флибустьеров (быть может, только немного более жестким, чем минуту назад). «Разумеется, конкретно тебе я предлагаю пятьсот тысяч, — звенел в ушах старого пирата отзвук слов авантюриста. — Если откажетесь, вы все умрете». Десять бугаев в смешных шапках были ничем против двух дюжин подвыпивших и разгоряченных головорезов, но все поведение Кота указывало на то, что они не единственный его козырь. Опыт и осторожность — те самые качества, благодаря которым правитель Йуха дожил до своих седин, — предостерегали его от поспешных решений. Он ждал, пока Энзо пошевелится, раскроет рот, чтобы отдать приказ, или схватится за оружие, но Энзо молчал. Барон тоже молчал. Молчал и сопел. Между их глазами начался поединок. Наконец барон сощурил свои выцветшие белесые зенки, сплюнул и опустился на стул, ворча, как побитый пес:
— Ладно. Сыграть в сундук мертвеца еще успеется. Что ты там трепался про выходное пособие? Сто тысяч каждому из этих достойных джентльменов в обмен на жизнь сухопутной крысы? Тискать сисястую девку на побережье, попивая вино из погребов Фенгари, покряхтывать у камелька, глядя на закат. Звучит заманчиво, правда, мужики? А! Скажите? Как поет! Ровно твой красный петух!
Все как по команде вновь уставились на Кота, облаченного в костюм цвета бычьей крови.
Повисла тишина.
Барон хлопнул ладонями по столу, колыхнул пухлыми щеками и утробно захохотал. Пират с обезьянкой икнул и нервно захихикал, дергая костлявыми плечами. Тот, что привел побитого монаха, согнулся пополам, хватаясь за живот, будто его скрутило, и заржал в точности как ишак, похрюкивая и повизгивая. Вслед за ними разразились смехом все остальные разбойники.
— Красный петух! — сипел барон, утирая увлажнившиеся глаза. — Во дает! Красный петух! Сколько ты там говорил каждому будет выходного пособия? По триста тысяч? То есть ты, — он снова прыснул, не сдержавшись, — хочешь, глядя в честные глаза этих достойных джентльменов, сказать, что у тебя есть такие капиталы? Ты что, золотого дракона ограбил?
Стоячий воздух трапезной сотрясла еще одна волна громового хохота.
— Ладно. Посмеялись и хватит, — резко посерьезнел правитель Йуха. — Положим, ты тронул сердце старика своими байками. Но с чего ты взял, что эти почтенные господа тебе поверят?

Отредактировано Мастер игры (12.05.2016 16:12)

