Увидав, что из кармана Эдварда выползает изрытый красными прожилками глазище с живым зрачком, аскаресса тут же догадалось, что произойдет в ближайшие две-три минуты. Глаз начнет искать свое место в книге Терезы фон де Голль и не угомонится до тех пор, пока не вмажется в страницу со своим изображением.
— Ха! — воскликнула она чуть ли не ликующе, — вот же он, виновник торжества! Редко где увидишь подобную реликвию!
Даже в их богатой гослаборатории грамотно законсервированные части огра попадались раз в сто лет. Задрав полы мантии, Амелия подпрыгнула, пробуя поймать вертлявый артефакт: «Фью-виить! Фью-вииить! Иди ко мне! Куда же ты?» — но тролльский глаз уже как следует рассмотрел ее, удовлетворив свой интерес, и метнулся дальше — к безалаберной рыжеволосой трампессе. «Пфф!» — фыркнула ученая и надула губы.

Эдвард не переставал ее удивлять. Откуда, ради Святой Розы, у него глаз каменного тролля? Где он достал такую редкость? Неужто сам выковыривал из глазницы? Ха-ха. Случайно нашел? То же вряд ли; фыркнул бы: «Какая гадость, совсем не подходит к моему новому костюму!» «Ох! Что же я такое думаю? — содрогнулась девушка. — Надо держаться подальше от чудака в лакированных штиблетах. Как бы он не заразил меня своим... не знаю чем... это не поддается описанию». В общем, перебрав в голове все варианты, аскаресса остановилась на самом простом и логичном: глаз огра — талисман, чей-то памятный подарок, который Блюфенфрост бережно хранит. Хранил. Интересно, с каких пор?..
— Мазель Готьер, вы впервые видите это светящееся око? — ровно, чтобы не вызвать подозрений, поинтересовалась она у подмастерья. Впрочем, все поведение ревенантки указывало на то, что да — впервые.
— Нет, — ответила девушка. — То есть, да — впервые. Я слышала о летающем глазе от мастера в Филтоне, но всегда считала, что это байки. Он, когда выпивал, становился до ужаса разговорчивым... Надо же! А оказалось — не враки...

Когда неизбежное случилось, и глаз с вычурными эффектами втиснул себя в книгу, оба артефакта успокоились и притихли. Скорей всего, испугались режиссера. Встав посреди гравийной дорожки, Эдвард безапелляционно заявил: «С этого момента и до конца съемок псионика, левитация, древние артефакты, нашествие гулей, вызов призраков, миграция пони, пожары, наводнения и движение материков без моего разрешения запрещены!»

Будущие звезды кинеграфии тут же подобрались, с уважением взглянули на его красивый профиль. Еще бы. Теперь ими руководил не просто ревенант-мечтатель, а строгий и серьезный господин, способный в случае чего призвать паникующих к порядку. Благодарно выдохнув, Амелия мысленно передала фотографу: «Спасибо. Наконец этот бедлам закончится и можно будет приступать к работе».

— Всем собраться у сцены через десять минут! — распорядился Эдвард.
«Так точно, сэр», — захотелось ей ответить в шутку. Увы — ее опередили.
— Что ж, пора как следует отряхнуться и заняться делом, — сказала себе девушка. Однако на ее предплечье вдруг навалилась обессиленная ревенантка. — Мазель Готьер, — шепнула ей аскаресса строго. — Встряхнитесь! Нам пора на сцену!
Но нет!... Это была не Алейна! На ее руке лежал зеленоглазый, наглый, рыжий, хитромордый отпрыск Трампа. Хотя, пожалуй, не столь уж хитромордый. Скорее, вымотанный до предела. Рассеянно моргая и ластясь к ручке Амелии, отпрыск Трампа бормотала:
— Кажется, господин Блюменфрост не слишком удивлён произошедшим, хм... как думаете, он знает визионера? Или ожидал подобного?
— Знаете ли, Эдварду, — отчеканила аскаресса, — положено держать ситуацию под контролем и не выходить из себя при любом непредвиденном эксцессе.
— На шпионаж похож мало, тем более, что первый оболтус был довольно... Ой! — Рыжая девица аж присела, встретившись со взглядом аскарессы, тут же поспешила «принести свои искренние извинения за доставленные неудобства». Вдобавок — видимо, решив, что ей поможет светская улыбка, — обнажила стройные ряды клыкастых зубок. Раздраженно подняв бровь, Амелия настроилась на выговор, но в итоге спокойно проронила:
— Не извольте беспокоиться. Понимаю, вы устали.
Всерьез злиться она не могла даже на Трампов, поскольку была рада, что все уж устаканилось, суматоха осталась позади, и этот день принес не только хаос, но и любопытные открытия.

Добравшись до сцены бодрой рысцой, чтобы успеть раньше прочих, она быстро оценила обстановку (точнее, расстановку стульев) и — раз-два — совершила рокировку: стул Елены фон Трамплтон заменила на сидение Алейны. Теперь получалось, рядом с нею сядет подмастерье (за этой собирательницей молний нужен глаз да глаз!), а подле компаньонки разместится мазель Калерия и некто Гарельд Зойцсман. Вот и славно.

Отредактировано Амелия Аскар (13.01.2017 20:29)

Гарельд Зойцсман, чья память, увы, была, несовершенна, силился припомнить самое длинное в своей карьере и личной жизни хулительное выражение. Разумеется, не вслух. Рассуждал он примерно так: «О, друзья мои литераторы, оно было бесподобно как по форме, так и по содержанию, вмещало всю гамму, всю палитру переполнявших меня эмоций! Оно пролилось из моих уст, как откровение богини, как музыка души, в своей гармонии достигшая высшей формы поэтического искусства. Нет, я решительно должен его припомнить и записать... Кажется, там фигурировали такие слова, как „триждыраскоряченный“, „мать его Терезу так-растак“, и „дракон бы отвинтил тебе пистон“... Эх!»

