За деревней Кручица делает резкий поворот и течет порогами; она бурлит и пенится, как кипящее зелье в котле. Низко стелется по-над берегом несущий прохладцу и свежесть туман из мельчайших водных брызг. Берега здесь приветные, низкие: то глиняные, то поросшие осотом и камышом, то усеянные каменным крошевом. Кое-где вдоль берегов попадаются скучкованные вербы да кустарники, по-за ними, по полям да по лугам разбросаны здоровые валуны, неведомо как сюда попавшие, похожие на спины гигантских черепах. Будто какой-то зазевавшийся Сизиф сбросил их со своих плеч, так и не дотащив до подножья Дымных гор.
Если же пройти чуть дальше, спуститься вниз по течению, дойти самой заводи, до самого деревянного мосточка, то попадешь на небольшой хуторок, нежданно-негаданно раскинувшийся по обе стороны порожистого русла; на правом берегу будет мельница: не какая-нибудь халупка деревянная, а самая что ни на есть каменная мазанка о пятиметровом железном ветряке. Места здесь покойные, тихие, малолюдные. И водица на редкость чистая. Бывало, в жаркий день спускаешься к самой кромке — туда, где мелкая волна плещется среди разноцветных окатышей, садишься на корточки, распугав мальков, зачерпываешь в сложенные горстью ладони воды — и пьешь. Медленно, с чувством, с толком и с расстановкой — вода льдисто-холодная, аж зубы сводит, а уж вкусная какая — что твой херес из графских подвалов!
За самой мельницей прилажен деревянный сарай со стогом сена и заготовленным на молотьбу зерном. Мельник ничуть не боится за свое добро. Ни бродяги, ни даже разбойники, напуганные слухами о голодных упырях, не рискуют искать здесь ночлег.