Нацеленные на Кота револьверы сухо и грозно защелкали: пираты взвели курки; авантюрист очень медленно, очень плавно, держа ладони на виду, залез во внутренний карман фрака и выудил оттуда белый прямоугольник бумаги. Письмо короля.
— Ну-ка, ну-ка, передайте-ка мне эту писульку, — распорядился барон; одновременно небрежным взмахом манжеты велел собратьям, чтобы те опустили оружие. В отличие от своих не слишком сообразительных подчиненных, старый пират догадался, что будь в планах Кота устроить здесь заварушку, таверна давно бы уже пылала, и никакие угрозы не остановили бы этих парней в черных шапках. Флибустьеры сердито оскалились и сдавленно зароптали, но все же повиновались: заткнув револьверы за пояса, по цепочке, из одних грязных рук в другие, передали барону конверт.
Выглядело послание не сказать чтобы очень длинным, но барону, далеко не самому образованному в Хастиасе человеку, потребовалось по меньшей мере десять минут, чтобы его прочесть. «Свидетельствую, что предъявитель сего, — уведомляла эпистола, — господин Энзо по фамилии Найтлорд из клана Фенгари, действует по моему приказанию и для блага государства Хастианского», — и так далее, и так далее, и бла-бла-бла. Ниже стояли печать красного сургуча, украшенная хорошо знакомым каждому хастианцу знаком, а под ней — оставленная королевской рукой жеманно-витиеватая подпись: «Наше Величество Король Хастиаса, островов Юма, островов Бульбао, островов Йуха и Пинуса, а также всех прилегающих территорий, Фердинанд Авраам Третий фон Рей, прозванный Великолепным».
Пока старый пират по слогам, как школяр-недоучка, зачитывал королевское послание, телохранители Найтлорда, соблюдая торжественные выражения лиц, внесли в таверну окованный железом сундук. Даже на вид он казался тяжелым, не меньше двухсот килограммов весу. Кот вышел в центр зала, развел руками, точно конферансье перед началом концерта, загадочно улыбнулся и, выждав короткую паузу, с возгласом «Voila!» откинул крышку сундука, явив взорам присутствующих ослепительную горку новеньких дракенфуртских флоренов. Любил, стервец, громкие эффекты! Все, кто находился в этот момент в зале, за исключением разве что самого ведущего представления, испустили томные всхлипы; глаза их не то чтобы округлились — выкатились из орбит. Сокровище солнечно и жарко лучилось, пускало игривые блики по стенам и потолку, взывало к пиратам, манило, возбуждало упоительные фантазии и вообще выглядело как море и облака на следующее утро после девятибалльного шторма.
— Чтобы поставить все точки над «i», — объявил ведущий, небрежно зачерпнув рукой горстку монет, — скажу, что обещание убить всех было так же реально, как и этот сундук.
— Проклятье на мою душу! — чистосердечно воскликнул барон. — Чтоб меня разорвало в пистон! — кажется, он не расслышал ничего, кроме слов «твоя доля». Вид золотых монет словно телекинезом поднял его грузную задницу с трона и на легких ногах, едва не по воздуху, понес к сундуку. Стрельнув из сверкающей кучи первый попавшийся кругляшок, пират кинул его на зуб, провел пальцем по рубчику, полюбовался аверсом на свету, стукнул себя по ляжке и радостно хохотнул: — Настоящая, чтоб я пустил пузыри! Сколько, говоришь, моя доля? Семьсот дракенфуртскими и королевское помилование? Что скажете, господа эсквайры? Недурно? Может, и впрямь пора старому капитану пришвартоваться в тихой гавани... Ха-ха-ха! Язви ее в корень! Высшая проба! А, матросы? Встаем на якорь?
— По сотне?.. — задумался Пузатый Люсьен.
— По мне так пусть лучше киту скормит эти пиастры, — хмыкнул Сильван-Баламут.
— Надбавку гони, портовая крыса! Сто... это самое, — воззрился на свои мосластые пальцы Грязный Марко, — сто пятьсот с акульим хренком!
— Брешешь, с-с-собака! — скривил губы Бенни (пират, преподнесший в дар барону монаха). — Не верь ему, капитан! Этот надутый рыбий пузырь мечет тут своими пиастрами, как будто он царь морской, а сам направил корвет на твой трон! Грязная пороховая обезьяна!
Говоря это, пират имел вид самый лихой и решительный. Но в следующую же секунду неожиданно начал захлебываться слюной и весь резко переменился. Лицо его сделалось синюшно-багровым, тело вытянулось в струну и будто бы р-раз! — и одеревенело. Хрипло сипя и прижимая к горлу ладони, он несколько раз содрогнулся, точно его собирался разбить колотун, затем дернулся шеей в сторону, обмяк и с каким-то жалостным тявком рухнул под стол. Как если бы из него потянули-потянули, да и вынули душу. Большинство флибустьеров даже не поняли, что это было; те же, кто догадался, вскочили из-за стола, с грохотом перевернув стулья и что-то расколотив, и вспыхнули страшным взрывом ругательств. Но ослушаться приказа барона и снова поднять на Кота оружие никто не осмелился. Сильван, который находился ближе всех к Бенни, склонившись над телом товарища, сухо констатировал, что тот мертв.
— Кар-р-рамба! Убивают! — хрипло прокричал попугай Мазилы.
Барон открыл рот, словно у него не хватило дыхания, а потом взвился как буйнопомешаный.
— Шелудивый пес! — зарычал он на авантюриста. — Ты забыл, кто здесь рулевой?! Только я могу топить своих попугаев!