Подобное занятие наряду с умозрительной игрой в «шесть баранов тетушки Гугенкустик» Зойцсман находил идеально подходящим для тех случаев, когда кто-нибудь вроде господина Блюменфроста принимал назидательный тон и начинал занудно им назидать. Лицо журналиста во время разговора выглядело достаточно напряженным и сосредоточенным, чтобы не вызывать у собеседника подозрений, хотя на самом деле любая жутко важная речь перемешивалась в гарельдовой голове в сплошное неразборчивое «бла-бла-бла, и так далее, и тому подобное».

— Всем собраться у сцены через десять минут! — закончил Эдвард.
— Так точно, сэр! — отсалютовал Зойцсман бодро, по старой армейской привычке (чтобы его, не приведи богиня, не уличили в излишней самосозерцательности).

Сероглазая прима, засобиравшись на сцену, с величественным выражением лица оправила полы своих одеяний. Но вместо Зойцсмана в ее беленькую ручку вцепилась медноволосая кузина госпожи Сфорца. И что тут было делать? «Растуды ж твою в качелю», — прокомментировал Гарельд, случайно вспомнив фрагмент великолепного ругательства. Честь триумфально провести приму под софиты досталась не самому достойному среди претендентов на ее внимание.

— Ну и пусть, — решил неунывающий плейбой. — Зато ее фрейлина, симпатичная мордашка... Да вот же она! Стоит на четвереньках под кустом. Одобряю. Правильный настрой, хотя и не слишком, как бы выразиться, уместный в данных обстоятельствах. Но весьма и весьма лично мною одобряемый...

Девчонка, очевидно, прочитав его озорные мысли, с четверенек плюхнулась прямо задом на траву. Вид у нее был до крайности растерянный и настолько беззащитный, что Гарельд внезапно устыдился: кажется, малышка просто-напросто застряла подолом в коряге и потеряла туфлю. Что же, ему предоставлялся отличный шанс повести себя как циничный, но обаятельный сэр Дарнли из романа Стеллы Делакруа.

Гарельд подошел к обиженной на весь мир зеленоглазке. Улыбнулся ей загадочно и ласково — точь-в-точь как милсдарь Дарнли Лизабетте. Ловкими пальцами помог обручу нижней юбки отцепиться от коряги и освободил подолы платья. Девушка изумленно открыла ротик, но Гарельд, заговорщицки подмигнув ей и приложив палец к губам — «все под контролем, прекрасная дама», — продолжил вести себя как истинный рыцарь. Пока она оправляла юбки, натягивая их на колени, Гарельд разыскал ее туфлю и так же молча аккуратно надел ее на ножку дамы. Затем подал ей руку и довел ее до сцены, отвесив ей по дороге изысканный комплимент. А потом галантно откланялся и занял свое место в ряду актеров, которое — «славься богиня!» — оказалось неподалеку от сиденья Елены фон Трамплтон по прозвищу Прекрасная.

Гарельд подозревал, что после таких обращений зеленоглазка втюхается в него до беспамятства, и был чрезвычайно горд и доволен собой.

Отредактировано Гарельд Зойцсман (24.01.2017 17:50)

