Девочке было восемь, когда она впервые увидела «Оливию». Старая дряхлая развалина. С зияющими чернотой мертвыми иллюминаторами, сгнившей обшивкой, густо поросшей мхом и облюбованная мелкой загадочной живностью, с ржавыми пропеллерами, мерзко поскрипывающими при всяком сильном порыве ветра... Она была прекрасна.
А за последние четырнадцать лет мало, что изменилось. Разве что своеобразные ее морщины углубились, да старика Вуда не стало. Только он вдыхал жизнь в корабль, а без него Оливия умирала.
Мечтательно полуприкрыв глаза, Люсида ступала по едва заметной еще тропе, ведущей к «дому» Чарли Вудервуда. Весна уже обуяла весь Дракенфурт, но мертвая кладбищенская земля иного рода. Нещадно вымороженная черная почва иной раз похрустывала под натиском маленьких кожаных ботинок.
И вот — она, Оливия. Люс возмущенно фыркнула, вспомним папеньку Эмилии и его нелепое условие — назвать корабль мужским именем. Суеверный дурак! Женщина остается женщиной, как ее не назови.
Люсида любила это место, не смотря на весь его мрачный пафос. Но сегодня вечер выдался поистине тревожным. Казалось бы, что может омрачить мечтателя, приблизившегося к мечте? Пожалуй, само это и может. Всякий раз, всматриваясь в горизонт, мы делаем шаг, но тот на шаг отдаляется. Делаем другой, третий, но горизон проделывает ту же шутку, заставляя нас покорно шагать вперед. Ведомые эфемерным, мы надеемся дотронуться к тому, до чего нельзя даже дотянуться. Но сейчас все иначе. Что станет, когда мечта обрастет плотью? Счастье? Апофеоз? Или придется искать другую мечту. И хотя Люсида не позволяла себе думать об этом, она знала, что разум ее более не захвачен мыслями об одном лишь небе. Их с переменным успехом стали вытеснять мысли о том, кто подарил ей это небо.
Аккуратно переступив, с позволения сказать, «порог», девушка забралась в гондолу корабля. Не один бездомный так и не рискнул здесь поселиться. После Вуда еще остались некоторые вещи, исполняющие обязанности других вещей. Сундук вместо скамьи. Строительные леса вместо стола. Уже через несколько часов от всего этого останутся лишь воспоминания. Эта мысль резала без ножа. Да, она сама приняла такое решение, да, она делает благое дело... но....
«Нет, нет, это пустое, дурное. Не забивай голову!»
Это была смерть, спасать было нечего, только лишь дать другую жизнь.
— Все, что умирает в небе, обязательно возвращается в землю, — вспомнились девушке слова Моргана, — не имея больше сил оторваться от нее. Поэтому оно такое чистое и незамутненное. Там не увидишь всего этого, ни грязи, ни трупов, ничего лишнего...
Но мысли о Моргане терзали еще больше. Какой же дурой она была!
Обреченно вздохнув, Люсида опустилась на холодную землю. Замерзшие плечи содрогнулись и, кажется, она впервые заплакала со дня их встречи.
В шумихе собственных сожалений, девушка не услышала скрип накренившейся проржавевшей балки. Не заметила, чудом уцелевший кусок обшивки, в мгновение ока обрушившийся на ее спину. Все произошло так быстро, что Люс не успела даже испугаться, не успела почувствовать боль. Но ловушка захлопнулась, и это факт.
И лишь одна отчаянная идея застучала в висках:
«Таран! Нужно выбраться!» Быть далеко, когда подвесной деревянный таран пробьет остатки обшивки. Когда те погребут под собой все, что когда-то было домом старого дампира. Всё, что внутри. И всех, кто внутри...

Отредактировано Люсида Старк (09.09.2011 15:52)

«Все не так плохо» — отличная штука — самовнушение!
