[Окрестности Равены] Таверна «По сто грамм» 

— Да, в Орлее замечательно, — Риган отметила едва заметную перемену в голосе собеседницы, он словно стал еще чуть живее. Немного приободренная, вампиресса подхватила:
— О, значит я непременно отправлюсь туда, посмотреть достопримечательности. А возможно и останусь — Рошель игриво улыбнулась. Как оказалось, улыбнулась совсем не вовремя: Розмари решила поделиться своим горем. Возможно, потому что сил держать в себе больше не осталось, или по другой причине, но то, что девушка поведала княжне, было поистине трагично.
Сама мазель Браун отца терпеть не могла, ибо Мефисто был существом злым, деспотичным и меркантильным, но боль, что сквозила в словах Розмари, полоснула ее по ледяному сердцу, и еще, Риган заметила алмазные слезинки в уголках глаз собеседницы.
Что можно сказать в подобной ситуации, как утешить боль? Слова сожаления из уст незнакомца могут и обидеть, и разбередить рану еще сильнее... Но вот Розмари улыбнулась, и на сердце княжны стало легче:
— Раз вы поступили так, а не иначе, значит того требовала ваша душа, мазель Розмари. Вы сумели перебороть свое горе, и вышли сегодня из отеля, взяв верх над болью, и не позволив ей сломить вас. Это большая победа. — Девушка улыбнулась, как бы говоря «я понимаю тебя, так понимаю...» — Я рада, что вам стало легче. Конечно же, я с удовольствием прогуляюсь с вами! — Девушки покинули таверну, оставив официанту приличные чаевые, как и пообещала себе Рошель. А тот, сиял словно новый самовар, и даже немного вздулся на радостях. Теперь он немного напоминал княжне воздушный шар, что взмывают в небеса Ровены на больших праздниках.
Мирно беседуя, вампирессы прошли по Гвардейской улице. Риган знала это место особенно хорошо, и любила, за его скромную красу. Любовно выращенные горожанами цветы конечно же сейчас не были видны, но стоило прикрыть глаза, и сразу же всплывали картины лета: буйная зелень пленяла улицу, и подчиняла своей власти. Это было невероятно красиво...
— А чем вы занимаетесь в жизни, Розмари? — спросила вампиресса, когда девушки миновали один из проулков, пересекавших Гвардейскую улицу.

Краем глаза Риган заметила, что спутница движется по маршруту. Маршруту, заданному человеческой девушкой. Ее княжна заметила еще в таверне, но не обратила особого внимания — ничего особенного в ней не было, кроме изуродованного лица. И вот теперь две вампирессы шли по следу этой самой покалеченной девушки. Риган всем существом чувствовала намерения мазель Бантон, и неожиданно для самой себя поддалась им. Теперь в ней пылал огонь, который можно было бы затушить лишь кровью.
— О, такое творческое занятие! Я обязательно приобрету пару туфель, созданных по вашему эскизу! — Рошель улыбнулась тоже, мысленно отмечая все перемещения жертвы. — Я? А я ни чем не занимаюсь, если честно... Наверное я еще не нашла свое призвание. — Слова княжны были правдой лишь частично. Довольно долго она занималась определенной деятельностью, но вспоминать прошлое не хотелось, ибо сразу же всплывали воспоминания об отце, и о Райане... Нет, только не о нем сейчас, не нужно снова этого ножа в сердце! Рошель сморгнула, и посмотрела на девушку рядом — Я собиралась уехать из Хастиаса, и начать в другом месте новую жизнь... — Пока новые знакомые беседовали, жертва — Риган окрестила ее для себя так — свернула в один из проулочков. Княжна непроизвольно ускорила шаг, и чуть вырвалась вперед. Через пару секунд, взяв себя в руки, вампиресса поравнялась с Розмари, однако напряженно всматривалась в даль, туда, где исчезла покалеченная девушка.
— Мазель Бантон, а может, свернем вот там? Я никогда не видела той части улицы, наверняка там есть что-нибудь интересное...

