Начало игры
Мелисса пребывала в немного заторможенном состоянии, ощущая себя довольно странно. Вроде бы она есть — всё ещё видит, слышит и чувствует, с другой стороны — чувства радикально отличаются от тех, что она испытывала при жизни. Да и тела своего она не наблюдала, что было ещё менее привычно. Зависнув где-то над землёй, Мелисса следила за меняющимся небом, немного отстранённо понимая, что это первый восход её новой не-жизни. В её голове роилась туча мыслей, никак не желающая становиться в относительно ровный ряд. Большинство из них были вопросами, которые, однако, некому было задать. И это удручало. Ненавязчивое осознание своего теперешнего одиночества не могло заглушить её страстного желания быть как можно ближе к в этому миру. Мелисса ещё не до конца понимала своего теперешнего положения, но просто не могла смириться с произошедшим. Не могла прекратить думать о своей глупой смерти и бездарно прожитой жизни. Если бы её спросили, что она хочет изменить, девушка бы без раздумий ответила — всё. Возможно, кроме танцев. Они и были единственным более-менее светлым пятном в её биографии. Тем, чем она могла без зазрения совести гордиться. Тем, чего она добилась исключительно своим трудом. Но остальное... начиная с самого отца, его долгов, ставших смыслом её жизни, и заканчивая отсутствием какой-либо личной жизни, всё это страшно злило. Девушка скривилась, словно съела целый ящик лимонов вместе с кожурой — эти думы не доставляли ей никакого удовольствия, но перестать она отчего-то не могла. С трудом взяв себя в руки, Мелисса решительно начала вспоминать свои последние похождения, надеясь, что это как-то отвлечёт её от неприятных мыслей, а также позволит уже перестать скрипеть невидимыми зубами. Всё равно же никто не слышит.
Очнувшись тогда, первым, что она имела неудовольствие лицезреть, было собственное изуродованное тело, брошенное прямо на исключительно грязном полу портового склада. Память о причинённой ей боли не просыпалась, чему бедная девушка была безмерно благодарна. Ей хватало осознания того, что смерть была чересчур мучительной. Оглядев помещение, она поняла, что маньяка уже след простыл. Это вызвало первый, едва не поглотивший её, приступ злости. Возникшая, было, мысль найти и жестоко расправиться, улетучилась, сменившись навалившимся безразличием ко всему, здесь произошедшему. Возникло привычное желание прилечь, отдохнуть часок. Мелисса прошла сквозь стену, даже не обратив внимания на необычность сего явления. Единственным, что её тогда занимало, был дом, своя мягкая постель и отец, несмотря на своё пьянство, строго следивший за временем возвращения дочери. Улицы были темны и пусты, да и вряд ли на неё кто-нибудь обратил бы взор — смотреть-то не на что. Легко плывущая к своему дому, словно маленькая лодочка по тихому морю, девушка не замечала ничего вокруг себя — все её мысли занимала необходимость вернуться и лечь, наконец, спать. Ведь она не успеет толком отдохнуть и приготовить поесть, прежде чем снова отправится на работу. Достигнув своей цели, девушка так же, без малейшего шороха или стука, просочилась сквозь грубо сделанную деревянную дверь, оказавшись в тёмной прихожей их маленькой квартирки. За неё отец тоже задолжал, но обменивать на ещё более миниатюрную, где бы им пришлось теснится, отказывался. Даже не задумавшись о том, что стоило, вроде бы, снять обувь, Мелисса проплыла прямо в спальню отца, где он проводил большую часть свободного времени, коротая его в обществе бутылки крепкого, дешёвого пойла. Он её не заметил — с удивлением отметила девушка. Зеркал в этой комнате не было, поэтому удостовериться в отсутствии собственного отражения у неё не получилось. Зато эмоции вновь пришли в движение. Апатичность уступила место необычно яркому для её состояния желанию оказаться как можно ближе к отцу. Всё произошло слишком быстро, чтобы она успела осмыслить. Перед опущенным в пол взглядом появился подол её полупрозрачного платья. Мелисса подняла руки, желая убедиться в том, что это ей не привиделось. В голове прояснилось, словно до этого она была пьяной в стельку. «Что я делаю?» — мысль испуганной мышкой прошмыгнула и растворилась в эмоциях. Страх испугать отца разрушил и так не слишком стабильную «видимую» форму призрака. Дальше всё снова будто бы погрузилось в туман. Мелисса помнила разве что своё желание оказаться подальше, подкреплённое чем-то, схожим с паникой. Сколько она бродила по знакомым улочкам и как оказалась на кладбище (заброшенном, к тому же), новоиспечённое приведение не знало.