Но все и в самом деле было не так плохо. Она жива — и отличненько! Огромный куш фанеры, утяжеленный чем-то вроде металлических перекрытий (Ну не смыслила Люсида в отделочных работах! То ли дело — механизм...), хищно изогнулся, но несколько «перегнул» в своей затее (однако, каламбур), так и не дотянувшись до невезучей гостьи, а сформировав своего рода скорлупу над заблудшим птенчиком. Нижний, более тяжелый, край основательно прижал правый ботинок девушки к полу и напрочь отрезал от зоны возможного самовызволения. Как ни пыталась Люсида, но так и не смогла дотянуться ни до чего тяжелого или устойчивого. Кончики пальцев лишь безнадежно цеплялись на край обшивки, чего было бессовестно мало, чтобы выбраться из импровизированного капкана.
Состояние аффекта прошло, и девушка почувствовала, что ногу свело судорогой а спину сковала чудовищная боль. Меньше всего она сейчас хотела предаваться удручающим мыслям, но вероятность сломанного хребта просто ужасала Люсиду. После безумного множества тщетных попыток, девушка сдалась, тело обмякло и впустило холод.
«Все в норме, соберись. Тебя найдут... Найдут.. и...»
— О, Роза, — не выдержав, закричала она на саму себя, — кто тебя найдет? На кладбище... на треклятом морготовом кладбище!
Девушка так и не поняла, Моргот или Роза услышали ее ругань, но мгновение спустя фанера заскрипела и поднялась, точно невесомая. Не то чтобы это было актуально в данный момент, но Люсиду встревожило только одно — почему она не услышала приближения человека (и человека ли)? Ни капли любопытства, сочувствия или тревоги. Хоть одной эмоции, что могла бы заставить забраться в такую дыру. В какой-то момент девушке почудилось, будто все плывет перед глазами.
«Стало быть, и голову задело».
Крепко зажмурившись, Люс резко тряхнула головой, словно разгоняя возможные галлюцинации. Но нет! Вместо того, чтобы исчезнуть, «галлюцинация» приобрела вполне себе отчетливые очертания и предстала в облике юной девушки. Слишком юной, пожалуй, чтобы поднять без труда такую тяжесть. Впрочем, не до логический изысканий сейчас. Существенно приободрившись, Люсида подтянулась на руках и выползла из своего искусственного кокона. Подтянув колено к груди, девушка сняла с ушибленной ноги ботинок. Благо, на перелом непохоже. В худшем случае — небольшой накол. Но нога не настолько сильно болела, как спина, а последняя — куда важнее. Но девушка сумела подняться без особого труда, по сему — в сторону тревоги. Наконец, буря улеглась, и Люсида внимательно посмотрела на свою спасительницу. Совсем молоденькая, выглядит не старше самой Люс, но видно же по ушам — человек или дампир, стало быть моложе на пару лет. Глубокий темный, как дно озера, взгляд и мягкие располагающие черты. Собственно, обычная хорошенькая девушка. Вот только... мокрая. Чудасия какая-то! Всяко бывает, эксцентричные молодые могут хоть в полном облачении, хоть голышом плавать (что равно непривычно), но не в марте же! И явно не на кладбище. Но буйное воображение Люсиды мгновенно унял шум косых струй дождя, яростно хлеставших кое-где сохранившиеся стекла иллюминаторов.
Но пора и честь знать. Спохватившись о своем невежестве, девушка быстро поднялась с пола и с благодарным видом протянула руку незнакомке.
— Я — Люсида. Не представляете, как я рада, что нелегкая занесла вас сюда в этот час.
«Точно ангел-хранитель», — Подумала Люс, но идею эту сохранила при себе.

Да уж, ситуация была до смешного нелепой. Прекрасная дама попадает в беду, и на помощь ей, сверкая доспехами, является прекрасная же дама.
Люсида прижала ладошку ко рту и подавленно хохотнула. Но глаза ее откровенно смеялись, и этого ничем не скрыть. От чего все это казалось девушке до безумия забавным, она не могла и ума приложить. Но сколь странной не была бы ситуация, на нее найдется своя модель поведения. Козырь на все случаи жизни — вежливость. Пожалуй, с нее и следует начать. За словом в карман лезть Люс еще не повадилась, но общество «ржавых железок» (небрежно окрещенных коим образом мисс Бессин) было куда ближе почти состоявшейся маргиналке. Краеугольным камнем в формировании ее социальной личины всегда был кризис расовой идентификации. В милом ее сердцу обществе людей она всегда была и остается «другой». Полукровка, бастард, сирота, отщепенка.