Как аскарессе удалось обогнать Калерию на пути к сцене, осталось для последней загадкой, однако увидеть краем глаза быструю и ловкую перетасовку мест она смогла. Хотя, не этот «добродушный» жест удивил рыжую даму, он вообще отошел на второй план, стоило заметить на стульях пометки с фамилиями их потенциальных обладателей, что в принципе не походило на места простого персонала. Некое предположение «шевельнулось» в голове у мазели, но она лишь поспешила отмахнуться, иронично усмехаясь. Этого же быть не могло, просто потому, что не реально. Ну, какие съемки, какие роли?! Можно подумать, она похожа на актрису. Режиссер же умный малый, а Трампы тот клан, который способен нанять за любые деньги не то, что профессионалов, кого угодно достать для своих надобностей! Кузина пригласила её исключительно из деловых соображений, в качестве одного из поставщиков, помощников, кого хотите, только не исполнительницы ролей, верно? Или, уминая четвертый кусок кекса, она что-то упустила. Вот так всегда! Проклятое обжорство мешает сосредотачиваться в самые нужные моменты, но Роза, там же был КЕКС, морковно-черничный, способный одним своим видом заворожить и пленить. Однако не будем отвлекаться... комкая уже совершенно не пригодный платок в своей ладони, Калерия прячет его обратно в сумочку и, подхватив предоставленную Эдвардом брошюру, садится рядом с пустым стулом — Елены Прекрасной, видимо, сегодня уже не будет. Сценарий, отпечатанный на хорошей бумаге, красивым шрифтом, был приятен на ощупь и, будь он более объемным, да в добротном переплете — можно было бы подумать, что собрались они все здесь по поводу выхода новой книги. В пору своего отрочества, девушка как раз посещала с бабушкой читательский клуб, любивший выезжать в самые разнообразные места для встреч. Листая страницу за страницей, трампесса поверхностно проглядывала содержание покуда, опешив, не вернулась к моменту, где главная героиня оказывается в темнице. Кто там рядом с примой? Таамрил — рыжеволосая селенитка похожая на Лунную Королеву? Подняв голову, Калерия для достоверности оглядывает честную компанию — кроме Елены, рыжих больше нет! Сердце ухает куда-то вниз и, с явным нежеланием, продолжает свою деятельность, с той лишь разницей, что кажется эхом отдает в виски. Сглотнув, особа ощущает нехватку влаги в горле и, облизывая пересохшие губы, вновь опускает глаза, пытаясь найти страницу с перечнем актеров. Пояснения режиссера долетают до неё приглушенным фоном, ведь стоит только обнаружить искомое, как брови моментально «взлетают» вверх... что за шутка?! Таамрил, дочь Королевы Луны — Калерия фон Трамплтон. Чувствуя новый прилив крови к щекам, новоиспеченная актриса издает звучный, тонкий шумок, похожий на смесь фырканья и смешка. Столько поворотов за день — явный перебор. Со странной опаской, сродни предчувствию дальнейших «сюрпризов», дама захлопывает сценарий и обессилено откидывается на спинку, аккурат в тот момент, покуда Блюменфрост взлетает на сцену. Подкрепляя девичьи опасения, молодой ревенант творил на помосте невероятное, от чего к округлившемуся изумрудному взгляду добавилась отвисшая челюсть, особенно в моменте трофейного поцелуя во время побега. Это было фантастично и обескураживающе, настолько, что Калерия готова была после такого представления умолять режиссера сыграть селенитку вместо неё. Для него это был бы двойной фурор, а она бы сохранила свою честь и достоинство. Целоваться на глазах у всех... даже имитировать лобызания с неизвестным представителем противоположного пола — это неприлично. Что скажет отец?! Как будет доставать своими издевками гадёныш Старк?! А, деловые партнёры, федерация? А, если подобное увидит Натан... как объясняться? Спасибо хоть динь-динь упоминается лишь на словах. О, Роза, дай сил! Мысленно успокаивая себя, что всё ещё может разрешиться благополучно — после разговора с милейшей кузиной или возможностью договориться с Эдвардом — юная трампесса присоединяется к овациям остальных, по окончанию представления и, не сразу понимает, что режиссёр, распуская труппу до следующего сбора, обращается к ней за помощью.
— Д... да, чудесно... — отвечает она невпопад, но тут же спохватывается и утвердительно кивает хорошенькой головкой. — Я хотела сказать, вы можете на меня положиться. Учитывая, кто нанес этот ущерб, с моей стороны было бы бестактно и возмутительно отказать в помощи. По возвращению, я тот час же пришлю своих гвардейцев на восстановление оранжереи, только, боюсь, это займет время и до завтра они не управятся, но будут стараться. Уж поверьте, за пару дней это место будет лучше прежнего! А сейчас, разрешите откланяться, друзья. Раз нам предстоит подобного рода деятельность, необходимо должным образом свыкнуться с неизбежным и подготовиться. Рада, что нам довелось познакомиться, господин режиссёр, до встречи! Милсдарь Зойцсман, мисс Аскар, милейшая мазель Готьер!
Распрощавшись с дамами и господами, Калерия слегка поклонилась и, развернувшись, удалилась в сторону изначального места сбора, где Джеб оставил Зулуса в компании мешочка с морковью. Вновь спокойный как удав, осел даже ухом не повел в сторону хозяйки, полностью насытившись сладкой и хрустящей снедью. Отвязав животное и подняв опустевший мешок, девушка нашла свою команду за пределами оранжереи, на стоянке экипажей. Пони был уже «упакован», оставалось погрузить только длинноухого непарнокопытного и юная трампесса преспокойно могла уединяться в своем фаэтоне, дабы отправиться домой. Однако, прежде чем сделать последнее, мазель отдала определенные распоряжения своему ответственному работнику в отношении животных, слуг, отпуская и пропуская его с двумя экипажами вперед. Сама же, подобрав полы платья, девушка ловко заскочила в фаэтон, называя кучеру иной адрес. Легкий щелчок поводьев и, застоявшиеся лошади без понуканий начали движение, выезжая на отведенную для транспорта дорогу, постоянно норовя ускорить темп, перейти из рыси в галоп.

  [Малые Пустоши] Конный двор «Клейборн-Фарм»

Амелия, не смотря на усталость, старалась ловить каждое слово режиссера и несколько раз даже шикнула на Алейну, которая ерзала на соседнем стуле и норовила пристроить свою сонную голову ей на плечо. Стул Елены фон Трамплтон, так и не явившейся сегодня на коллоквиум по сценарному искусству, отделял их от Калерии, любительницы копытных животных (правильно: Трамп к Трампу, прах к праху) и сидящего подле нее актера, назначенного на роль капитана Грея. «Интересно, каков он собой? — мечтательно улыбнулась Амелия. — «Может, оно и к лучшему, что я не могу рассмотреть его отсюда из-за этих бьющих в глаза софитов? Будет любопытный сюрприз». Она тоже получила свой экземпляр сценария, но в отличие от других, менее воспитанных особ, не уткнулась в него, демонстрирую лектору, как он всех утомил.

— Нет, не так... — внезапно прервав себя, вскочил Эдвард, сбросил пиджак, закатал рукава и пустился в ролях, на разные голоса, с выражением и самоотдачей, изображать предстоящий спектакль.

Исходя из увиденного и услышанного, Амелии досталась роль главной героини, которой составит пару некто по имени Гарельд Зойцсман. Тот самый Гарельд Зойцсман, чьим обществом она пренебрегла, переставив стул. Ха, как иронично. «Гарельд Зойцсман — красивое имя. А фамилия какая-то экзотическая. Наверное, он из Хастиаса», — не удержалась от фантазии аскаресса. Услышав о сцены смачный звук поцелуя, девушка встрепенулась: «Господи, какая непристойность, поцелуи на сцене», — проворчал в ее голове осуждающий голос тетушки Клементины.

— И вот, поцеловавшись, капитан Грей и Амелия оказываются в окружении агрессивно настроенных селенитов, р-р-р-р! — зарычал Эдвард со сцены.

«Придется играть поцелуи. Мне придется играть поцелуи», — со странным, наполовину озадаченным, наполовину романтическим выражением лица осознала Амелия. Теперь загадочная личность ее партнера подлежала немедленному освидетельствованию. Пока Эдвард согнулся на сцене, изображая черт знает что, Амелия достала из своего потайного кармашка лорнетку, аккуратно ее расправила, отвела от лица, используя как увеличительное стекло, навела на кресло рядом с Калерией и вдруг, позабыв про этикет, манеры и прочее, крякнула. Или взвизгнула. В общем, издала звук, полный убийственного смятения. В точности как тетушка Клементина, проигравшая партию в покер. Тотчас же схватила сценарий, прикрыла им склоненное краснеющее лицо и несколько минут — или часов? — просидела в таком положении, интенсивно обдумывая ситуацию.

