Лиловые покои
-----------------------------------------------------
Большой балкон бального зала
— Я ненавижу его! Ненавижу! — кричала Избаель, запустив фарфоровую вазу в дверь. Та, стукнувшись об твердую поверхность, разлетелась на кучу мелких осколков.
Через пару секунд отойдя от шока, одна из фрейлин герцогини, леди Анита Ванесса Мей, быстро начала собирать их в тряпочку, стараясь не пораниться остриями.
Все три девушки-фрейлины, что пребывали в комнате, оставались в жутком исступлении. Лица их были бледнее чистого полотна, но Изабель словно не замечала их присутствия. Через несколько минут на пороге появилась Бланш Шейн.
— Святая Роза, умилостивись! — охнула фрейлина, когда очередная чаша приземлилась позади возле ее ног. Баронесса только и успела увернуться, словно чувствуя надвигающийся шторм.
— Уходите! — крикнула герцогиня. Глаза ее метали гром и молнии. — Прочь отсюда!
Перепуганные до смерти девушки, воспользовавшись случаем, мигом выпорхнули за дверь, и лишь одна баронесса Шейн и леди Мей еще оставались подле своей госпожи.
— Вы меня не слышали? — всхлипнув от горечи, повторила герцогиня, — я не хочу никого видеть сейчас!
— Успокойтесь, дурочка, — подойдя, и сев рядом нежно шепнула баронесса. — Что могло вас так огорчить? — коснувшись плеча Изабель, продолжала девушка.
— Альберт, — сквозь зубы и горечь процедила Изабель, — он изменил мне!
Ее сердце было разорвано его изменой, словно своими руками он душил все теплое, что она могла испытывать и теперь ее кровь превращалась в яд.
В голове Изабель вертелись те самые слова Груффида: «в вас не видят женщины». От злости и беспомощности она запустила очередную фарфоровая чашка, которая обогнула леди Мей и приземлилась недалеко от столика.
— Боже правый! — воскликнула не подающая до сего момента признаков присутствия леди Мей. — Если бы он был вашим мужем, я бы первая возмутилась, и посочувствовала вам, но холостяк имеет право на маленькие приключения, тем более это лишний раз говорит о плодовитости герцога, раз в своем возрасте ему хватает сил для утех!
— Не говори глупости, — фыркнула Шейн, — мужчины хоть и распутники, но герцогиня не та женщина, которой можно изменить!
Мей же пожала плечами:
— Но у них ведь нет любовной связи, а герцог зрелый мужчина, плоть которого требует развлечений... К тому же, кому как не вам, герцогиня, — теперь уже обращаясь к Изабель, продолжала Ванесса, — кому как не вам знать, насколько порочны бывают мужчины.
— Нет, — вновь возразила Шейн, — насколько мне известно, герцог фон Рей, прежний супруг госпожи, не позволял себе прелюбодействовать! А даже если и так, — встав и расставив руки в боки, заметила девушка, — герцогиня достойна искренней любви и верности!
— Пфф! — фыркнула Мей, — вы еще слишком молоды и ничегошеньки не понимает в мужчинах! Вам бы святого Хому, милочка...
— Прекратите! — раздался властный голос. За всеми этими словесными баталиями они совсем забыли, что в комнате сама герцогиня.
— Прошу прощения, — повернувшись к Изабель, которая уже сидела за туалетным столиком, рассматривая резную шкатулку, присела в реверансе и извинилась Бланш.
— Оставь нас, Мей, — приказала герцогиня второй фрейлине. Темноволосая Анита Мей надула свои пухлые губки, но была вынуждена удалиться из покоев герцогини.
В комнате повисло молчание.
Светловолосая Бланш стояла недалеко от столика, рассматривая профиль своей госпожи. Да, действительно герцогиня была красива, как подметила баронесса. Несмотря на заплаканные щеки и слегка припухший от слез нос, фон Рей каким-то чудесным образом могла вызвать желание обнять и пожалеть. Но Бланш считала эту красоту чересчур приторной. Идеальная матовая кожа, идеально завивающиеся пышные ресницы, обрамляющие большие синие глаза миндалевидной формы, аристократический контур губ, которые сейчас были слегка припухшими и красными, потому что герцогиня любила покусывать нижнюю губу, когда о чем-то переживала... Даже ее волосы цвета золота казались баронессе слишком мягкими. Отчасти Бланш завидовала свое госпоже. В отличие от Изабель, Бланш приходилось кокетничать и принаряжаться, чтобы обратить на себя внимание мужчин. В то время как герцогиня при всей своей вежливой чопорности всегда была желанна.