«Довольно! Наслушалась... Так чего же ты вздумала заниматься самокопанием, дура?!» — Люс покраснела за себя саму. — «В конце-концов, просто девчонка. Мокрая, но очень даже милая».
После короткого, но заметного замешательства, незнакомка сомкнула пальцы вокруг протянутой ладошки Люсиды. Рукопожатие отдавало холодком, но это и не удивительно, девушка насквозь промокла. Девица представилась Мэри. Имя такое же благозвучное, как и ее голос. Мокрые темные пряди очаровательно налипли на виски и щеки, что сделало весь ее облик еще более по-детски наивным. Такая маленькая и хрупкая. «Как же она смогла?..»
— Позвольте спросить, что вы здесь делаете в такой час, к тому же совершенно одна? — снова заговорила Мэри, и голос ее звонко разлился в прохладном мартовском воздухе. — Вы ведь не хотели навредить себе?
— Я?.. О-о-о... — Люсида не выдержала и рассмеялась. — Нет! Что вы! Роза упаси. Боюсь, у меня страдает в некоторой мере инстинкт самосохранения, но укоротить себе век я еще не готова. Тем более, — девушка пренебрежительно скривилась, — столь... дилетантским методом.
Дилемма: человек задает вопрос, но хочет ли он услышать ответь? Неподдельное любопытство или простая вежливость?
— Я могу спросить вас тоже самое. — С хитрецой в голосе проговорила Люсида. — Но давайте по очереди. Вы желаете услышать полную версию, или простое «прогуливалась» сгодится?
Девушка все надеялась, что ее нежданная спасительница улыбнется. Хоть уголками губ, хоть взглядом... но нет, увы.

Отредактировано Люсида Старк (10.09.2011 02:26)

Нарастающий ливень жадно облизывал останки разлагающейся громадины, нагоняя устрашающе-уютный настрой. Вы не ослышались, именно уютный. Так бывало в детстве, когда в час страшной бури, ты выбираешь уголок потемнее да помрачнее, дабы хорошенько побояться. Бояться в компании бывало не так страшно, но зато куда веселее.
Не смотря на легкую тень минора на лица Мэри, похоже, она и впрямь проявляла неподдельную участливость. Развенчанные подозрения о возможной глупой затее Люсиды положить конец ее бренному существованию словно смахнули с лица спасительницы пару разоблачающих тревогу морщинок муж бровей.
Выглянув в разбитый иллюминатор, Люс невольно умилилась картине. Кладбище — гротескный театральный антураж — из сцены живой (мертвой?) природы, превратилось в художественный труд кисти невидимого мастера. Словно свежую еще фотокарточку разрисовали мокрым углем. Серебристо-черный, как вороново крыло, колорит насквозь пробирал холодком и готическим пафосом.
Заметно вздрогнув, Люсида снова обратилась к своей новой знакомой. Ландшафтная ирония заставила ее улыбнуться и девушка, просияв, поманила Мэри за собой вглубь гондолы, туда, где еще сохранилось некое подобие жилого помещения. Вещи были хаотично разбросаны, так, словно когда-то здесь пронесся ураган. Но почти вся скудная мебель уцелела. Ценных вещей здесь никогда не было, по сему и красть было нечего. Не стоит дряхлый комод и пара кружек того, чтобы тащиться за ними на кладбище. До того, как здесь перестали хоронить, все обстояло не так уж плачевно. Посетители заботились о могилах близких, вырывали сорные травы, сажали цветы. Но когда прорвало дамбу, половину покоящихся на кладбище пришлось подвергнуть ужасной для их родных и возлюбленных процедуре — эксгумации. Некоторые особенно эмоциональные «пострадавшие» (живые, разумеется, а не покойники) по-началу и слушать ничего не хотели о трупном яде, который просочился в почву и может представить ужасную угрозу здоровью, если попадет в городской водоканал. Но позже страсти улеглись и местность захирела. Сначала погост облюбовали мелкие мародеры в поисках остатков личных вещей в могилах. Позже повадились гули, но власти быстро приняли меры после того, как в окрестностях был найдет обескровленный труп ребенка. А последним был Чарли Вудервуд, старый воздухоплаватель с больной печенью, решивший избрать этот пустырь последним пристанищем для своей обожаемой Оливии, которая уже едва могла взлететь.