В голове не укладывалось! Господи, этот... Этот! Фигляр, позер, безмозглый паяц, комедиант-недоучка — и вдруг в роли Грея! Смелого, мужественного, идеального капитана Грея! Она подозревала, не могла не подозревать, что чертов кривляка будет задействован в съемках. В роли, скажем, седьмого селенита в правом ряду. Но чтобы ему досталась главная мужская роль?! Девушка недоверчиво отогнула уголочек сценарий и покосилась на сцену. Нет, никакой ошибки — реплики Грея Эдвард переадресовывал Зойцсману. Но почему? О Роза, почему? Может, режиссер полагал, что присутствие на съемках этого парня будет разряжать обстановку? Вот уж в таланте комедианта ему не откажешь. Или же Эдвард замыслил что-то чрезвычайно глубокое, недоступное ее разумению?.. Амелия вспомнила вцепившегося в дерево Зойцсмана, его почтительные поклоны, театральные жесты и выражения. «По всей видимости, — нахмурила она лобик. — Эдвард видит в нем то, чего я не вижу... Но если он надеется с помощью этого говорящего тролля извлечь из меня неподдельные эмоции... О, я выдам ему их сколько угодно! Сколько угодно! Боюсь только, не те, которые он ожидает».

Когда Эдвард, спрыгнув со сцены, объявил об окончании рабочего дня, аскаресса смотрела на Зойцсмана несколько иначе, чем при первой их встрече: гораздо, гораздо злее. Но в то же время внимательнее.

— Завтра начинаем репетиции, — подытожил выступление режиссер. — Амелия, Карелия, я вынужден просить вас о помощи: оранжерее нанесен большой ущерб... Это может помешать съемкам... Смею ли я надеяться на талант ваших садовников?
— Да. Да, несомненно, — ответила Амелия одновременно с трампессой. Сегодня же отдам распоряжения.

Ей хотелось побыть наедине с Эдвардом, о чем-то еще с ним поговорить — о чем-то так и не высказаном, но важном, — однако, заметив, как в ее сторону быстрым шагом, поигрывая невесть откуда взявшейся тростью направляется Гарельд Зойцсман, решительно распрощалась и поспешила навстречу Алейне.

— Ах, вот вы где! — воскликнула вампиресса. Алейна ждала ее возле выхода. — Господи, здесь, при солнечном свете... Дайте-ка я вас как следует рассмотрю. Похоже, этому платью тоже пора на свалку. Но мы что-нибудь... придумаем... — Она оглянулась назад, видя как Эдвард хватает Гарельда за рукав:
— А вас, голубчик, я попрошу остаться!
Гарельд устремил на Амелию умоляющий, полный вселенского томления взгляд. И она, устыдившись, ответила ему взглядом совестливыми и немножечко грустным (очень стараясь, что никто не заметил ее слабины).

Развернувшись красиво, с элегантным взмахом волос, она еще раз деловито осмотрела Алейну, усадила ее в экипаж и просила минуточку подождать. Затем нырнула в кусты — те самые, где прятала платье, — вылезла из них с пышным облаком бежево-розовой органзы и впихнула его рядом с Алейной.
— Хочу вам подарить это платье. Не спрашивайте у меня объяснений. Цену я вам тем более не скажу. Берите его, делайте с ним что угодно. Теперь оно ваше.
Алейна изумленно открыла рот, чтобы поблагодарить, изумиться или произнести типичное для таких случаев «о, я не могу принять, это слишком дорого, ах-ах-ах» — не важно. Амелия снова прервала ее, надменно, по-аскаровски, жестом замыкая ее уста:
— И давайте до конца пути никаких вопросов и разговоров.

  [Главный проспект] Ювелирный магазин «Фируза»

— «Ку-ку», дорогой мой Гарельд, у меня началось с самого утра, когда оказалось, что мой бывший коллега за мной шпионит, при чем, как выяснилось позже, весьма успешно... Надеюсь, Вы по достоинству оценили мое к Вам доверие? Эмилии понадобился не один час, чтобы убедить меня в том, что Вы сможете сыграть главного героя. А спиртное, между тем, запрещено на территории съемочной площадки, так что Вам придется пить в гордом одиночестве в своей гримерке. А лучше — за пределами Оранжереи.

Эдвард почесал затылок.

— Мне неприятно признавать, но, если так пойдет дальше, мне и впрямь нужно будет выпить... Ладно, давайте к делу: где мазель Сфорца? Она мне написала записку... Сейчас... Секунду...

Режиссер поднял со стула прожженный пиджак и вынул обгоревшее по краям письмо.

— Вот: «Здравствуйте, Эдвард!... бла-бла-бла... поддержкой и помощником в бытовых вопросах Вам послужит Зойцсман... трам-пам-пам... пригрозила, что за неуместное поведение буду спрашивать с него по всей строгости... я пригласила моих очаровательных кузин...» Так-так-так... «Боюсь, некоторое время Вам придется работать с самым минимумом реквизита... выделенного им бюджета хватает только на самое необходимое: возведение сцены и ее тех. оснащение... Держите нос по ветру...»

Эдвард медленно сел на стул.