«Будь она хоть в парандже или в простом клетчатом платье, — думала Бланш, — этой женщине удается привлечь мужчин каким-то неведомым мне способом».
Бланш же выглядела как большинство вампиресс в окружении венценосной особы. Да, разумеется, все они и каждая по-своему были прекрасны. К примеру, у леди Мей были потрясающие фиалковые глаза, а у леди Эдлен пышные формы, выделявшие девушку на фоне остальных, леди же Бланш отличалась цветом своих волос — рыжих с небольшим медным отливом. Ноги ее были длинны и стройны, талия тонка, как осиновый стебель, а грудь — маленькая, но пышная грудь — возбуждала помыслы мужчин. Но разве все это могло соперничать с мозгом Изабеллы, подобным стоеросовой дубине?
Разглядывая Изабель со стороны, Бланш совсем позабыла о своих обязанностях.
— Я помогу вам, — подойдя и коснувшись волос герцогини, улыбнулась девушка, — не смотря ни на что вы должны выспаться, я приведу ваши волосы в порядок.
— Хорошо, — ответила Изабель, продолжая изучать содержимое шкатулки. Вынув оттуда бриллиантовое ожерелье с подвеской из каплевидного топаза, герцогиня долго всматривалась в камень, словно пыталась узреть в нем что-то новое.
— Это подарок герцога? — заметив некую паузу, спросила Бланш.
— Нет,— коротко ответила герцогиня, — это подарок Вильгельма.
Бровь Бланш Шейн поплыла вверх:
— Вы до сих пор мучаетесь потерей первого супруга? — спросила фрейлина. Изабель не ответила. Не ответила, потому что сейчас и сама не знала, скучает по нему или нет. Всматриваясь в бриллианты, герцогиня старалась вспомнить день, когда он сделал ей столь дорогой подарок. Это был день, когда она сообщила мужу о своей беременности. Да, наверное, она скучала по герцогу, хоть и боялась признаться себе в этом. Он был первым: первым кто поцеловал ее, первым с кем она познала плотские удовольствия, вместе с ним она прошла через огонь и воду, минула опасности и преодолевала страх. Вместе с ним она познала радость и горесть семейной жизни. Сложно было вычеркнуть восемьдесят лет из своей жизни. Но сейчас Изабель уже не чувствовала ту вину, что носила двадцать пять лет траура. Как сказал падре, все в руках Святой Розы, дитя мое, и не дает она тех испытаний, которые будут непосильны нашему духу, ибо дух — он бесплотен и неуязвим, когда мы верим в себя. В последний раз она видела его на исповеди в соборе Святой Розы, как раз тогда, когда случайно стала свидетельницей исповеди брата. Роланд... Ах как она скучала по нему в минуты отчаяния! Сколько раз молила Святую уберечь его в этой войне. И как больно было ей осознавать, что теперь они по разные стороны этой войны. А еще она злилась на него, злилась и давала волю своей злости, срываясь на фрейлин и прислугу. За то время, что Изабель пребыла в Уорлине, прислуга стояла на ушах. Всем в этом доме казалось, что герцогиню подменили. Впрочем, были и те, кто понимал душевное состояние госпожи. Вскоре эта стало излюбленной темой обсуждения прислуги. Кто-то из них даже перешептывался, что это клан Аскаров так плохо влияет на их госпожу, поскольку после приезда герцога Гагенцоллерна все изменилось. Изменилась не только хозяйка, но и сам дом. Портреты герцога, прежнего хозяина замка, было велено снять и убрать на чердак. Все, что хоть как-то могло напоминать Изабель прежние чувства, предавалось огню. По велению ли герцога или его родственников, ее окружение всячески старались внушить, дать понять, что теперь она не Фортунат, вскоре она станет женой главы Аскар и все, что она когда-то знала и любила должно измениться, измениться должна и она. Отныне первое, ради чего должна дышать герцогиня, — это процветание клана супруга и рождение ему детей. Впрочем, со вторым она была полностью согласна, ведь не просто так Святая создала мужчину и женщину, а чтобы плодились и множились дети первых вампиров. Когда-нибудь ей придется смириться и с остальным, но сейчас все тонкие намеки Аскаров оставались невостребованными. Чаще всего когда очередная родственница герцога начинала разговор о семье и прочих житейских делах, Изабель погружалась в работу и мысли, изредка кивая в знак хорошего тона, что несколько раздражало будущих родственников. Как ни грустно, но от любимых дел все же пришлось отказаться, не только из-за предстоящей свадьбы, а скорее потому, что сейчас в преддверии войны она должна быть на высоте и не давать повода злым языкам плести интриги или строить козни в ее сторону. Ей пришлось отказаться от посещения конюшни. Сейчас ей было не до верховых прогулок, как когда то сто с лишним лет назад, когда она могла позволить себе любое сумасбродство. Сейчас герцогиню все чаще можно было увидеть за пяльцами, над корзинкой разноцветных ниток и иголкой. Чаще возле нее сидели фрейлины, посланные княгиней, дабы облегчить пребывание девушки без ее личной прислуги. Поспешно собираясь, она взяла с собой лишь Себастьяна и пару служанок, которые стали ей дороги, ну и, разумеется, Луи. Большинство из них недавно работали у герцогини, посему замок показался им в новинку. Ведь после Бордо это огромное строение казалось одним из дворцов. Собственно, убранством Уорлин действительно мог посоревноваться со столичными дворцами.
