Час от часу становилось только тяжелее. Эта страшная, чудовищная ситуация, в которую попала Филиппа, повлёкшая за собой водоворот невероятных событий. Отсутствие известий от клирика-следователя, да и вообще, хоть какой-то мало-мальски важной информации, способной помочь... А теперь ещё и это. Взгляд вновь упал на развёрнутый сероватый плотный пергаментный лист, на котором красовались скупые аккуратные строчки. Зачем она это делает, для чего согласилась? Вернуться в прошлое не под силу ни одному живому существу, те чувства, те эмоции, то счастье невозможно повторить, как бы этого ни хотелось. Да и нужно ли это? Тёплые, согревающие душу воспоминания были словно сапфиры в непристойно-дорогом колье, где каждая деталь, каждый завиток золота, каждый камень был уникален. Нет, нет! Амелия не даст никому сломать эту драгоценность. Даже себе. Она будет держать своё самое дорогое «украшение» в кристальной чистоте, не давая грязи этого мира коснуться к нему. Изредка доставать, любоваться, гладить восхитительные грани, наслаждаться благородными бликами... И прятать вновь. Наверное. Наверное...

«Он изменился. Ты изменилась. И, как мудро говорил papa, в одну реку дважды войти невозможно. Но так хочется, о, Роза, как же хочется...» — перечитывая письмо вновь и вновь, цепляясь за каждое слово, вампиресса взволнованно теребила в руках тонкий батистовый носовой платок. Как страшно разрушить тот образ, который она оставила в его памяти после себя тогда, как страшно!.. Пожалуй, что стоило отказаться от этой невероятной затеи, но воспоминание о кратком соприкосновении их рук тогда, в экипаже, заставляло сердце вновь захлебываться от волнения и затаённого, стыдливого восторга. Неуместно, неправильно, непристойно, но так прекрасно!..

— Чем могу быть полезна, госпожа Амелия? — подмастерье появилась как никогда вовремя, отвлекая мазель Аскар от вредных для душевного спокойствия мыслей. И сейчас она была благодарна за это как никогда ранее.
— Как я уже сказала, у меня есть весьма необычная просьба... Это не рабочий момент, оговорюсь сразу. Мне необходимо, чтобы вы составили мне компанию в одном мероприятии... Десятого числа этого месяца, но я не знаю, сколько это займёт времени. Если вы согласитесь и это будет ваша рабочая смена, то остаток вечера после поездки сможете провести по своему усмотрению, жалованье сохранится неизменным. Если же это будет ваш выходной день, я удвою сумму, как за сверхурочные работы. Что вы думаете по этому вопросу? С ответом я не тороплю, но мне хотелось бы знать о вашем решении хотя бы за пару дней до запланированной поездки.

Мельком взглянув на удивлённое лицо Алейны, вампиресса в несколько скупых и чётких движений сложила драгоценное письмо и убрала в нижний ящик письменного стола. Несомненно, она всё делает правильно, иначе и быть не может. Мазель Готьер совестлива и честна, а значит всё, что будет происходить в Оранжерее, останется тайной, если на то будет воля владелицы «Фирузы». Кроме того, присутствие подчинённого волей неволей будет заставлять её держать себя и свои чувства в рамках приличий, а шанс поддаться искушению сведётся к минимуму. Негоже конечно было использовать в своих личных целях юную подмастерье, но совесть усмирялась тем, что за грядущее приключение ей будет честно выплачено жалованье, да и проявить лояльность к облагодетельствовавшему тебя начальству тоже дело не лишнее.

— Почему бы и нет, — произнесла вслух ревенантка. — Извините, я хотела сказать, что согласна вас сопровождать, госпожа Амелия.
— Вот и славно. Надеюсь, что этот день будет полезным для нас, во всех отношениях. Пожалуй, что сохраню интригу, не буду вводить вас в курс дела, но обещаю, что скучно не будет, это совершенно точно. Признаться честно, я и сама ожидаю интересные и перспективные знакомства, да и вам будет полезно обзаводиться оными. Никогда не знаешь, где и когда пригодится тебе знакомство с тем или иным человеком, так что вы верно поступаете, не упуская такой шанс. Не забудьте предупредить мастера, если это будет рабочая смена, смело ссылайтесь на моё распоряжение, но без подробностей, просто факт. Ну а теперь, пожалуй, вернёмся к работе? — Амелия легко поднялась с мягкого кресла, едва-едва коснувшись тонкими пальцами подлокотников из тёмного лакированного дерева. — И, Алейна... Спасибо.