Вышагивая вдоль улицы, вампиресса отметила странную перемену в Розмари. От апатии и отрешенности, что правили ее настроением, в момент их встречи, не осталось и следа, и сейчас девушка немного напоминала княжне дикую кошку, охотницу, ловкую и беспощадную... Да и сама Рошель, была словно натянутая струна — все инстинкты взведены до предела, зрение слух, обоняние, даже экстасенсорные способности обострились в несколько раз. Она словно ощутила во рту чуть солоноватый, и кислый привкус крови, и нервно закусила губу, стараясь взять себя в руки и не броситься вперед бегом. Розмари выглядела гораздо увереннее и спокойнее, княжны, она словно играла, играла уверенная в своей ставке.
Они свернули в небольшой проулок, плохо освещенный фонарем. Рошель это обстоятельство никакого дискомфорта не доставляло, она видела прекрасно, видела каждую деталь: трещины на стенах домов и в булыжниках, которыми была вымощена мостовая, травинки и листочки, пробившиеся между стеной и улицей... И венку на шее девушки, что билась быстро-быстро, как и ее сердечко. Она стояла прижавшись к стене, и испуганно глядела на двух приближавшихся вампиресс. «Интересно, как это — сознавать, что сейчас ты умрешь?» подумала Рошель, глядя на изуродованное лицо несчастной, и коварно улыбнулась. Девушка передернула плечами — наверняка зрелище скалящейся княжны не пришлось ей по вкусу...
Первой приблизилась в плотную Розмари, готовая сходу вцепиться в горло незнакомки, однако мазель Бантон проявила невероятную выдержку, указав Рошель взглядом, что обед накрыт на двух персон. Княжна шагнула еще ближе, и, встав с противоположной, от Розы стороны, пристально поглядела в глаза дрожащей, словно осиновый лист человеческой девушке. Ее лицо и вправду было обезображено, но сейчас это даже придавало некую пикантность... Рошель откинула волосы с ее шеи, и снова улыбнулась. А затем порывисто, словно в страстном поцелуе, впилась в шею. Послышался треск пронзаемой клыками кожи, и слабый стон девушки, прежде чем горячая влага заструилась по пищеводу. Риган прикрыла глаза, и втянула носом воздух, смешанный с ароматом крови. Она не переживала о том, что может захмелеть, это было совсем не страшно... Она хотела пить. Горячая кровь разжигала еще более страстное желание, желание с которым Браун так долго боролась когда-то, в далеком прошлом — желание убивать.

Рошель почувствовала, как последние капли жизни покидают незадачливую девушку, и оторвалась от ее шеи. Зрение немного туманилось, а тело стало легким-легки, словно пузырек воздуха в стакане воды... Человеческая кровь всегда действовала на Рошель так. Легко, едва касаясь ступнями каменной кладки дорожки, на которую Розмари опустила бездыханное тело, девушка извлекла из сумочки платок, и аккуратно вытерла губы. Все. Две порядочные вампирессы совершали моцион по дороге в гостиницу, ничего более... Довольная, словно кошка, объевшаяся сметаны, брюнетка улыбнулась.
— Ничего страшного, мазель Бантон... Такова природа. — Совесть ни капли не мучила княжну, она вообще молчала, за то голосило страстное желание выпить еще кого-нибудь. Но Риган взяла себя в руки, подумав: «Этак не долго и спится... Прекрати, Рошель, прекрати...» Однако, Браун необыкновенно ясно ощущала, что Розмари мучается поступком. — Вам не стоит винить себя... — попыталась она успокоить спутницу. — Ваша жажда — ваша сущность, и никуда от нее не деться... Вернее, можно конечно отказаться от крови совсем, но стоит ли оно того? — Девушка вздохнула. Конечно, сейчас можно было бы устроить спор о морали и ее ценностях, о цене человеческой жизни и праве отнимать ее, но... Только что, они обе, отправили на тот свет человека, иссушив тщедушное тело до последней капли, просто, чтобы утолить жажду. Им ли поднимать такие темы?
Так девушки добрались до гостиницы. Рошель удивленно вскинула глаза на спутницу:
— Мазель Роза, вы тоже жили здесь все это время? — княжна окинула взглядом подъезд, и вспомнила, что оставила извозчика возле таверны, приказав ждать, сколько понадобится. — О Моргот... — простонала Рошель, и поманила к себе одного из извозчиков. Коротко отдав приказ, и сунув в руку флорен, она вновь перенесла свое внимание на Розмари.

  Гостиница «Континенталь»

Отредактировано Рошель Браун (06.03.2011 14:46)