— Зойцсман... — сказал он после некоторой паузы. — Как мы будем снимать без реквизита?!
— Да бросьте, Блюменфрост! Вон как у Вас хорошо получилось! Даже за Елену. Формы, конечно, не те, но... А кота я Вам найду, вон их сколько по дворам шастает!
— Гарельд-гарельд-гарельд! Мы должны, мы просто обязаны решить этот вопрос!
— Да нет проблем! Только давайте завтра? Я сегодня забыл эти забавные шапочки с прорезями для глаз и рта, а в них так удобно грабить банки!
— Хватит болтать, дайте-ка мне карандаш!
— Сию минуту, Ваша светлость! Не изволите ли также употребить писчую бумагу?
— Благодарю! Нам понадобится... — Эдвард начал быстро-быстро составлять список необходимого реквизита. — Так... Костюмы... Ага... Блестки... Еще, эти, как их... Гирлянда... Мишура, удочка, телескоп... И это... И вот это... Так! Посмотрите, ничего не забыл?

Гарельд бегло осмотрел список.

— Ну... Резиновый лик у меня на чердаке лежит, это можно смело вычеркивать. Костюмы селенитов в любом магазине купить можно, это не проблема. Вот с удочкой будут сложности... И где зонтик взять, я, к сожалению, не знаю.
— Издеваетесь?
— Дайте-ка подумать... Да, я издеваюсь! Потому что нам крышка. За два дня нам никак не справится.

Эдвард нервно теребил галстук.

— Да, Вы правы. — он с недоумением посмотрел на галстук. — Кстати, это не апельсиновый.
— Что?
— Галстук не апельсиновый. Вы крикнули: «кидайте мне свой апельсиновый галстук». А он не апельсиновый. Этот оттенок называется «пожар в джунглях».

Гарельд некоторое время смотрел на Эдварда, потом спросил:

— Может, все-таки выпьем?

Эдвард тоже некоторое время смотрел на Гарельда.

— Точно! — вдруг крикнул он, вскакивая с места.
— У меня в гримерке есть отличный виски, идем? Ну, наверное есть, я там еще не был.
— Нет, я не об этом! Пожар, Гарельд! Мы не успеем найти реквизит до восстановления Оранжереи, потому что садовники управятся за два дня, а за два дня мы не успеваем. Но мы можем сделать так, чтобы садовникам понадобилось больше времени. Смекаешь?

Гарельд округлил глаза и прикрыл рот ладонью.

— Неееет...
— Да!
— Нет-нет-нет...
— Да-да-да, Гарельд! Другого выбора у нас нет!

Они посмотрели друг другу в глаза и оба расплылись в зловещей ухмылке, не предвещающей ничего хорошего.

(временной скачок в 3 часа) Главный проспект

[Казенный квартал] Меблированный дом «Валламброза» 

17 мая, 1828 года, около 24:00

На ходу еще раз читая сценарий, Алейна медленным шагом приближалась к оранжерее. Можно было, конечно, взять наемный экипаж, но юная подмастерье совсем забыла про деньги, оставшиеся в нарядном платье. Прогулка на свежем воздухе оказалась полезной, ночь помогла вернуть мысли в порядок и успокоить болевшее сердечко. «Я больше не увижу его светлость. Так его оскорбить, убежать. Я во всем виновата, не надо было приходить, а оставить квитанцию в магазине. Рано или поздно забрал бы браслет, без моего участия», — размышляла барышня, на мгновение отвлекаясь от брошюрки и покрепче сжав ручку сумочки, внутри между эскизами и чистыми листами бумаги лежала белоснежная квитанция. Алейна покачала головкой, закусила нижнюю губу и снова погрузилась в романтическую историю, втайне завидуя главным героям приключения на Луне. У них все так просто. Он признался, она ответила на признание, поцелуй и… Вуаля! Любовь до гроба и все безумно счастливы. Ну почему в жизни все не так?..

Девушка резко остановилась перед кованными воротами оранжереи, пропуская рабочих впереди себя, глубоко вздохнув, она со злостью засунула сценарий в сумочку. Подмастерье еще чуть-чуть постояла, отгоняя ненужные мысли прочь, сейчас важна репетиция и больше ничего. Встряхнув головой и повторив про себя слова песенки, она уже спокойно вошла в знакомое помещение. Несколько минут ревенантка остолбенело разглядывала оранжерею, не веря своим глазам. Оранжерея изменилась и даже стала лучше, исчезли все ямы, оставленные копытами Зулуса, пропали сломанные кусты и даже стало как-то светлее внутри. Вместо крыжовников и кактусов стали расти розы, ландыши, рододендроны и вьющиеся, прекрасные орхидеи. Алейна словно попала в волшебную сказку, напоенную сладкими ароматами. Она перебегала от одного куста к другому, впитывая запахи и запоминая цвета. К сожалению, некоторые цветы закрылись на ночь и невозможно было понять, как же они выглядят, но подмастерье дала себе обещание обязательно посетить это чудо днем. Любуясь белыми с фиолетовыми прожилками розами, барышня спохватилась, вспомнив зачем сюда пришла.
— Интересно, а где все? — покрутила головкой девушка, ища глазами госпожу Амелию, госпожу Калерию или Эдварда. Никого рядом не наблюдалось, тогда барышня решила довериться слуху. За поворотом, слышался шум и стук молотков, скрытых огромными листьями монстеры. Алейна пошла в ту сторону, завернув за угол, она обнаружила режиссера и кучу людей, снующих туда и сюда.
Барышня не стала мешать фотографу, а аккуратно присела на край сцены, рассматривая рабочих и ожидая остальных героев истории.

  (временной скачок в тринадцать дней)    в этой же локации

Отредактировано Алейна Готьер (19.02.2017 13:22)

Ювелирный магазин «Фируза»    (временной скачок в тринадцать дней) 

30 мая 1828 года.