— Я люблю это место, — на лице Люсиды мелькнула грустная полуулыбка, — отчего-то оно близко моему сердцу. Мы с друзьями нашли Оливию, — девушка жестом окинула цеппелин, — когда еще учились в младшей школе. Мы вели бесконечные сражения за фабричный район, а это кладбище выбрали местом наших боевых действий. Дирижабль поочередно переходил «во владение» то одной, то другой стороны. Мы то вели обстрел, то стояли в обороне. А ее владелец, Ушастый Вуд, как мы каверзно его обозвали, вечно бранился, но терпел. Думаю, он был нам рад. Уж мне наверняка. Я скрашивала его одиночество, а он вселял в меня надежды. Я запоем слушала его истории о полетах, и ничего мне не казалось более прекрасным, чем возможность бороздить чистые небеса. Он умер от рака печени, — взгляд девушка несколько помрачнел, — у дампиров, знаете ли, наибольшая к этому предрасположенность. Он был молодцом, если так можно выразиться, ибо крови предпочитал обычный алкоголь. Мистер Вудервуд всегда говорил, что лучше быть безобидным пьяницей, чем кровожадной тварью. А Оливия... Оливия сгнила изнутри так же, как и ее хозяин.
Во время рассказа, Люсида все пыталась уловить ментальный фон своей собеседницы, но все тщетно. Обрывочные эмоциональные формы, которые едва ли могли передать хоть каплю настроения. «Должно быть, носит Инклюз».
— Помню, — уже более воодушевленным тоном продолжила девушка, — когда я рассказала Вуду о своей затее снова поднять в воздух Оливию, он расхохотался и посоветовал сменить капитана в моей головушке, потому что тот вусмерть пьян.
Кажется, уголок губ Мэри немного дрогнул, но, возможно, Люс это только показалось.
— И я могу его понять, мне было что-то около девяти, я была дочерью простого часового мастера... Хорошо, не простого, а лучшего, но все же обычного ремесленника. А потом, как по велению доли, все сложилось как нельзя лучше. Нашлись связи, деньги и гениальный механик. Уж простите за столь скучные подробности, но так я подвожу вас к главному. К ответу на ваш вопрос. Я здесь, потому что сомневаюсь. Завтра Оливию разберут на запчасти и перевезут в парк на строительную площадку. Но я чувствую что-то... неладное, зловещее. То, что не поддается логическому изысканию, а нечто на эфирном уровне... Но, неважно, это все ересь. Обычное волнение от прикосновения к мечте. Просто воображение играет со мной свои злые шутки.
Люсида смахнула как-то хлам со старой бочки, расположилась настолько удобно, насколько это было вообще возможно, и пододвинула единственный уцелевший стул Мэри.
— Теперь ваша очередь.

Есть вещи, в которые упорно хочется верить. Не смотря на здравый смысл, логику и общественное мнение. Потому что они прекрасны, заманчивы, просто созданы для веры в них. Пожалуй, Люсиду можно назвать одним из тех представителей разумного сообщества, что, закрывая глаза на все «против», верят во всё, что «плохо лежит». Поэтому истории она предпочитала мифологию, светским сплетням — загадочные городские легенды. Ее вера питала разум и даровала силы. Вера же раскрашивала радугой до отвращения скучную безопасную реальность. Но как же редко вера изменяла своему обыкновению оставаться просто верой. Бесплотной, бестелесной, эфемерной, незримой... Давным-давно, во времена невинности, Люсиду убеждали, что даже вервольфы — просто миф, пустая страшилка, нелепая ошибка истолковывающих. Чтобы оградить, защитить, уберечь. Если бы они только знали...
А потом появился Морган. Свет и Мрак ее жизни. И проблеск Веры. Ликан.
А теперь она — Мэри. Если бы Люсида знала, что принесет ей этот вечер, то сочла бы за злую шутку доброго знакомца, того, кто слишком хорошо осведомлен о душевных порывах преисполненной надежды девушки. Но не будем забегать наперед. Все по порядку.