Королевский дворец 

Они шли не так долго, как предполагал Карл. Инстинкты не подвели Груффида. Они оказались не на центральной улице, не перед массивными воротами дворца, в окружении многочисленных слуг и карет. Улица богатая, в связи с близостью дворца, но пустынная. Ещё спящая. Два вампира приостановились в практически идеальном — идеальном для Карла — месте меж двух домов. С обеих сторон две высокие светлые стены без окон. Груффид сам подивился своей удаче. Судьба бывает к нему благосклонна. Она не так придирчива в выборе своих временных любимцев, как чистоплотные божества, в которых, впрочем, никогда не верил Карл.
Маленькая — в сравнении с рукой Карла — ладошка рыжей девушки прикоснулась к пальцам Карла. Взгляд серых глаз столкнулся с бирюзовыми глазами вампирши.
Он сделал один короткий шаг, сократив и без того небольшое расстояние между ними. Его серые глаза скользнули по молоденькому личику по, пухлым губкам, по пышной груди, по тонкой талии... Безусловно, она была красива, как и всякая вампирша. К несчастью милой леди, её красота только раззадоривала внутреннего зверя.
Счастье, что серые глаза Карла поглощали все его мысли и чувства, подобно его внутренней пустоте. Элизабет пыталась воздействовать на его разум. Он это чувствовал. К несчастью, смутить разум Карла, охваченный тьмой безумного чудовища, едва ли возможно, равно как и перебить его жажду убийства.
Он немного удивился, но через мгновение улыбка на тонких губах стала шире. Возможно, именно такую и хотела увидеть на его лице Бэтори.
Его пальцы поглаживали белую ручку вампирши. Кожа вампирш такая гладкая. Карл находил девушек идеальными жертвами...
Карл скользнул за спину девушке, практически не отпуская её ладони. Обычно немного неуклюжий, приметный своими небрежными движениями, сейчас Карл двигался быстро и плавно одновременно. Потихоньку сползала эта тесная шкура обыкновенного аристократа, скрывающая монстра.
Хорошо, что он переоделся в свою обыденную одежку. В кармане этого короткого фрака должен быть нож, коим он успел разделать не одного человека. Карл позволил трости упасть. Он мог бы раскроить черепушку рыжей вампирше набалдашником, но, право, стоило ли тогда уводить её сюда?
Его рука скользнула с руки девушки на её живот, прижимая, пока ещё несильно, милую особу к себе. Ладонь чуть приподнялась, касаясь белой ткани, легким движением оголяла белое плечико. Пальцы второй руки скользили по белой шейке к лицу мазель, через секунду касаясь её нежных губ. Карл чувствовал, как пересохший рот наполняется слюной, как у дикого животного.
Он действовал плавно, но в тоже время быстро, непреклонно и безостановочно. У Карла был богатейший опыт. Мазель могла почувствовать, как бешено стучало сердце Груффида. Его возбуждал этот стук. Это и есть жизнь.
Сложенный нож по-прежнему оставался в кармане. Карл хотел попробовать добычу на вкус. Для убийства и причинения боли не нужно оружие...
Неожиданно хватка стала сильнее. Он прижал её к себе с силой, сводя к минимуму возможное сопротивление. Его белая ладонь прижалась к мягким губам, заглушая возможные звуки. Огромный удав, что до этого просто скользил вокруг своей жертвы, начал стягивать кольцо, сжимая дичь своим массивным телом.
В это же секунду Карл склонился к плечу девушки. Его рот раскрылся, а влажные и белые зубы вцепились в её белое плечо. Его челюсти не были сильны, как у истинного зверя, зубы были не так остры. Карл не мог откусить от неё кусок и раздробить кости, но вцепился он в плечо с силой поистине дьявольской. Груффид вгрызся в нежную кожу без тени жалости и сомнений. Любовники не кусают так своих партнеров, так кусают только звери, озлобленные или голодные, которым это действие видится абсолютно нормальным, естественным и даже обязательным.
По белой коже стекала теплая кровь, смешанная со слюной. Алый нектар наполнял и рот Карла, омывал его зубы, но Груффид старался не глотать его...

Отредактировано Карл Груффид (26.07.2011 13:04)