  (временной скачок в шесть дней)    Оранжерея

Отредактировано Амелия Аскар (26.07.2016 15:35)

Меблированный дом «Валламброза» 

13 мая 1828 года, 19:00

Алейна все еще как следует не откашлявшись, раскрыла стеклянные двери магазина. Продавщица приветливо помахала ручкой в ответ на приветствие подмастерья и занялась раскладкой готовых украшений. А сама же ревенантка поспешила на свое рабочее место, зная в какой гнев приходит мастер Джафар, если кто-то опаздывает на работу. Тогда он пишет заявление об уходе, мотивируя это тем, что не может работать в такой невыносимой обстановке, никто не ценит ювелирное искусство так как он, все безалаберны и ленивы, раз не могут встать пораньше, а лучше вообще никуда не уходить, зачем это вообще нужно, если завтра снова в мастерскую и еще куча слов и порывистых жестов. После крика, он закрывается в кабинете хозяйки и битый час жалуется на нерадивых сотрудников, в итоге за опоздание влетает еще и от госпожи Аскар, а сам аль Гиеди дерет три шкуры с подмастерьев.  Вот и снова он явно не в духе, в мастерской стояла гробовая тишина, даже было слышно, как муха прожужала мимо. Ревенантка на цыпочках прошла к верстаку, повесила шляпку и сумочку на спинку стула. Парсонс презрительно хмыкнув и пробурчав нечто не вразумительное, что опять кому-то повезло и кое-кто завалился на последних секундах, уткнулся носом в свое произведение. Алейна покачала головой, как обычно пожевала карандаш, итак уже обгрызенный сверху (творческие муки), принялась за недоконченный эскиз кольца. Оно никак не хотело выходить, как того задумала клиентка. Надо было именно рубин и обязательно огромных размеров, все это впихнуть в нежное, тоненькое колечко с ажурной окантовкой. Девушка уже представляла себе какой скандал её ждет и как будет фыркать и морщиться дама. С улыбкой, можно сказать, зловещей барышня пририсовала к кольцу уродливые завитушки (все равно попадет, а так хоть будет за что). После получасового измывательства над украшением, она устало облокотилась на спинку скрипнувшего стула. Крутя карандаш между пальцами, её взгляд наткнулся на несколько золотых звеньев. Нахмурив лоб, ревенантка долго вспоминала: откуда они взялись на верстаке.
— Браслет! — выкрикнув, подмастерье залилась краской и закончила уже шепотом:  — Его сиятельство. Он должен прийти сегодня или я путаю? Ой, не хорошо, звенья надо вернуть к браслету.
Впопыхах ревенантка смахнула с верстака несколько бумаг. Пытаясь их поднять, уронила карандаш. Грозно посмотрела на хаос вокруг, она махнула на это дело рукой, и поспешила к прилавку. Найдя продавщицу в гордом одиночестве, не считая двух клиентов, споривших какие камушки лучше пойдут к синему цвету сюртука, девушка нашарила под прилавком нужную коробочку и не успела положить звенья во внутрь, прозвучало переливчатое треньканье звоночка на двери.

Отредактировано Алейна Готьер (02.02.2017 19:13)

Начало игры

13 мая 1828 года. Около семи вечера.

«Опять нахохлился, точно сыч», — надув губки, метнула недовольный взгляд Элоиза в своего жениха. Чтобы не портить себе настроения, выглянула в окошко, на предвечернюю улицу, залитую мягким, золотисто-лиловым светом, прочитала несколько вывесок на красивых строениях: «Банк Ротшильда», «Дом компаньонок», пересчитала ребра строительных лесов вокруг реставрируемого казино, указала пальчиком за окно и воскликнула: «О, „Бутик Евы“! Я там была. А вон — „Шоколатерия“. Какая чудная надпись!» Дантес лениво повернул голову в сторону указанного кафе, сменил позу на зеркально противоположную прежней и подпер подбородок другой рукой. Лицо его выражало надменную безучастность к происходящему.