Старый граммофон трещал и побулькивал популярным романсом, шуршали подолы платьев, с шипением наполнялись фужеры, ворковали, гудели и шелестели, переплетаясь, приглушенные голоса. В этот день оранжерея выглядела непривычно спокойной, полусонной, словно бы притененной и затушеванной крупным штрихом. Примерно такое же слегка помраченное положение воцаряется в природе на следующий день после стихийного бедствия или катастрофы. Ставшие уже привычными суматоха и столпотворение рассеялись в свежем воздухе, в холодных струях сквозняка из распахнутых настежь окон. Казалось, между пальм, кипарисов и галбурвасов, отражаясь от позвякивающих стеклянно-фасеточных стен, все еще витали отголоски недавней ругани, взрывов смеха и конского ржания, а на вытоптанных зеленых дорожках маячили призраки перекуривающих рабочих, резвящейся массовки, большеглазых Бэмби и Зулуса. Но больше всего не хватало декораций. Оставшийся от главной сцены деревянный настил и одинокий вагончик Эдварда выглядели сиротливо-жалкими руинами, последними следами погибшей цивилизации.

Амелия сама не понимала, как ей, убежденной приверженке орднунга*, удалось за каких-то три недели съемок свыкнуться с артистическим бедламом, который беспрестанно творился на площадке. Однако факт оставался фактом: ей было грустно расставаться с нервной и напряженной и вместе с тем безумно интересной актерской ролью. И не ей одной — на лицах всех зрителей, за исключениям, пожалуй, одного лишь Бэмби, с появлениям на экране финальных титров промелькнуло что-то вроде сожаления или грусти. Отснятая история казалась запечатленным на пленку детским сном. Такой же волшебной. Такой же светлой, драматической, полной надежды. Такой же мимолетной. Да и сами съемки, чего греха таить, сейчас, ретроспективно, засияли в серой череде однообразных будней ярким и восхитительным приключением. Дубли, дубли, дубли, волнения, переодевания, актерский азарт, доходящий до бесстыдства, поцелуи с Гарельдом...

Девушка вздрогнула. Поднесла ко рту бокал шампанского, пригубила, утопив в золотистых искорках короткий и отрывистый и все же излишне томный вздох. Будучи алхимиком, она прекрасно понимала и на лекциях частенько повторяла, что притяжение между вампирами и людьми с определенной группой крови вовсе не является, как принято полагать в обывательской среде, загадкой природы и вызовом ученым. Банальная комплементарность, простая биохимия мозга. Вся эта романтическая чушь про единение двух рас, великий замысел Богини и алхимические искры ее несказанно раздражала. Однако же... С Эдвардом, который когда-то в прошлой жизни, в Филтоне, вызывал в ней меланхолическую хмурь и розовые грезы, было все совсем иначе. Ни тогда, ни сейчас черноволосый ревенент не возбуждал в ней страсть такой животной силы. В этом беспокойном ощущении, в чувстве слабости, дрожи под коленками, удушающей истомы было нечто унизительно-болезненное — видано ли! урожденная Аскар позволяла целовать себя какому-то безродному журналистишке! — и оттого лишь более сладострастное.

— В прошлом... Теперь все в прошлом, — тихонько выдохнула вампиресса, коротким взмахом руки, отводящим прядку от лица, словно бы прогоняя раздумья.

Покончив с аплодисментами и тостами, она расположились у стола, накрытого потертой синей скатертью, стараясь не слишком уж бестактно пренебрегать светскими беседами и в то же время держаться в стороне от остальных. Особенно — от Гарельда. По счастью, Эдвард доверил журналисту организацию фуршета, и до сих пор ответственность за атмосферу вечеринки успешно отвлекала явно не блиставшего организаторским талантом газетчика от выпивки и праздных разговоров.

— Мэтресса Аскар, — сияя розовым румянцем, подошла к ней мазель Готьер, — позволите к вам присоединиться? Как вы находите работу милсдаря Блюменфроста?
— Выше всяких похвал, — улыбнулась Амелия, отправив в рот тарталетку с икрой тритона. — Удивительно, насколько верно он передал острое напряжение погони! А вы-то! Вы тоже хороши! Эти милые глазки, тонкий голосок, сияющий костюм... Даже скупой на комплименты Шилярд Трамп отметил ваше выступление.
— Ох, что вы, — смутилась ревенантка, беря из вазочки пухлое безе, — мне далеко до истинных талантов. Образ мазель Стоун и сам по себе великолепен, но вы вдохнули в него божественную искру, ваша игра впечатлила всех, включая самых апатичных селени... тов...
— Амелия! — Проплывающая мимо рыжеволосая красавица высвободила руку из-под локтя сопровождающего ее мужчины, цокая каблучками, подошла к подругам. — Безмерно рада тебя видеть! Простите, мазель Готьер, я вас прервала...
— Елена! — Амелия изобразила радость с действительно незаурядным актерским мастерством.

Компаньонка выглядела до омерзения великолепно. На ней переливалось всеми оттенками осеннего багрянца умопомрачительно роскошное и столь же дорогое платье; в ложбинке декольте, выигрышно сочетаясь с золотыми бликами в тщательно уложенных волосах, лучился огромный желтый бриллиант.

— Ах, Алейна, — умилилась компаньонка, — с вами трудно не согласиться! Амелия, дорогая, вы были просто восхитительны! Особенно та сердцеразбивающая сцена, когда Грей запрокидывает голову возлюбленной и впивается в ее уста жадным поцелуем! Клянусь, если бы не знала, сколь мастерски вы умеете показывать нужные эмоции, поверила бы, будто поцелуй и впрямь был настоящим!
— Вы меня переоцениваете, — отмахнулась аскаресса, не переставая улыбаться. — Я только выполняла указания режиссера. Работа есть работа, а свою я привыкла выполнять предельно аккуратно.
— Между тем, — взмахнула ресницами Елена, — только слепой не заметит томительные взоры, которые мистер Зойцсман до сих пор на вас бросает. Говорят, некоторые лицедеи настолько входят в роль, что маска постепенно прирастает к их настоящим лицам.
— Не переживайте за лицо господина лицедея. На нем даже накладной ус не хотел как следует держаться. Девушкам вообще следует в первую очередь побеспокоиться о сохранении собственного лица, верно?
— И не только лица, — выпятила компаньонка грудь. — Было бы что сохранять. А то ведь некоторые тратят целые десятилетия, пытаясь сберечь то, чего у них никогда и не было. Например, симпатий юноши, с которым познакомились еще в университете.
— Юноши имеют тенденцию взрослеть. Равно как и девушки. А симпатии, даже если это симпатии к старым друзьям или подругам, имеют свойство испаряться.
— Но ведь не в нашем случае, дорогая старая подруга?
— Конечно, нет. О, смотрите-ка, вам машут! Кажется, вашей кузине срочно потребовалось выразить вам свою симпатию.
— Ах, и правда. Иду-иду! Приятного вечера, дорогие дамы! Не прощаюсь.