— ... позвольте сказать пару слов о том, что я сейчас услышала. — С мистической, пробирающей до дрожи, подоплекой в голосе произнесла Мэри.
Руки Люсиды безвольно опустились, а все тело поддалось порыву предаться бессилию. Вам знакомо чувство, когда пристальный взгляд всматривается в вас как в фарфоровую статуэтку, оценивая каждый дюйм, каждою клеточку? В такие моменты тело пробирает дрожь, словно кто-то едва ощутимо коснулся волос, вызывая беглую волну удовольствия. Во и сейчас с Люсидой было тоже самое. Только всматривались не в тело, всматривались в душу. В самые далекие ее уголки, обнажая самую суть.
А потом — Вера. Второй раз вера настигла ее и убедила в том, что может быть чем-то большим.
То, что случилось после, повергло мечтательницу в благоговейный трепет. Речь Мэри тихим шелестом разливалась в пустоте, подкрепляемая тихими завываниями ветра и скрипучим осиновым стоном. С каждым словом образ ее блекнул и терял краски. Но через мгновение снова восстанавливал очертания, словно получив желанную передышку. И вот снова она во плоти, на расстоянии шага.
Мэри замолчала. Завороженная Люсида встала и сделала пару неуверенных полушажков. Осторожно протянув дрожащую руку к самому лицу своей загадочной знакомой, девушка остановилась. Пальцы замерли всего в сантиметре от кожи, холодной по виду и, пожалуй, такой же холодной на ощупь. Но преодолеть последний рубеж Люс не решалась. Точно боялась, что девушка растворится, пойдет мелкой рябью и исчезнет, как круги на воде.

Люсида любила людей. В них было столько тепла, столько жизни, что, будь оно ставкой, побило бы все пожитки целого вампирского клана. Но в этом... теле, — по коже Люси снова пробежала дрожь, — не было жизни, не было тепла. Девушка и мечтать о таком не смела — Мэри сделала шаг вперед и сама прижалась к протянутой руке. И вот оно! Снова! То загадочное трепетное чувство, когда что-то касается тебя легче дуновения ветра. Проникает под кожу и разливается по венам, заставляя тело расслабляться и таять, как сахар на солнце. Ее лицо. Ее щека... — «Вот же она, ты чувствуешь ее кожей!» — но осязание подводит, заставляя усомниться в чувствительности собственного тела или честности собственных глаз.
Взгляд призрачной девушки впился в глаза Люсиды, и та, словно под гипнозом, боялась даже моргнуть. Взгляд, пришедший из глубин океана, обогатившейся по дороге всей его вековой мудростью и грустью. Взгляд, впитавший все шторма и бури, но притупленный последовавшим штилем. И снова плоть стала плотью... Не было жизни, не было тепла. И не было холода, не было смерти. А было... Иное.
Сердце Люсиды затрепетало, как птица в клетке. Девушка старалась не шевелиться, не дышать. Не разрушить. Не спугнуть. Прекрасное создание, на существование подобных которому она так надеялась. Но надежда угасала с каждым днем. Всякий раз, когда молодой месяц обнимал старушку-луну, когда Земля совершала очередной пируэт... надежда блекла.
И видение отшатнулось. Вспорхнуло, как испуганная птица, как хрупкая бабочка.
— Мэри, — с тревогой и воодушевлением, ухватив ртом воздух, спросила Люс, — почему?
Это все, что она смогла спросить. Все, до чего додумалась. Слишком много «почему». Почему она умерла? Почему так спокойна? Почему так молода и красива? Почему Здесь, почему не Там? Почему? Почему? Почему же отец не пришел? Почему не нашел ее, как нашла Мэри? Почему не вселил надежду? Почему?..
Люсида не заметила, как отчаянно хватается за край плаща, как тот, выскальзывая, подобно мокрому змею, струится меж пальцев живой девушки, а мертвая всеми силами пытается удержать свой видимый образ.

— Подожди, Люс! Подожди!