Зато сейчас, вроде бы, её собственное сознание больше не выкидывает никаких фокусов — видимо, окончательно смирившись с последующим аморфным существованием. У неё было достаточно времени, чтобы покопаться в себе и удостовериться в том, что желание жить никуда не делось. Собственно, отчего бы ему пропадать после смерти? Удовлетворённые своим концом индивидуумы не становятся призраками. Мелиссу же сложно было назвать не то, что удовлетворённой, но и равнодушной — тоже. Конечно, она, быть может, потом пожалеет о своём упрямстве, обречённая скитаться в одиночестве, но сейчас, в данный момент, это девушку совсем не волновало. Заброшенное кладбище было тихо и уныло (можно сказать, прекрасно располагало к ведению раскопок в своей блудной душе), разве что где-то в стороне от неё слышались неразборчивые всхлипы. Но она не торопилась туда — плачущие женщины её интересовали только в качестве предмета запугивания. Ведь именно этим привидения занимаются? Почему бы и не испугать, спросите? А она банально не знает, как это делается. Как вообще подобные ей становятся видимыми? Как привидения контактируют с живыми и насколько велика вероятность найти кого-то, кто её не испугается? Это всего лишь маленькая толика самых актуальных, по её мнению, вопросов, крутившихся в её кудрявой, невидимой головке. Но Мелисса всё-таки пришла в движение, рассудив, что совсем без дела оставаться не хорошо. Не напугает, так подслушает — чужие секреты были не менее интересны ей, а у плачущей женщины их наверняка целая куча. Правда, будет ли она рассказывать о них в пустоту?...
Уже добравшись до цели своего «путешествия», Мелисса застала презабавнейшую картину, которая сумела вырвать у неё тихий, но очень ехидный смешок. Понять, над кем она насмехается, не дано было даже ей. Над призраком мужчины ли, предпринявшего безуспешную, такую смешную попытку успокоить испуганную одним его видом девушку. Или над ней самой, пришедшей поплакать на заброшенное кладбище, практически самостоятельно напрашиваясь на неприятности. Ей ещё повезло, что повстречалось простое, вполне дружелюбное привидение. Будь Мелисса на его месте, запугала бы до чёртиков. И ещё погоняла бы по всему городу. Раньше она бы, безусловно, посочувствовала ей. Сейчас же было только какое-то мрачное веселье. Посверлив удаляющуюся женскую спинку взглядом, девушка решила подать голос:
— Разве так полагается смотреть приличным дяденькам на незнакомых девушек? — В голосе Мелиссы слышалась неповторимая смесь наивности и ехидства, свойственная очень любопытным и очень вредным детям. Она и сама не могла понять, откуда это всё взялось. При жизни, вроде бы, она вполне могла контролировать свои интонации, чтобы ненароком не задеть собеседника. Впрочем, задумываться о таких мелочах ей совсем не хотелось. Зависнув напротив, девушка устремила свой пристальный взгляд на мужчину, рассматривая того в малейших подробностях и без всякого стеснения. Одновременно с этим, она задавалась вопросом — может ли привидение видеть её, если сама бедняжка не в состоянии быть более-менее заметной? Параллельно с этим назревал интерес и любопытство — даже не прилагая никаких усилий к тому, она нашла того, кому можно задать все свои вопросы. Того, кто, возможно, не откажется чему-нибудь её научить. Какая, однако, удача для неё.
— И давно от вас убегают женщины? — Тон сменился на добрый, вкрадчивый — так врачи разговаривают со своими пациентами.
Отредактировано Мелисса Кросс (21.01.2012 19:55)