Амелия окунула презрительно изогнутые губы в наполовину опустошенный фужер и сделала до неприличия крупный глоток. Серые глаза ее были непроницаемы и жестки как стекло.

— По поводу работы... — замялась ревенантка, проводив Елену любопытным взглядом. — Давеча мастер аль Гиеди упомянул про униформу для «Фирузы», а я... Мне так неловко... Я прослушала. В какое следует обратиться ателье за пошивом платья?
— Платья? — встрепенулась вампиресса, машинально теребя собственную скромную подвеску. — Ах, вы о платьях для «Фирузы». Нет-нет, вам не нужно в ателье. Обратитесь к Люсетт, она обо всем расскажет, заодно определит форму вашего лица, подберет под него воротничок. Готовое платье вам пришлют по адресу, указанному в трудовом досье. Конечно, еще понадобятся туфли... Святые пророки, — вдруг прошептала она сдавленно. — Он идет сюда!
— Кто?
— Приветствую, дамы! — подражая манерам светских франтов, подвернул воображаемый ус и приподнял воображаемую шляпу Зойцсман. — Как вы находите этот благородный, но в то же время лишенный стесняющих формальностей прием?
Алейна хихикнула, как малолетняя девчонка, вгрызаясь зубками в пирожное.
— Чудно, — с нарочитой небрежностью бросила Амелия. — Прием, как вы изволите именовать сие мероприятие, в полной мере соответствует месту действия и поводу.
— Вам страшно идет язвительный сарказм, — ухмыльнулся журналист. — Сколько восхитительной экспрессии потерял перфоманс, отказав в импровизации главной героине! К слову об экспрессии, мне показалась на редкость оживленной ваша беседа с госпожой злодейкой. Сдается, вы знакомы?
— Знакомы, — фыркнула Амелия, неловко избегая его взгляда. — Слишком хорошо знакомы. Удивительно, как эта гадюка до сих не проглотила вашего ручного олененка. Змеи любят похрустеть костями беззащитных тварей.
— Пожалуй, — Гарельд с хрустом разжевал тигровую креветку в майонезе. — Пожалуй, кое-что змеиное и впрямь свойственно злодейке. Оно проявилось, когда снимали сцену пира. Мазель вышла в этом балетном облегающем... Как вы изволите именовать подобный туалет?...

Обсуждаемая дама, явно наслаждаясь всесторонним вниманием к своей персоне, залилась жемчужным смехом, тряхнула головой, звякнула серьгами — тихонько, но нахально. Их перезвон утонул в брызгах радости и щебете второй рыжеволосой, Калерии фон Трамплтон. Амелия прищурилась, глядя на трампесс, уловила обрывки разговора. Речь шла о пожаре в казино и встрече некоего Виктора с Сильвертрамом Стриксом.

— Очень, на мой взгляд, непотребная одежда, — солгал Зойцсман. — Эдакое, знаете ли, бурлескное бесстыдство...
— Приятно слышать, — со стуком поставила фужер на стол Амелия. — Значит, вкуса вы не лишены. Принесите нам вина. Во-о-он из тех, из дальних ящиков. Постарайтесь выбрать бутылку попристойнее.
Гарельд так и поступил, четко уловив в ее голосе приказ.
— Нет-нет, мне не надо, — запротестовала ревенантка, — я не пью. Кроме прочего, мне пора домой...
— Тише. Слышали? Шпионаж... Стриксы... Подозрительно, не правда ли?.. Пойдемте. Только не спеша, не подавая виду.

Жестом пригласив Алейну идти следом, Амелия с горделиво поднятой головой проплыла мимо трампесс, медленно и грациозно спускаясь со ступенек сцены. Ступив на дорожку, она подобрала подол, пошла быстрее и быстрее, ускоряясь с каждым шагом, и наконец совсем уж шустро завернула вправо и юркнула в кусты. Укрывшись за разлапистой листвой многолетнего кукумиса, сжала ладонями виски и напряженно свела брови к переносице.

— Странно, — промолвила она через минуту, проведенную в сосредоточенном молчании. — Очень-очень странно. Ладно, давайте незаметно улизнем, пока не вернулся этот... этот... Ах, скорее же, прошу вас!

Мелкими шажками, стараясь не попасться на глаза Зойцсману, — а тот, держа в руках три бокала и бутылку, с обиженной гримасой вертел головой по сторонам, — Амелия пробралась между кустов и, увлекая подмастерье за собой, поторопилась к выходу.

  (временной скачок в шестнадцать дней)    [Главный проспект] Дракенфуртский оперный дом «Танталус»
-----------------------------------------------------
*Орднунг — особый жизненный уклад бруггианских буржуа, которому свойственны аккуратность, скрупулезность, пунктуальность и прижимистость; существует пословица «Ordnung muss sein» (в переводе с бругг. «Порядок должен быть!») — своего рода неформальный девиз северного княжества, как нельзя лучше описывающий бруггианский национальный характер.

[Предместья Дракенфурта] Конный двор «Клейборн-Фарм»    (временной скачок в неважнадцать дней) 

30 мая 1828 года.