Отредактировано Мастер игры (13.05.2016 15:07)

— Ну что ты, что ты, — успокоил Кот. — Я и не думал посягать на твою власть. Просто не люблю, когда кто-то сомневается в серьезности моих намерений. Этот достойный господин публично отказался от моего предложения. Что ж... Он сам сделал выбор.
Капитан разразился особенно желчным ругательством, шлепнувшимся в притихшую атмосферу трапезной как плевок, однако, будучи человеком благоразумным, нашел в себе силы подавить ярость и вместо ответа только скрипнул зубами. В голове его сумасшедшим осиным роем кружились неприятные мысли: «Нас больше, мы на своей территории, но у этих в шапках — псионика. Стихия, которая будет посильнее отваги и ловкости. Если сейчас переть на шторм, мы тут все пойдем ко дну. Сдохнуть как герою или кинуть якорь в тихой гавани?..»
— И ты все запомнил абсолютно точно, — вставил Кот как бы между прочим, — пятьсот тысяч и помилование тебе, сто тысяч всем остальным достойным джентльменам.
— Пятьсот и помилование, — фыркнул барон. — Я хорошо расслышал, как ты сказал семьсот. Сколько было обещано, господа эсквайры? Семьсот, — поднял он указательный палец, кивнув на своих подпевал, которые тут же принялись скандировать: «Семьсот! Семьсот!».
— Кстати, раз уж мы так мило беседуем, — продолжал как ни в чем не бывало Найтлорд, — сделай мне подарок по старой дружбе — отдай этого доходягу. На дух не переношу рабовладельчество.
Пираты расхохотались: «Рабовладельчество! Вот умора! Ты видишь на нем ошейник? Это пес, а не человек!», предводитель же, наоборот, пуще прежнего посерьезнел, смекнув, что заимел неплохой рычаг влияния на вторженца.
— На душ не переношу рабовладельчество, — передразнил он Кота, подражая его тону (то есть придав оному апломба). — Может, и отдам. Да только у всякой свободы есть своя цена. Семьсот. Ни флореном меньше. И еще сто тысяч сверху.
— В счет Бенни, который отдал жизнь за его свободу, — указал на тело товарища Сильван-Баламут.
Монах, казалось, совсем перестал дышать, воззрившись на мужчину в бордовом костюме со смешанным чувством надежды и страха.

Отредактировано Мастер игры (13.05.2016 15:14)

Лизетта с Жоржеттой, прильнув к двери, выходящей в трапезную со стороны кухни, и затаив дыхание, жадно ловили каждый звук. Дверь была достаточно толстой, а щелочка — узенькой, поэтому долгое время, несмотря на все их старания, они не слышали ничего, кроме невнятного гомона, изредка прерываемого вспышками брани и звоном бьющихся бутылок. Потом внезапно раздался выстрел, а вскоре за ним — взрыв; что-то с грохотом опрокинулись на пол, звякнула сталь клинков, кто-то вскрикнул от боли, а через минуту из-под порога полез белый дымок, и обе девушки повалились на пол, сбитые с ног влетевшим в кухню правителем Йуха. Следом за пиратом влетело густое облако дыма, в мгновение ока распространившегося по всей кухне. Лизетта закашлялась, забиваясь подальше в угол, Жоржетта тонко и гнусаво завыла, прижимая ладони к сломанному носу. Поглощенные дымом, девушки не видели, как на барона напрыгнул один из этих странных парашютистов с гигантского дирижабля, зато хорошо, даже слишком хорошо слышали, как оба мужчины пыхтели, бранились и гремели посудой, на которую натыкались в пылу схватки. Дым скрывал развернувшийся среди жаровен, кастрюль и половников поединок: удары, нанесенные бароном под дых, а потом и в челюсть десантнику; подножку, повалившую капитана на пол; рукопашную с ее бессмысленным и беспощадными молочением кулаками куда ни попадя; суматошную возню на полу в попытках нащупать что-то тяжелое под рукой; замах раскаленной сковородкой и ее обиженный скрежет о каменный пол: увернулся! Не видно было и того, как старый пират схватил наконец-то нашаренное оружие и нанес сопернику последний, самый страшный удар, живописно раскроив ему череп тесаком. На этом битва закончилась. Послышались глухой шлепок повалившегося на пол грузного тела и шипение барона, который напоследок, перед тем, как выбежать через черный ход, стукнулся коленом о табуретку.