«Сноб. Непробиваемый сноб, — закатила глаза Элоиза, фыркнув и скорчив еще более противную рожицу, чем у Обера. — Интересно, куда он меня везет? Уж я ему отплачу за эту гробовую поездку! Устрою скандал! Непременно. Буду вести себя, как мальчишка. Ишь ты, выискался важный жених...» — она тоже сменила позу и повернулась к другому окну. Там открывался вид на фонтанчики, на кафе «Дю Монд» и... на какой-то волшебный, напоминающий ларец из «Сказок фиговой рощи» удивительный домик.
— Какая красота-а-а... — начала было Элоиза.
— Мы приехали, — бесстрастно оборвал ее герцог. Лакеи открыли дверцы кареты и подставили локти своим пассажирам. Дантес, лихо упершись тростью, выпрыгнул на брусчатку и, совершенно забыв про бедную Элоизу, проследовал прямо к красивому дому.
— Негодяй! — захлебнулась от возмущения девочка. — Такой ведь и на старости лет руки не подаст!
Задрав юбку и полностью игнорируя помощь лакея, она выпрыгнула из кареты, собираясь догнать Обера и поставить ему подножку. Но вокруг было много народу, и ей стало как-то неловко. К тому же, Обер уже разговаривал с красивым темнокожим швейцаром.
— Дабро пожаловат у «Фируза», гаспадын ваши светласт Обэр, отлични погода, ясни, нэт облачька! — улыбнулся швейцар его светлости. Или сиятельству. Дантес, не изменив кислой рожи, швырнул ему золотую монету.
— А для вас, юни мазэл, — подмигнул игриво швейцар, — у мине заготовлено угощение. — Откуда ни возьмись в руке хурбастанца появился радужный леденец, который с поклоном был вручен восторженной Элоизе.
— Мазель Транси, — проворчал наконец-то вспомнивший про нее женишок, — извольте поторопиться. Уверяю вас, внутри гораздо любопытнее, чем снаружи.

* * *
«Может, он намеренно притворялся придурком? — предположила вдруг девочка. — Чтобы не слишком меня баловать?»

Круглыми, восторженными глазами она оглядела сначала двери, потом купол волшебного здания, колонны, поддерживающие своды, панорамный узор на стенах, витрины, оформленные каждая разным сюжетом, диванчики, креслица, зеркала, люстры, светильники и каждую-каждую мелочь. Опьяненная сокрушительным чувством гармонии, она чувствовала себя так, будто еще немного — и полетит. Оттолкнется от пола — и полетит. Значит, вот зачем он привез ее в этом место! Чтобы она сама смогла выбрать себе подарок! В ее глазищах сверкали, блестели, переливались тысячи маленьких и больших огоньков. Что же выбрать? Что же ей выбрать? «Ах, — вздыхала она сладко-сладко, — ах, как же здесь красиво! Кругом голова! О Боги... ня! Неужели это то, о чем я подумала? Venganza aurelium! Редкий вид бабочек, от которых я без ума! Значит, это была игра! И его унылая рожа, и его невнимательность, и все-все-все-все! Все вело меня к этим бабочкам!»

— Ах, Дантес! — воскликнула девушка, мигом простив ему унылую рожу. Легонько оттолкнувшись от пола, она порхнула к нему, вцепилась в его согнутый локоть и потащила к своей чудесной находке:
— Скажите, ведь правда, этой мой подарок к помолвке? Я правильно угадала? Эти сережки. Боже, как же я счастлива! Venganza aurelium! Как вы узнали, что это мой самый-самый-самый любимый вид?
— Вы их желаете? — чуть помолчав, спросил герцог непроницаемым тоном.
— О! Больше всего на свете!
— Тогда я куплю их для вас. Берите. Примеряйте, если хотите. Только не смейте впредь прерывать мой разговор с персоналом этого заведения столь отвратительным образом.
— Больно нужно, — фыкнула девочка, но показывать язык почему-то остереглась.
«Какой же он грубиян, — дулась она, рассматривая сережки. — Но до чего же они чудесны! Надо бы и впрямь их примерить...»