Маленькие ботинки прыткой словно лань девчушки топтали брусчатку, что со стороны более походило на смазанную зеленую дугу. Люсида остановилась, отдышалась и, смахнув прилипшие к лицу пряди волос, наконец увидела силуэт Чарли, вынырнувшего из тьмы, сгустившейся за афишной тумбой.
— Ты видела, видела? — спросил он возбужденно.
— Да, видела, — хохотнула Люс, — и игриво пнула Чара на мягкий газон под чьим-то домом.
Мальчишка пошатнулся, ухватил подругу за край платья, и оба повалились наземь, истерично хихикая.
— Это был призрак?
— Точно он!
Испуганные, но воодушевленные, дети еще долго перетерали эту историю...
Конечно же, это был не призрак, просто тонкая занавеска на сквозняке, но ведь так хотелось верить.

Дождь понемногу стихал, самые крупные его капли все реже, но с завидным ритмом, глухо барабанили по цеппелину, точно проигрывая реквием своим предсмертным минутам.
Странное спокойствие охватило девушку. Словно все стало на свои места. С особым теплом и... и благодарностью, она наблюдала за призраком, своими собственными глазами, в которых не было ни капли страха, а только тот детский восторг и предвкушение чего-то совершенно монументального и эпического.
— Простите, если напугала вас, мазель, — почти прошептала Мэри, попеременно теряя и восстанавливая ясность своего облика, — ... позвольте вывести вас с кладбища, ночью небезопасно.
Лицо Люсиды заискрилось самой искренней из ее улыбок.
— Во имя Розы, бросьте эти сомнения, вы ни в коем случае меня не испугали. На самом деле, я боюсь, что вы исчезнете.
Девушка скромно потупила взор, ожидая реакции своей таинственной подруги, но та лишь молча взяла ее за руку, и касание это было чуть грубее взмаха крыльев бабочки.
— Мэри, как случилось, что вы здесь? В смысле, люди, вампиры каждый день умирают, но призраки столь редки, что их явление приравнивают к нездоровому бреду. Когда отец умер, я все надеялась увидеть его снова. Просто поговорить, или хотя бы узнать, что он не окончательно исчез. Что он существует где-то, оставаясь мои отцом.
Вы встречали других призраков? Как вы их находите?

Отредактировано Люсида Старк (21.09.2011 00:12)

Порой случается, когда приходит то, чего ты долго ждешь, не удается подобрать слов. Влекомая всем таинственным и загадочным, Люсида замирала в ступоре всякий раз, когда решалась произнести очередную фразу в адрес Мэри. Она все боялась чего-то, то ли спугнуть, то ли обидеть призрачную собеседницу. Каждое слово давалось с невероятным трудом, словно умение общаться в одночасье стало талантом сродни музыкальному слуху или художественному видению. И, если бы не колючая не проходящая дрожь, Люсида и вовсе усомнилась бы в реальности происходящего. Иной раз, на пару коротких мгновений, Люс начинало казаться, что ее спасительница — обычная юная барышня, которую просто нелегкая принесла на кладбище в настолько неуместный час и неприветливую погоду. Столь живой и настоящей она могла показаться... Ну и пусть, мокрая, пускай холодная. На своем веку Люс повстречала людей и более леденящих. Но, нет... Стоило лишь на секундочку поверить в ее возможную материальность и поставить под сомнение ясность рассудка, как Мэри сделала то, что рассеяло всякие сомнения. Превратившись в дымку мелкой серебристой мороси, она буквально просочилась сквозь стену гондолы.
«Нет, нет!» — мысленно прошептала Люс, бросившись наружу, прочь из недр дирижабля. Но Мэри не было... Только дождь осыпал редкими каплями скользкое тело Оливии, уподобившееся огромному киту, загадочным образом выкинутому на эту проклятую сушу. Несколько глубоких вздохов. Глаза уже начали жалить подступившие к ним слезы. Взгляд лихорадочно скользил по местности, но темно-серая мгла пожрала все вокруг от горизонта до деревьев в нескольких метрах.
— Это проклятие! — прошептал дождь.
— Проклятие! — подхватил ветер.
— Никогда не желай такого своим близким, никогда! — прозвенела пара последних крупных капель, разбиваясь о могильные плиты.
Призрак не покидал ее, и бодрость духа снова вернулась к ревенантке.