За несколько минут до описанных выше событий в трапезной состоялся презанятнейший диалог между правителем Йуха и командиром воздушных десантников. Начался — вернее, стал клониться к скорейшему завершению — диалог с реплики Найтлорда:
— Я так понимаю, старина, это твое последнее слово?
— Восемьсот, — повторил барон, темнея глазами. Его посетило пророческое предчувствие: скоро здесь станет жарко. Инстинкт самосохранения умолял засунуть язык в трюм и не отсвечивать, но честь пирата вынуждала стоять на своем.
— Прошу всех, кто не согласен с бароном, покинуть таверну, — начал снимать фрак Найтлорд, подтверждая бароновы опасения. — У вас минута, чтобы сделать выбор. А чтобы вы были предельно объективны, советую выглянуть в любое из окон.
Флибустьеры, напрягая зрение, послушно уставились в засиженные мухами оконные стекла. И действительно — снаружи, на фоне густеющих сумерек, белели квадратные челюсти бруггианских гвардейцев. Приближенные барона заколебались, недовольно заерзали и зацыкали, но пустить в ход оружие по-прежнему никто не рискнул.
— Посмотрели? — удостоверился Найтлорд. — Их там три сотни. Таверна окружена. Так вот, эти парни имеют четкий приказ: не выпустить из таверны живым никого, если через семь минут отсюда не выйду я. Учитывая все вышесказанное я еще раз приглашаю всех, кроме барона, покинуть таверну. Обещанные сто тысяч вы получите — слово Найтлорда.
— Баста! — послышался выкрик из зала. — Мне еще жить охота! — и пират, обвешенный сушеными щупальцами осьминога, двинулся в сторону выхода.
— Дело говорит Марко, — подтвердил разбойник с отсутствующим передним зубом, последовав за товарищем. — Звиняй, капитан, на этом наши пути расходятся.
— Оставаться на месте! — сверкнул красными глазами барон. — Всех, кто сделает шаг за порог, вздерну на рее!
— Если дело дойдет до реи, так пусть на ней болтаются все! — раздалось в ответ.
— Это что? Бунт?! Бунт на корабле?! — воскликнул барон в зловещей экзальтации.
— А хоть бы и бунт! — огрызнулся детина с отсутствующим передним зубом.
— Бунт! Бунт! Бунт! — стали скандировать пираты, сбивающиеся в кучку напротив барона.
— Этот рыбий пузырь прикончил Бенни! — ярился Сильван-Баламут. — Он потешается над вами, а вы скулите как трусливые шавки и, поджав хвосты, кидаетесь под лавку! Кто не дрейфит — на мою сторону! 
— Капитан уже слишком дряхл и слаб! — вскричал Одноглазый Мазила. — Он готов стерпеть это акулье дерьмо!
Раздался выстрел. На месте последнего глаза Мазилы образовалась дыра; пират покачнулся и рухнул. Правитель Йуха задул дымок, поднимающийся над дулом его револьвера. Никто — или почти никто — не заметил, когда он успел выхватить оружие. Белый попугай одноглазого вспорхнул под потолок, оглашая таверну своим «Кар-р-рамба!», а вертлявая обезьянка села на грудь павшего хозяина и в недоумении, жалостливо пища, стала трогать лапкой его лицо.
— Ну? Кто еще жаждет бунта? — насупился капитан из-под кустистых бровей.
— Мой старый друг, — Найтлорд снова повернулся к разбойничьему главарю. — Ты отказался от моего предложения и отправишься в лучший мир. И умирать ты будешь медленно и очень больно, — повинуясь телекинезу Кота, револьвер барона выпрыгнул из руки хозяина и, проплыв по воздуху, упал возле сундука. — Да, кстати, — кровожадно улыбнулся королевский посланец. — Точно так же я могу разоружить вас всех. Разом. Верите?
Сильван-Баламут зарычал, как разъяренный тигр, обнажая клинок, и ринулся на гвардейцев. Его примеру последовали остальные горячие головы — те, для кого честь была превыше жизни. Барон к последним не относился, хоть и заявлял постоянно обратное. Мгновенно — не столько разумом, сколько интуицией — оценив, что звезды складываются не в его пользу, он тем же невидимым глазу движением, которым выхватил револьвер, скользнул рукой за спину и откуда ни возьмись выхватил дымовую шашку. А через долю секунды раздался взрыв, и трапезную начало затягивать густым белым дымом.

Отредактировано Мастер игры (16.05.2016 22:14)