Карл должен был удивиться, но уже не мог толково воспринимать окружающую действительность и все, что происходило вокруг. Рассудок полностью накрыла темная пелена хищной жажды боли и убийства, а в голове гулко звучал рык разъяренного чудовища. Началась долгожданная трапеза. Волна безумия, поглотившего Карла, была в разы сильнее обычного.
Её тело дрожало лишь первые секунды, но за этим скоротечным страхом последовало яростное сопротивление. Он кожей чувствовал эти эмоции, совершенно отличные от страха, но такие сильные, что монстр не отступал, желая больше и больше. Только чужая жизнь, переполненная живой теплотой и сильнейшими эмоциями, могла заткнуть зияющую пустоту и не раствориться за считанные секунды в бездонной тьме Карла.
Хватка вампира крепка. Сопротивление жертвы уже давно не пугало Карла, даже радовало. Это куда интереснее простого убийства, когда не успеваешь даже прочувствовать коктейль чувств и эмоций, переполняющих гниющую душу.
Он отпустил плечо не сразу. Его зубы скользнули выше, они буквально разодрали кожу, оставив за собой кровоточащие следы и глубокие рубцы. Его губы окровавленные, во рту все краснее обычного. Довольно сильная боль пронзила ступню. Из его рта, послышалось прерывистое шипение. Таким шипящим смехом, наверное, смеялась бы змея. Нога онемела, но он перестал ощущать эту боль в полной мере, когда озверевшая девушка пустила клыки в его белую ладонь.
Громкая усмешка. Он рванул рукой, резко отдаляя её девичьего лица. Клыки буквально разорвали кожу.
Карл словно не замечал боли, но это не так. Его ступня практически онемела, ладонь горела, но от этой боли он только распалялся, оживал, становился сильнее. Чудовище действовало инстинктивно и быстро. Тело — всего лишь орудие убийства, оживающее лишь в этот чудный миг, когда дьявольские ощущения буквально разрывают голову и грудь.
Пальцы второй руки все ещё сжимали плечо. Резким движением всего корпуса он развернул Элизабет к себе. Пальцы израненной руки сжались. Ладонь пронзила острая боль, от которой по телу пробежали мурашки, а из-за стиснутых зубов послышалась мерзкая усмешка. Шаг вперед, а за ним удар в живот. Цепи моральных принципов и негласных правил никогда не сдерживали Карла. Забить насмерть создание, женщину, что заведомо слабее тебя, в порядке вещей.
За первым ударом и второй. Размашистый, менее точный, хотя и куда более сильный, этакий мах, второй рукой. Он должен был скользнуть по её рыжей голове или даже лицу.
По голове нельзя бить сильно. Жертва не должна потерять способность двигаться и мыслить. Она должна продолжать пропускать сквозь свое хрупкое тело поток эмоций, становящихся сильнее и сильнее в такой ситуации.
В такие мгновение он был убежден в собственном всесилии и непобедимости. Впрочем, в кармане его фрака по-прежнему было оружие, которым он пользовался в любом случае лучше этой юной особы. Гораздо разумнее было закончить все сейчас, разумнее было свернуть ей шейку сразу. Гораздо разумнее и безопаснее, но чудовище всегда было глухо к голосу разума, что становился все тише и тише с каждой секундой.
Карл удивительно преобразился, скинув недоевшую шкуру. Безумная ухмылка вспорола губы, обнажив покрасневшие зубы. Подбородок потемнел от чужой крови. Серые, безжизненные и невзрачные, глаза стали темнее. Зрачки, казалось, полностью поглотили всю грязную серость.
Карл смеялся. Смеялся негромко. Его тело дрожало, а зубы на небольшое расстояние отдалялись друг от друга. Он пытался сдержать неуемную безумную радость, сковывающую тело. Изодранные, окровавленные пальцы на его израненной руки лихорадочно двигались, дрожали, сжимались и разжимались. Каждое движение причиняло боль, которую Карл будто бы стремился распробовать, привыкнуть к ней, почувствовать ещё и ещё. Эмоции переполняли его самого. Свои и чужие. Он испытывал сильнейшую радость от этих непередаваемых ощущений, ведь он так редко испытывал их...