Отредактировано Котэ де Мурло (01.02.2017 14:50)

— Ой, а расскажите-ка, что за случай? — начала было Элоиза.
— У нас нет на это времени, мазель Транси, — отрезал герцог. — Мы торопимся.
— Но мне ведь можно примерить серьги?
— Конечно, только извольте не затягивать на полчаса процесс самолюбования.
Со стороны зеркальной колонны, у которой крутилась девчонка, раздалось знакомое «фырк!», а затем — позвякивание полудрагоценных камней.
Дантес быстро вернулся к прилавку. Русоволосая ревенантка, уже отсмеявшись, испуганно зажала ладонями рот.
— Да бросьте вы, мазель... кажется, Готьер? Я бы и сам посмеялся над комичностью ситуации, если бы она не была такой грустной. Извольте выписать мне квитанцию на оплату этого безобразия. А браслет... — он повертел между пальцев квитанцию на оплату браслета, — пожалуй, я заберу его позже.
Ревенантка мигом заполнила и вручила ему бумажку, вынуждающую заплатить целых 25 флоренов.
Дантес тщательно проверил карманы, но нашел только стофлореновую купюру:
— Сдачу оставьте себе. В знак моей благодарности за услугу, которую я попрошу вас мне оказать.
Ревенантка нахмурилась, явно намереваясь вновь осадить герцога за его беспардонность. Но голос Обера был деликатен:
— Прошу вас. Вы позволите примерить на ваше запястье готовый браслет? Я бы хотел оценить качество вашей работы.
Девушка, все еще хмурясь, кивнула. Достала из-под прилавка сафьяновую коробочку и протянула ее Дантесу. Герцог раскрыл ее, аккуратно вынул браслет, любуясь игрой камней, изумительной техникой их огранки, богатством переливов и чистотой бриллиантов.
— Вы позволите? — снова попросил он Алейну.
Она протянула ему натруженную, покрытую ссадинами ладошку. Он обвил ее узкое запястье браслетом, отклонился. Тихо и восхищенно вздохнул. И тут его ударило током. Да так, что из глаз посыпались искры.
— Откуда в камнях электричество? — спросил он недоуменно. И вдруг оказался в Орлее. В филтонской лавке, где выбирал браслет для своей сестры. Напротив него, за прилавком, стояла юная русоволосая ревенантка. Она была вся такая... такая... Хрупкая, дерзкая, смелая и забавная. Потрясающее сочетание качеств! Сколько раз она ему снилась? Даже после приезда Камиллы... Она являлась ему теплым приветом из прошлого, в котором не было еще ни забот, ни горестей, только светлые перспективы и мечты о великой Любви. И тот день, когда он видел ее во сне, казался не столь уж серо-однообразным.
— Мазель Готьер... — встряхнул головой Дантес, с изумленьем и нежностью глядя на ревенантку. — Я вас вспомнил. Мы встречались в филтонской лавке. Как давно это было... Вот что: нам нужно встретиться где-нибудь за пределами магазина. Нам нужно многое обсудить...
Он достал из кармана ручку и на обороте квитанции быстренько набросал адрес кафе «Дю Монд».
— Впрочем, вы вправе отказаться... — его речь стала сбивчивой. Он был сконфужен минутной слабостью перед этой дерзкой зеленоглазой невозможной... провидицей? Конечно, она провидица. Это многое объясняло.
— Я буду ждать вас в субботу указанном месте. А теперь... Ах да, я уже расплатился за серьги. Тогда всего доброго. Мазель Транси, вы готовы?
— Как? — пропищала девчонка из-за зеркальной колонны. — Разве уже пора?
— Пора, — твердо ответил герцог и вышколенной походкой, помогая себе тростью, направился к выходу.

  (три дня спустя)    через особняк «Примавера»    Вечернее кафе «Дю Монд»

Отредактировано Дантес Обер (05.02.2017 20:08)

[Центральный парк] Оранжерея    (четверо суток спустя) 

14 мая 1828 года. Ранний вечер.