На просмотре только что отснятого фильма Вальду хотелось прикинуться портьерой. Он и раньше то не особо привечал театральную самодеятельность, а сейчас и вовсе утверждался во мнении, что игра на сцене не для него. Можно задать, конечно, вопрос: зачем же он тогда согласился на свою роль? Ответ не заставил бы себя долго ждать: «А почему бы и нет?» Оглянувшись украдкой вокруг, Мар немного успокоился: окружающие, будто впервые увидев себя в отражении, следили за собственным изображением на экране. «И как хорошо, что голоса не слышно, — утешил себя он, — Хм-м, а нельзя ли записывать голос на ту же плёнку? Например, царапая иглой, как по грампластинке...»

— Пройдёмте же к фуршету, не стесняйтесь, — голос Калерии вернул учёного к реальности. Неожиданно увлёкшись инженерной задачей он даже не заметил, как кончился фильм.
— Я, надо сказать, слегка нервничаю, — шепнул Вальд ей на ушко, — так как несколько не в курсе местных порядков.
— О, не волнуйтесь так, милсдарь, — прошептала в ответ трампесса, — В этом нет ничего особенного. Не увлекайтесь едой, не пейте большими глотками, не задерживайтесь у одного стола подолгу, а главное — не пренебрегайте беседами...
— А что тогда вообще можно делать? — поспешил уточнить учёный.
— Флариновать по залу, раздавать комплименты, беседовать о премьере, погоде и здоровье. О политике и прочем таком говорить не стоит.
— Вы так прекрасны в наряде селенитки, как ни в чём больше, я аж воспылал, — воспользовался советом Вальд.
Калерия опешила, неожиданно для себя ощутив, как краска приливает к щекам.
— О, вы мне льстите, милсдарь, — широко улыбнулась она мужчине, — Шампанского? За премьеру!
Взяв бокалы, и передав один Мару она продолжила:
— Может, отобедаем при случае вместе?
— При случае... — протянул Вальд, размышляя над заманчивым предложением, а вампиресса тем временем обратила внимание на Елену фон Трамплтон и поспешила к ней.

«Вот эти всякие осьминоги, и прочие миноги, их нормальные моряки за борт выкидывают или ловят на них кошачьих акул, — бормоча под нос, учёный достал из тарелки запечённый тентакль и с непередаваемым научным интересом осмотрел его, — А здесь, смотрю, за деликатес почитают. Как интересно!» А попробовав на вкус, заметил, что приготовлено весьма неплохо.
— Женщины коварны, как тысяча чертей, не так ли, коллега? А может, и того коварнее, — проходя мимо увлечённого изучением очередного морского тритона Вальда, обронил Зойцсман.
— Я пока не очень представляю метод измерения коварства... — ответил пойманный врасплох Мар.
— А не открыть ли нам бутылочку? — остановил его заманчивым предложением журналист и немедля разлил красное по бокалам.
— ...Как и где взять столько чертей, — продолжил Вальд, будто его и не прерывали, — но скажу одно, знавал я одну женщину, и тут вы чертовски правы, её коварство я оценил бы во все 1326 чертей, но та, к сожалению, потерялась в прыжке с дирижабля.
— А привлекательность вы как бы оценили? Можно не в чертях, а, скажем, по старинке, — продолжил Гарельд.
— По старинке — это, позвольте уточнить, линейкой и транспортиром?
— А, забудьте, — простонал Зойцсман, на секунду представив эти орудия школьной инквизиции, — Мое сердце разбито, растоптано, выпотрошено, вываляно в грязи, прокручено через мясорубку и растолчено в мелкую крошку. Отныне женщины меня не интересуют. Во всем мире осталась одна только эта дьяволица! Это не женщина, мой друг, говорю я вам, это айсберг! А я — несчастный лайнер, истерзавший свой серебристый корпус о ледяную глыбу.
Представив почему-то робота с антенкой и шкафчиком в груди, трагически страдающего от тесного контакта с горой льда, Вальд поперхнулся морским гребешком, а откашлявшись, участливо произнёс:
— Ох, как я вас понимаю, это запретное влечение, когда вы не такой как все... Сколько же кануло в лету освистанных и засмеянных...
— Вы наливайте, не стесняйтесь! — снова перебил его Гарельд, принявшись открывать очередную бутылку, — Хотя нет, подождите. У нас сломался штопор!
Вальд осмотрелся вокруг. Как назло, поблизости не оказалось замены.
— Давайте попробуем вилкой, — предложил он.
Он взял первую попавшуюся, подняв перед журналистом и нацелился вонзить её прямо в мягкое тело пробки.
— Что вы делаете, милсдарь? Не-не, я ещё слишком молод... — стал умолять Зойцсман.
— Стойте, не дёргайтесь! — приказал Мар. Но Гарельд пятился назад, пока не наткнулся на другой стол. Он готов был его опрокинуть в бегстве, но под рукой оказался металлический предмет, по счастью оказавшийся другим штопором. Просияв лицом, Зойцсман продемонстрировал находку и безотлагательно приступил к совершению открытия. Вальд с лёгкой досадой на лице отложил острый предмет.
— Вы что-то там сказали такое... Потерял в прыжке с дирижабля? — переспросил журналист, не переставая усердно вкручивать литую рукоятку в горлышко.
— О, это весьма загадочная история. Я встретил её совершенно случайно, прогуливаясь по дирижаблю. Это, несомненно, любимая дочь Моргота, потому что так подстроить побег не смог бы никто другой. Не знаю, что тогда накатило на меня, но я совершенно случайно надел парашют, когда... ба-бах, всё в дыму, и мы с ней парим в воздухе. Я с парашютом, она — без. Там я её и потерял, но в последний момент — кажется, она была весьма довольна собой. И, вы не поверите, милсдарь, она звала себя точно так же, как наш пропавший продюсер — Эмилия...
Гарельд спешно опрокинул бокал в рот, громко сглотнув.
— ...Да, точно, я ж её накануне в редакции «Мирабо» повстречал: Эмилия... как её там... Сфорца!

Отредактировано Вальд Мар (08.12.2017 02:02)