Он видел всяких созданий, но такие девушки редкость. Яростное сопротивление вместо истошных криков и попыток убежать. Карл почти не слышал её слов, они растворялись в вакууме безумия или рассыпались на мельчайшие осколки, сталкиваясь с Груффидом. Он не слушал слова, не пытался понять их смысл, но Карл отчетливо слышал голос. В нем была боль, но не было страха. Она устояла на ногах, но не это было самым приметным. Огонь в глазах, источник ярчайшего света жизни и сильнейшей энергии жизни. Ярость и решительность. Карл даже перестал смеяться, хотя широкая улыбка, исказившая его лицо, не покидала тонкие губы.
Груффид не боялся сопротивления, не боялся огня. Напротив. Темнота поглощает свет, так тьма внутри Карла не могла отступить. Она желала уничтожить источник ярчайшего пламени. Этого желал Карл.
Ладонь ныла, но Карла почти не ощущал боли. Он стала привычной. Казалось, что кожа и плоть трещат и рассыпаются, а раны расширяются, при каждом движении раненых пальцев. Эти омерзительные ощущения чрезвычайно приятны.
Карл ощущал удивительную легкость. Тело казалось невесомым и легким. Хотя его сердце бешено стучало, он не чувствовал жара. Удивительное ощущение свободы. Карл много раз чувствовал такую легкость. Эти ощущения всегда настигали его, когда он душил, забивал насмерть, потрошил и убивал иными способами беспомощных, а порой способных дать отпор, созданий. Только ради этих ощущений, способных противостоять его внутренней пустоте, он и совершал все эти зверства.
Он зашагал чуть в сторону. Неспешно и плавно. Переменились не только лицо и взгляд. Казалось, изменились даже движения Карла. Темно-красный от крови язык скользнул по зубам. Из гортани послышалось приглушенное шипение. Краткое, очень краткое, затишье, чтобы насладиться моментом.
Истинное орудие чудовища, обделенного настоящими клыками, оставалось в кармане. Карл ещё не видел в нем необходимости. Считал, что сейчас оно будет лишним.
Он потянулся к ремню, стянув его одним быстрым движением. Удобная вещица, когда под рукой нет ничего. Ремень намотался на руку, а бляшка блеснула на костяшках пальцев, подобно кастету, хотя Карл не собирался оставлять отметины на теле девушки ударами железа. Удивительно, но безумное чудовище не утратило всего коварства...
Карл двинулся вперед неожиданно, резко и стремительно, повинуясь всесильным инстинктам. Они гораздо сильнее разума сейчас, сильнее и надежнее. Карл действовать стремительно, без остановки. У него не было причин осторожничать. Пусть девушка и полна сил, но она слабее Груффида, у неё нет никакого оружия. Карл чувствовал её внутренний огонь, стержень если угодно, но, к счастью Карла, в теле не было идентичной мощи.
Его рука с ремнем метнулась вперед, будто для удара, но тут же резкий мах в бок. Белые пальцы сомкнулись на запястье. Он потянул её на себя всем корпусом, но тут же рванулся на встречу. Одним резким рывком, практически прыжком, он оказался у неё за спиной, схватив и вторую руку. Карл не останавливался. Рывок вперед, этакий толчок всем телом, прижимающий Элизабет лицом к стене. Вампир буквально плечом уперся ей в спину, прижав маленькие ладошки друг к другу. Стоять так неудобно, но это не помеха. Ремень несколько раз был обернут вокруг запястий — пальцы Карла на удивление ловкие — несколько тугих узлов, а под конец бляшка соединилась с обратным концом для пущей надежности. Груффид делал это далеко не впервые.
Легкая, хотя и сильная подсечка, этакий удар по ступням и толчок руками. Шансы устоять крайне малы. Карл почти насильно валит ей на спину. Он опустился вместе с ней, буквально запрыгивая на ноги.
Оставалось лишить её последнего оружия. Ладонь Карла коснулась плеча, прижимая тело девушки к земле. Пальцы второй руки коснулись края белой ткани у плеча. Резкое и сильное движение. Ткань затрещала. Белый лоскут, крупнее, чем он рассчитывал, оказался в руке Карла. Он вновь зажал ей рот рукой, предварительно заняв его белой тканью, протолкнув её двумя пальцами поглубже. Крики несут в себе много притягательной энергии, но, увы, ни к чему привлекать к себе внимание сейчас.
Карл оставил её плечо, прижимая лишь голову к земле. В руке, что лишь на мгновение скрылась в складках темной ткани, блеснул нож. Он поднял его высоко над головой Элизабет. Карл засмеялся, а нож полетел вниз. Лезвие было точно над лицом, но рука в последний момент скользнуло в сторону. Лезвие утонуло в рыжих волосах, испробовав землю вместо крови и плоти, а Карл рассмеялся ещё громче.

Его смех внезапно оборвался. На лице остался только широкий оскал. Взгляд потемневших глаз скользнул по лицу девушки. Щеки влажные от вырвавшихся слез. Она периодически закрывала глаза. Наверное, не хотела показывать страх. Карл только хихикнул. Быть может, ей следует обрезать веки, раз они мешают милой леди вместе с Груффидом насладиться чудной трапезой?
Только сперва проделать дыру в животе, вывалив все его содержимое на землю неприглядной кучей кровавых испражнений. Голову затолкать в опустевшее тело. Настоящее произведение искусства, но вместо камня, глины и любого иного материала менее податливая плоть.
Яркие фантазии отошли на второй план, оставив за собой лишь навязчивое желание. Он это сделает, когда закончит играть. Развлекаться с омертвевшими остатками не так весело. Они не источают чудной энергии страха, ярости и боли. Эти чувства становятся такими плотными и сильными, что Карлу иногда кажется, будто он телом чувствует их нежное касание, как прикосновение теплого язычка любящего щенка, стремящегося порадовать своего хозяина.
Он поднял нож. Его бездыханный товарищ жаждал крови, а не холодной земли. Карл не мог не побаловать его, ведь он терпел гораздо дольше Груффида. Бесконечное ожидание — невыносимая пытка.
Кончик лезвия коснулся белой ткани декольте. Движение вниз, довольно резкое. Опусти Карл руку на сантиметр ниже и, пожалуй, веселье закончилось гораздо быстрее. Лезвие ножа затупленное, ненаточенное, довольно старое. Оно буквально разрывало ткань. Кончик коснулся кожи, оставив, впрочем, совсем незначительную царапину. Корсеты, знаете ли, довольно плотно прилегают к телу.
Нож на секунду упал на землю. Карл оторвал ещё один кусок белой ткани. Более длинный, он был прижат к губам вместо белой ладони и завязан на затылке, удерживая во рту тряпицу. Проще было отрезать язычок.
Платье разорвано почти до пупка. На ногах девушки сидел Карл. Он рванул края белой ткани в разные стороны, будто это было какое-то пальто, оголяя белое тело. На животе осталась бледный розовый росчерк, оставленный тупым лезвием.
Она, пожалуй, красивая. Белая гладкая кожа, тонкая талия и полные груди. К счастью или нет, Карл не чувствовать настоящего влечения к обнаженному женскому телу. По крайней мере, к целому. Другое дело изуродованное плечо. Алые росчерки, рубцы — особо темные и крупные мазки красной краской — и кровавые узоры.
Лезвие коснулось кончика соска, нажав на него несильно. Тело девушек обычно охотно реагирует на прикосновения холодной стали, невзирая на всю гордость и выдержку. Карл нагнулся, согнувшись почти надвое, будто у него и не было позвоночника. Он практически вжался лицом в белую гладкую кожу, чуть ниже шеи, шумно втягивая носом воздух и аромат юного — по меркам вампиров — тела, смешанный с духами.
Карл выпрямился через мгновение, тихо, приглушенно шипя. Лезвие коснулось кожицы меж грудей. Оно поддело кожу. Затупившийся за долгие годы кончик буквально порвал кожу, выпустив алую вязкую жидкость. Секундная остановка, будто позволил лезвию испробовать терпкого и желанного нектара. Нож двинулся дальше. Алая полоска неглубокая, не слишком длинная, будто ещё одна проба реакции. Пролог окончился, но это по-прежнему самое начало...
Груффид пальцем водил по неглубокой ранке, растирая её, будто стараясь расширить, раздвинуть кожицу. Теплые крови и плоть приятны. Темные глаза прикованы к лицу, а из-за стиснутых зубов доносился приглушенный, шипящий смех.