— Мэри, послушайте, — наконец решила выложить все Люсида, — я ведь не просто так вас спросила. Когда отца не стало, я не смогла примириться. Кажется, я и сейчас не в силах. Три года я изучала все, что можно было найти о загробном мире, прибегая даже к отдельным трактатам по некромантии. Но необходимую информацию так сложно раздобыть, не буду членом гильдии алхимиков. Поэтому я искала иные пути. Не спрашивайте, как, но мне случайно стало известно об одном наркотическом препарате, который показался мне лазейкой с того света. Он называется Фаретра. На редкость сильный и подозрительно доступный наркотик. Принимающие его — существа особого склада. Уставшие от любой услады, которую может дать им тело, они ищут новых ощущений за его пределами. Души — энергии тонкие — нуждаются в защите, которую может дать им лишь физическая оболочка. Оно, увы, она является и тюрьмою. Тюрьмою самою надежною, в которую не попасть и из которой не выйти. Фаретра рушит этот барьер. Делает беззащитным уже само тело. Оно больше не в силах сопротивляться и готово принять любого, кто пожелает им воспользоваться. Вы ведь понимаете, о чем я? — Люсида вопросительно посмотрела в пустоту в надежде, что Мэри проявит себя. — Призрак способен забрать чужое тело, если оно, под воздействием Фаретры, хотя бы на мгновение отпустит родную душу.
«Но призрака нет... Его нет. Я искала, так долго, но его нет...»

Мэри не желала появляться. Или не могла. Голос ее поник и ослабел, но по-прежнему вел за собою, прочь из кладбища.
— И вам бы хотелось вселить душу отца в чье-нибудь тело? — прозвучала в вопросе минорная нота.
— Мэри, — позвала Люсида, пытаясь хотя бы тоном вернуть интерес своей собеседницы, — погодите! Вы уходите? — отчаянно выдохнула она вслед утихающему голосу. — Я прекрасно могу вас понять, клянусь Розой. Но вы не знаете всего. Думаете, мне вот так просто пришли подобные мысли в голову? Это плоды мучительных месяцев поисков, сомнений, разочарований. Я не могу быть настолько жестокой. Конечно, грешные мысли посещали меня первое время, но у кого их не бывает? Я прогоняла их в часы бодрствования, но те настигали меня во сне. Ко мне являлись воры и убийцы, негласно молящие забрать их жизни. Их холодные руки обвивали меня и отчаянно впивались в кожу. Сотни кошмаров выталкивали меня обратно, милосердно лишая возможности досмотреть их до конца. Но я бы ни за что не решилась на такое. Пока на моем пути мне не повстречался бывший санитар из Святой Розы. Он был вусмерть пьян и сам, наверное, позабыл, чего сболтнул мне за бутылку муската. Понимаю, что вы мало помните, но, возможно, имеете представление о летаргическом сне? Это состояние, когда человек по большей степени в могиле. Он дышит, и только. Некоторым удается вернуться к жизни, но не часто. Согласна, даже у них нельзя отнимать их шанс... если бы... Если бы не тот факт, что шанса у них нет. Только не в подвалах Розы. Я просто не могла поверить в услышанное. Но слишком уж вычурно звучало все для пьяного бреда. «Избранные», не имеющие близких, пациенты, которым не посчастливилось попасть в палату «беспрецедентных случаев», лишались всех шансов на спасение. Ведущие светочи медицины, что не гнушаются серой морали, пользуясь «ровным» состоянием больных, тестируют на них яды и противоядия. И, знаете ли, Мэри, как они поддерживают тела в таком состоянии? Фаретра! Лошадиные дозы ежедневно. Да так долго, что душа отмирает, как атрофированная конечность. И разве так уж преступно взять то, что не принадлежит более владельцу? Знаю, знаю, это звучит не менее серо, но уже и не так черно, верно?
Люсида отчаянно взглядывать в пустоту, пытаясь понять, слушает ли ее Мэри? И если слушает, то услышит ли? Кажется, это впервые девушка взглянула на свою затею со стороны. Взглянула и испугалась. Испугалась, но не отшатнулась. В конце концов, что может быть сильнее любви?