Амелия краем глаза заглянула в мастерскую Джафара. Убедившись, что работа кипит и спорится, быстренько прошмыгнула обратно в свой кабинет, сняла с шеи маленький ключик и заперла дверь на два оборота. Ей требовалось полное уединение; она собралась предаться занятию, о котором никто в магазине не должен прознать ни слухом, ни духом. Особенно Парсонс. Ведь если Парсонс узнает, что она собирается играть главную роль в кинеграфии Блюменфроста, — тут же напросится помогать с репетицией. Жуть!

Она извлекла из глубин саквояжа отпечатанный на беленой бумаге сценарий с личной подписью режиссера. Учить, честно говоря, было нечего. Трудность состояла в другом — все реплики она проговаривала про себя, и, не слыша свой голос, не представляла, какой производит эффект. Это сковывало похлеще криптоновых пут.

Чтобы немного расслабиться, она распахнула окно, с теплым ветром впуская лихое, пьяное настроение майской улицы. Достала из бара и налила себе хересу с кровью. Снова взялась за сценарий. Каждая строка, каждая реплика въелись ей в память, как таблица алхимических элементов. Но даже после вина скованность не прошла. Ей не хватало смелости вслух произнести свои реплики. «Если бы рядом был Эдвард, — томно вздохнула девушка, — он подсказал бы, что делать. Как тогда, помогая раскрыться мне в образе... Стоп! К чему эти постоянные ретроспективы?! Сколько можно ворошить давно угасшее прошлое?! Сколько можно вспоминать... вспоминать тот неповторимый взгляд Эдварда, когда казалось, что еще чуть-чуть — и он меня поцелует... Впрочем, если я вспомню то ощущение, то смогу сыграть неподдельное чувство к Грею...»

— Ох, господи, Грей! — аскаресса в изнеможении, расплескав херес, бухнулась в кресло. Моргот бы его побрал! Ей ведь придется играть в паре с этим нахальным авантюристом!

Прикрыв на минуту глаза, она представила себя рядом с Греем под сенью селенитского сада. Вот она, эта сцена. Пассажиры все разбежались. Они стоят рядом, лицом к лицу. Грей обнимает ее, властно притягивает за талию. Или не властно, а нежно? Их губы приближаются, приближаются...
— Как я могу представлять себе нечто подобное? Да еще с кем?! — возмутилась вслух аскаресса. Ей припомнился взгляд, устремленный на нее Гарельдом, когда она покидала оранжерею. И следом — взгляд Эдварда, когда казалось, что он ее поцелует. Какая разница между ними!

Эдвард всегда, всегда глядел сквозь нее, в пространство, ей недоступное. Вероятно, он любовался ею и любил как модель. Как Джафар аль Гиеди любит сделанную им красивую вещь. А Гарельд... Полная противоположность холодному Эдварду, он заглядывал прямо ей в душу. Его цепкий, влажный, нахальный взгляд пронизывал до костей, поднимая в ней бурную волну отторжения и... ответного возбуждения. Она не могла забыть тепло его рук, ласкающих ее бедра. Это было так низко, так гадко и так постыдно, но по ее бесстыжему телу вновь и вновь пробегали горячие волны экстатического блаженства... Что с ней сделал этот пройдоха?!

— Спокойно, без паники, всего лишь отклик гормонов, — сказала себе Амелия вслух. И залпом прикончила оставшийся херес.
Зато теперь ей стало совершенно понятно: Эдвард никогда не желал ее. Не видел в ней объект страсти. Удивительно, как мало потребовалось, чтобы осознать такую простую вещь — достаточно было почувствовать страсть другого мужчины. Ей хотелось представить руки Эдварда на своих бедрах — но она не могла. Ей хотелось представить, как он подхватывает ее, а она зарывает пальцы в его темные волосы, обвивает его шею руками... Нет, она не могла. Во всех сценах Эдварда подменял этот черт по плоти, этот проныра, этот авантюрист, Моргот бы его побрал!

Амелии вдруг захотелось со страшной силой заставить Эдварда ревновать, пробудить в нем такую же страсть, которая обуревала другого мужчину. Только так — сгорая, как сгорала она, — он смог бы отплатить ей за все годы бесплодной надежды.

Какая глупость.

— Черт бы его побрал! — стукнула она кулаком по столу, уронив и расколотив при этом опустошенный бокал.

Кого из двоих?..

Отредактировано Амелия Аскар (05.02.2017 17:45)