Карл всегда старался продлить удовольствие. Он прекрасно понимал, что это желание подвергает его опасности, но ничего не мог с собой поделать, равно как и осознавал он всю чудовищность своих поступков. Этот рыжеволосый вампир не пил кровь. Он привык терзать тело, пока ещё в нем теплится жизнь, привык впитывать в себя чужие чувства и эмоции, выжимая их из тела, подобно соку из аппетитной пищи.
Девушка ощущает боль. Её плоть охотно реагирует, не в силах сопротивляться. Кусок аппетитного мяса, именуемый телом, не всегда покорно повелевается своему хозяину. Раньше и Карл сталкивался с этим, когда его бросало в кошмарный жар, от безудержной жажды, которую он попросту не мог утолить. Помнится тогда, совсем ещё молодой, он, в точности как и сейчас, выходил на улицы Дракенфурта темными ночами. Он охотился как зверь, но в отличие от животных не пил кровь и не питался плотью, оставляя истерзанные трупы...
Ему не нравились её глаза. В них не было страха, вместо него только изумление, но Карл желал страха. Ужас — лучшая приправа к сладкому аромату смерти.
Лезвие ножа оставило тело. С алого кончика на белую кожу падали крошечные капли. Боль и эмоции — закуска для Карла, кровь — для ножа. Лезвие следует погрузить в теплую плоть, оно ведь только за тем и существует.
Карл резко наклонился, оперившись руками о землю. Он едва ли не рухнул с тихим шипением, открыв рот, подобно плотоядному хищнику, и внезапно остановившись в считанных сантиметрах над девушкой. Их лица на одном уровне. Более того, потемневшие от крови зубы сомкнулись в миллиметрах от её носа, будто Карл и в самом деле собирался его откусить, что, в общем-то, было не такой уж и неправдой...
Его лицо скользнуло вниз, а тело согнулось, будто Карл и правда был огромной змеей, спрятавшейся в этой громоздкой вампирской шкуре.
Он остановился у шеи. Одна рука поднялась. Длинные пальцы схватили девушку за волосы, чтобы она вытянула белую шейку. Такую тонкую, будто хватит одного ударов тупого лезвия ножа, чтобы пройти сквозь плоть и раздробить позвоночник.
Не только острые клыки — все зубы вцепились в шею, но не сильно. Не так сильно, как он мог. Это ещё не умерщвление, а все ещё презабавная — презабавная для чудовища — потеха. Игра, так любимая им, с жертвой. Этим укусом он не вытягивал из неё кровь, скорее вызвал удушье, причинял боль. Голова двигалась чуть вверх, зубы пытались подцепить за собой кожу. За клыками оставались тончайшие полосы, а за обычными зубами алеющая кожа, будто растертая тупы ноготками. Даже на пике своего безумия, поддавшийся жажде мучений, Карл по-своему аккуратен.
Приглушенное шипение, прервавшееся тихим смехом, премерзким хихиканьем, послышалось из его рта, когда разомкнулись вампирские зубы, оставляя в покое шейку.
Он выпрямился. Язык скользнул по тонким губам. Сладкий, сладкий для вампира, привкус крови не слишком радовал Карла. Сейчас он даже не дурманил.
Одной этой невинной шалостью — а именно шалостью мелочной он и считал свой безобидный укус — Груффид не собирался ограничиваться. Только сильнейшая боль и холодное дыхание смерти несут за собой ужас, от которого не могут спастись даже самые смелые.
Небольшое лезвие коснулось подбородка. Оно неспешно двигалось выше вместе с рукой Карла, не оставляя на кожице и следа. О нет, Карл не пугал её прикосновениями к стали. Лезвие, подобно стальной змее, скользило выше, вот оно скользит по щеке все медленнее и медленнее, но не останавливается. И теперь уже, должно быть, ясно, что кончик ножа медленно, но непреклонно движется к бирюзовому глазу.
— Боишься темноты? — глумливое шипение Карла обращалось в слова.
Язык вновь скользнул по губам, как у нищего ребенка, тянущего руки к дорогой сладости.