Сейчас же, смотря на ожерелье, герцогиня пыталась вспомнить лицо мужа, его стан и столь желанную, но редкую улыбку. Нет, она не могла... К своему ужасу Изабель осознала, что за тот месяц, что не видит портретов супруга, она совсем забыла, как он выглядел. Впрочем, возможно, оно и к лучшему, возможно, мятежный дух Вильгельма наконец остыл, вверяя Изабель другому.
— Нас многое связывало, — наконец ответила герцогиня. — И как бы то ни было Вильгельм навсегда останется в моем сердце, — голос ее был холоден, как проливной сентябрьский дождь. Гнев отступил, уступив место усталости.
«До конца дней», — с горечью подумала Изабель и, убрав ожерелье, захлопнула крышку.
— Я не знала герцога, — отметила Бланш. — Ко наслышана, что он был весьма значимой фигурой в высоких кругах... А правда, что фон Реи — потомки королей, как трубит народ? — с заинтересованностью и продолжая расчесывать волосы герцогини, спросила фрейлина.
— Да, — ответила Изабель. — Бальтасар Первый был первым королем жаркого Хастиаса.
«Она отвлеклась, — подметила Бланш, — это хорошо... теперь можно перейти к делу».
С секунду помолчав, девушка задала очередной вопрос:
— Что вы намерены делать теперь? — спросила Шейн, улыбаясь краешками губ. Впрочем, Изабель не могла видеть ехидного выражения на лице Бланш и не догадалась, что она имела причастие к тому, что видела Изабель несколько часов назад... Проходя по коридору, герцогиня услышала чей-то звонкий смех, поначалу она не предала этому никакого значения, но затем услышала имя: «О, Альберт... Альберт... Мой ласковый тигр». И тут герцогиню прострелила догадка. По мере приближения она все четче слышала имя своего жениха. И, казалось бы, что в этом такого? Ведь имя Альберт пользуется популярностью у граждан Бругге. Однако в замке Уорлин находился лишь один Альберт, покои которого находились как раз в том самом крыле замка. Сердце Изабель упало, а на шее запульсировала ямочка. Из-под двери Александра доносились стоны двух женщин. Изабель обдало жаром. Дверь, ведущая в спальню, словно нарочито была открыта и словно машинально девушка хватилась за ручку и резким движением открыла дверь. Альберт был раздет, а сверху на нем сидела голая девица, которая скакала сверху, как на породистом мерине, рядом с ней возле изголовья герцога, целуя его уста, лежала вторая. Тело ее наполовину было прикрыто волосами, а на талии буквально жгла рука Альберта.
— Нет! — вскрикнула Изабель и, подобрав подол платья, со слезами убежала прочь. Девушки же проводили герцогиню довольным взглядом, а сам герцог так и непошелохнулся, потому что был не в состояние даже поднять руку. На балу мадам Бланш подлила Аскару дивное снадобье, что продала ей одна старуха алхимичка, запросив за него кругленькую сумму. Действия эликсира начиналось через три часа после приема. Как только принявший снадобье чувствовал слабость, ему казалось, что это всего лишь дрема, и он шел спать. Что, собственно, и сделал герцог, а уже девушки сделали свое дело. Раздевшись и сымитировав постельную сцену, они получили по тысяче флоренов за свой спектакль. От Бланш требовалось одно — заманить герцогиню в тот пролет, что вел в комнату герцога, с чем та блистательно справилась, сказав, что в одной из комнат ее ждет Морисса. Но после увиденного герцогине, разумеется, уже было вовсе не до сестры. Пережив шок, Изабель вовсе забыла, зачем поднималась на третий этаж. От воспоминаний кулаки герцогини сжались так, что кожа на костяшках стала белее фарфора, минуту назад бороздившего просторы комнаты в поисках стен или предметов мебели.