Начало игры
Как вы думаете, чем люди занимаются в темных подворотнях по утрам? Спешат на работу? Гуляют? Ищут сбежавших кошек? Отдыхают от людского общества и бренности мира? Издеваются над женщинами?
Бинго! Именно издеваются, именно над женщинами. О люди, что за нравы! Издевайтесь над мужчинами, не трожьте прекрасных дам. А то, что они для вас из дам превращаются в «не дам» — так это ваши трудности, не надо на слабых отыгрываться...
Аль Джарван был тот еще безбожник, но женщина для него была неприкосновенна, как и ребенок. Бесправна — да, но неприкосновенна.
Что, собственно, случилось? Заморский поэт прогуливался по столице Хастиаса и забрел в один из ее темных переулков. Спрашивается, что сам поэт там забыл? Разумеется, он отдыхал от людской толпы и слагал в уме бейты. Но когда он увидел происходящее, бейты как-то сами собой вылетели из головы. Некий мужчина, который был к поэту спиной, издевался над прекрасной пери. Предположительно прекрасной — лица девушки Урфин не видел, но ради уродки неужто незнакомец стал бы стараться?
Так вот, издеваться над прекрасной пери нельзя было. Аль Джарван не стал особо задумываться о своих действиях, он просто тихонько подошел сзади и ударил мужчину посохом по голове. Отличная вещь — посох! Не зря купил. И выглядит весьма эдак, и практично донельзя. Дракон на набалдашнике вгрызся в висок мучителя одновременно с тем, как Урфин произнес слова:
— А чем это вы тут занимаетесь?
Поэт рассчитывал, что хороший удар мужчину вырубит. Ну, если нет — придется сразиться. Ради прекрасной пери-то!

Отредактировано Урфин Алим аль Джарван (29.07.2011 22:30)

Эх, не вырубил! Ну ладно, значит, быть бою.
Надо сказать, хоть Урфин и не уложил мучителя прекрасной женщины одним ударом, но приложил знатно. Вампир, бледный, как будто даже собственная кровь у него была не в сосудах, а в желудке, пошатался, похватался за стеночку, за голову, а потом набрел на трость, схватил ее и ринулся в атаку. Нож он потерял где-то так ловко, что Алим даже не заметил, где и в какой момент.
Урфин даже и не сомневался, что ему по голове прилетит не хуже, чем рыжему норданцу. Ммм, нет, простите иностранцу дурное владение языком! Как же можно забыть про сослагательное наклонение? Прилетело бы. Если бы Урфин не видел готовящийся удар тростью, которую незнакомец держал наподобие булавы или меча.
Алим перехватил свой посох двумя руками и выставил его навстречу удару, планируя, что трость неприятеля прилетит как раз в древко между кистями поэта. Было видно, что удар по голове не прошел даром для рыжего, атаковал он не так, как мог бы. Что ж, тем лучше! Годы аль Джавана уже не те, уложить здорового быка ему будет тяжко... Суставы вот ныть начнут — правое колено, знаете, такой нытик, сил нет!
Даже если и забыть про ударенность незадачливого мучителя, на стороне Урфина был опыт и какая-никакая сила (не такая уж он развалина, как притворяется). На стороне его противника — просто сила. Да, опыт у убийцы наверняка был, но явно не такой, как у Алима. Поэт не сомневался, что он в разбое, драках и выяснении, кто прав, прожил не меньше, чем этот вампир прожил вообще на свете.
Ну, а если не забывать про ударенность бледного, то так и вовсе исход был очевиден.
Убивать Урфин не стал бы. Прогнать или вырубить, не более. Он даже к клирикам не пойдет — пусть норданцы сами со своими преступниками разбираются, его дело женщину увести в безопасное место.

Отредактировано Урфин Алим аль Джарван (30.07.2011 22:52)

Противник Карла был явно не простым юношей с героическими комплексами. С такими, как правило, Карл мог справиться даже в таком, далеко не самом лучшем состоянии.
Удар был заблокирован. Дерево столкнулось с деревом. Пальцы едва не разжались при столкновении. Давала о себе знать сильная боль в голове, из-за которой очертания людей смазывались, а тело слушалось крайне неохотно. У противника явное преимущество ещё и длине посоха.
Мысль об отступлении скользнула в голове. Велика вероятность, что стражи порядка окажутся поблизости, а уж если он и правда потеряет сознание... Эта мысль становилась все сильнее, эхом отдавалась в голове, но, увы, она все ещё не возымела никакого эффекта. Безумие создает иллюзию всесилия, даже в такой ситуации. Тело казалось сильнее и быстрее, чем оно было на самом деле, будто вампир способен рукой пробить тело мужчина насквозь.
У Карла были отменные навыки и рефлексы развитые за его довольно долгую, по человеческим меркам, жизнь. Без них, пожалуй, было бы совсем худо.
Темная трость и посох прижаты друг к друг, подобно двумя мечам. Груффид использовал только одну руку. Карл сделал короткий шаг, придвинулся ещё ближе. Удар свободной рукой, кулаком. Костяшки пальцев должны были врезаться в грудь.
Забить насмерть палкой — забавно, но куда эффективнее перегрызть глотку, подобно дикому зверю. Их краткий бой явно складывался не в пользу Карла, но эти образы, сотканные фантазией рыжего вампира, уже проносились в его голове.

  Порт и морской вокзал

Пока Лиз возилась с проклятым ремнем, схватка закончилась. Карл ретировался, к великому её сожалению. Ушел и она смотрела вслед, запоминая силуэт, походку, осанку. Чтобы этот образ остался навсегда в глубинах памяти и, спустя сотни лет, доведись им еще раз встретиться, не отпустить уже... живым.
Мужчина в длинном халате подошел к ней и вместо того, чтобы помочь, начал слагать какие-то стишки, нагло глядя прямо на её грудь. Элизабет смотрела на него расширенными от удивления глазами и ещё более интенсивно пыталась освободиться. Наконец, путы поддались и кожаный ремень с пряжкой со звоном упал на землю. Нож упал рядом. Она инстинктивно прижала руки к груди, но только на мгновение. Затем, все ещё разъяренная, влепила незнакомцу пощечину. И быстрым движением сорвала с лица повязку, чтобы избавиться от кляпа.
— Да как вы смеете! — закричала она, неосознанно срывая злость на незнакомом человеке, который всего лишь хотел ей помочь. Она попыталась подняться, прикрывая свою наготу, нервно, порывисто встать и уйти. Но, у неё это не получалось и она в бессильной ярости опустила голову и тихо заплакала. Боль возвращалась, вытесняя все другие чувства. Сначала медленно, ноюще, жгуче, потом сильнее. Тело заломило, как будто по ней прошелся табун лошадей, раздробив череп и поломав кости. И хотя девушка понимала, что бородатый загорелый мужчина не желает ей зла, она все ещё боялась.

На что она злилась? Только на себя. Доверчивость, граничащая с безрассудством была присуща Элизабет всегда, но никто никогда не хотел этим воспользоваться. Столь грубо, жестоко и цинично покусившись на её жизнь и честь. Она беззвучно плакала укрывая лицо в ладонях и её худенькие плечи слегка дрожали. Что она оплакивала? Ушедшее беззаботное детство. Мир, который остался где-то там, за гранью сегодняшней ночи.
Ей было стыдно смотреть на мужчину, который увидел её такой. Раздавленной и жалкой. Ей было стыдно, что она вообще попала в подобную ситуацию. Она выхватила халат из его рук и поспешно оделась, завязав бесчисленные ленты на поясе. Трофейный нож девушка положила в карман. Она понимала, что действовала не совсем учтиво, но этот, несомненно, благородный господин не обиделся. Даже напротив, проявлял истинные джентльменские качества. Ей было не до его странного вида, не до необычной манеры речи. Мало ли, на балу-карнавале кого можно встретить!
Лиз поднялась, все ещё пряча глаза и, повинуясь неожиданному порыву, кинулась на шею своему спасителю. Как маленький ребенок, которого обидели другие дети и он прибежал домой, ища защиты у мамы. Она обняла его по детски непосредственно, пытаясь тем самым выразить свою признательность, буквально повиснув руками на его шее и уткнувшись в плечо. Все тело болело, голова кружилась, мысли роились в голове, как надоедливая мошкара. Она отстранилась, улыбнулась и... упала в обморок. Видимо, пережитое, вкупе с ранами, нанесенными Карлом, дали о себе знать.