Сердце Изабель сжалось. Она стала всего лишь невинной жертвой любовной страстей. И сжигала себя, разрываясь между любовной истомой и невыразимой ненавистью к этому мужчине. Ее кровь превращалась в яд, сжигающий и травящий дух. Он вогнал ей нож, не жалея и не щадя ее сердца, и теперь она ранит его...
— Я разорву помолвку, — наконец выдавила герцогиня.
— Но ваш отец? — не унималась Бланш.
— Мой отец поймет, и если ему так не терпится выдать свою дочь замуж, я выйду за первого, кого он подберет мне в мужья, — с горечью произнесла Изабель.
— Вольфганг Груффид, — несмело пролепетала Бланш.
— Груффид? — переспросила Изабель, и в голосе ее четко звучали ноты недовольства.
— Он красив, как дух соблазна, — промурлыкала Бланш.
— И единственное, что ему нужно — это власть, — перебила Изабель.
— Святые Пророки, как вы можете так говорить! Он искренне любит вас!
— Откуда такая уверенность, Бланш? Неужели он лично вам рассказывал о своих чувствах? — саркастично заметила Изабель.
Бланш замешкалась.
— И с чего бы ему рассказывать тебе, Бланш Шейн, фрейлине герцогини Уорлин, о симпатиях ко мне? — слегка отодвинувшись и повернувшись лицом к Бланш, спросила Изабель. Девушка слегка растерялась, встретившись с пронзительным взглядом синих глаз своей госпожи, но тут же нашла ответ:
— Он без ума от вас. Более того, граф испытывает внутреннее томление — любовь! — добродушно улыбнулась фрейлина. — Вероятно, то, что я ваша фрейлина, и делает мне честь общаться с таким вампиром, как граф Груффид.
Ответ Бланш несколько изумил герцогиню.
— Без ума? Влюблен? Не говори глупости, — махнув рукой и вновь подставив волосы расческе, произнесла Белла.
— Пресвятая Роза! Вы мне не верите? — наиграно охнула Бланш. — Боже, чем я заслужила вашу немилость?
— Полно, Бланш, — вздохнула Изабель. — Все это уже не важно.
Слезы высохли, но после получасового рыдания герцогиня казалось несколько выжатой.
— Что вы имеете ввиду? — делая пробор, изумилась фрейлина.
— После того, как я разорву помолвку с Альбертом, отец заставит меня выйти замуж за Груффида...
— Но он же вас любит!
Изабель расхохоталась, но хохот этот был наполнен печалью и болью, походил на стон отчаяния.
— Милая, дорогая Бланш, о какой любви идет речь? Не говори глупостей! А теперь, — встав с места и поправив подол платья, сказала Изабель, — оставь меня одну.
Фрейлина замешкалась.
— Ты оглохла? — переспросила Изабель.
— Нет, но... возможно вам понадобится моя помощь...
— Я позову тебя, если в этом будет нужда, а сейчас ступай и скажи, что герцогиня Уорлин не принимает никого. Я не желаю больше видеть Александра, моя рана слишком глубока. Прикажи, чтобы кто-то из стражников встал у моей двери и не пропускал не единой души!
— Я сделаю, как вы велите, — присев в реверансе, фрейлина вышла за дверь. Наконец Изабель осталась одна и лишь теперь теплые струйки слез вновь оросили ее щеки. Всхлипнув, она подавила в себе крик души. Она до сих пор была одета в фиалковое платье, так подчеркивающее ее талию и грудь, волосы ее были распущены и аккуратными волнами ниспадали на плечи и грудь. Сейчас Изабель больше походил на лесную нимфу, нежели на вампирессу из рода Фортунатов. Не раздеваясь, Изабель упала на кровать. До сих пор перед глазами стояла картина покоев Александра и, как бы Изабель ни старалась, не выходила у нее из головы.
Стиснув зубы, она отвернулась лицом к окну.
«Как он мог? За что? Как я была наивна! О Святая Роза! Как я была глупа, веря ему все это время! Я верила в искренность его чувств. Никогда... Никогда я не прощу вас, Альберт Александр!»
Уткнувшись в подушку, Изабель разрыдалась.
В комнате царила тишина. Ее сердце разрывалось от ночной тишины. Ее сердце было разорвано. Казалось, тысяча невидимых пальцев сжали ее горло, не давая вздохнуть и сделать лишнего движения. Она горела, и тысяча разъяренных чертей кружили возле ее души, наслаждаясь криком ее страдания.