Его тело неслось вперед, подгоняемое толчками сердца, что гнало пузырящуюся кровь по венам. Он принюхивался к ветру, как когда-то гончие его отца. Воспоминание всплыло в воспаленном сознании и скрылось за красным туманом. Его гнал вперед голод, ненасытный, кровожадный, всепоглощающий зверь, которому Патрик, в прошлом приличный горожанин и подающий надежды юноша, служил отныне и до скончания своих дней. Тот юноша, что вдруг вспомнился безумному гулю, канул в лету, исчез за кровавым туманом, как и все воспоминания о нем. Пропавшего на охоте Патрика искали, но не нашли и следа. Если бы это существо обладало хоть какими-то эмоциями, кроме жажды крови, то оно бы рассмеялось. Следы? Какие следы на поросшем мхом болоте, в зыбкой трясине? Патрик исчез бесследно. А в этом гиблом месте родился пленник голода, ненасытный гуль, бегущий вперед, гонимый мучительно-сладким запахом крови. Он прятался за деревьями, крался в ночи, как призрак, бесшумно ступая по мху. Запах красною дымкою, исчезающей в темноте, манил его дальше. Сопротивляться нет сил. Он бежал веред, к очередному укрытию, прислушивался, втягивал ноздрями щекочущий разум аромат, и двигался дальше. К ним, к этим существам, наполненным сладким нектаром, что способен унять невыносимую боль во всем теле, что дарит блаженное забвение и недюжинную силу после. К этим беспечным обезьянкам, что катаются на своих паровозах, ходят друг к другу в гости, спят в белых постельках. Патрик бежал к городу, к этому, мерцающему ночными огнями и подернутому бордовой дымкой пьянящего аромата, городу.

  Главный проспект

Начало игры

Болотная топь, вязкая и резко пахнущая, находилась в самой глубине леса, где многовековые деревья скрывают невидимые для человеческого глаза тайные тропинки, где водится множество диких и опасных животных, затаившихся в густой тени корявых сосен, гибких осин и раскидистых кустарников. Днем это место дышит напряженным спокойствием: ни одно живое существо не решается показаться на глаза случайно заблудившемуся путнику или дезертиру, потому поблизости водится еще более опасная тварь.

В светлое время суток она дремлет или ухаживает за собой, купаясь в теплой болотной воде и обмазывая скользкое тело лечебной грязью, выводящей из змеиной кожи мелких паразитов. А лунным вечером выходит на промысел, заставая врасплох устроившихся на ночлег неосторожных путников или укрывшихся в норах зверей. От этой бестии страдают абсолютное большинство мелких и средних животных. Однако напасть, обитающая в этой тихой и достаточно отдаленной от жилых поселений части леса, довольно хитра и сообразительна, чтобы охотиться не только на своей территории, но и выходить за ее пределы. Странно, но ей жалко своих жертв, особенно маленьких и невинных. Но вот беда, кровожадная сущность ламии больше всего любит лакомиться именно молодой и налитой силами плотью.

Свернув мускулистое тело спиралью вокруг старого трухлявого пня, Гелу терпеливо расплетала цепкими пальцами спутавшиеся густые волосы, доставая из них кусочки черного торфа и зеленую тину. Прикрыв глаза, она неторопливо вытянула изящную шею и подставила лицо скупым солнечным лучам, едва пробивающимся сквозь густые кроны деревьев. Тонкие руки прирожденной арфистки быстро доставали из захваченных прядей органические остатки растений и, проходясь по волосам длинными острыми когтями, переходили на новый участок шевелюры, терпеливо проделывая те же самые действия бесконечное количество раз.

В заключение пригладив волосы пальчиками, она ловко собрала их в пучок и заколола парными гребнями в форме стрекоз с изумрудными и перламутровыми вставками. Ах, отдыхающие дамы загородного домика «Аль-Ра» такие неосторожные... Злобно усмехнувшись, ламия ослабила кольца вокруг пня и медленно отползла к воде, бесшумно приминая белым телом сочную траву. Остановившись у кромки цветущего болота, змея сорвала несколько васильковых душистых цветов и заправила в жесткие волосы цвета мокрого зерна. К сегодняшней охоте она была готова.

Отредактировано Гелу Коакта (16.02.2011 16:33)

Рогоз, который люди частенько путают с камышом, тихо шумел в застоявшейся воде, бросая на ее мутную гладь слабое зеленоватое отражение. И блаженная тишина продолжалась, если бы не внезапное бурчание какого-то нового лица, забывшего что-то на крохотном островке с одиноким трухлявым деревом. Резко повернув русую голову в сторону раздающихся звуков, ламия повела ухом и застыла на месте. Ее глаза едва подрагивали под полузакрытыми веками, а узкие ноздри трепетно раздувались, втягивая новый аромат, принесенный незнакомцем. Пахнет добычей. Тонкий раздвоенный язык ламии рассек воздух парой быстрых движений, пробуя его вкус.

Спустя пару минут за спиной ожидающего вампира послышался шорох. Это не было похоже на шуршание, которое издает прекрасная тонкокостная нимфа, пробивающаяся сквозь болотные заросли. Скорее, это походило на лобовую атаку несущегося болотного тролля, запутавшегося в рогозе и увязшего в торфе. Вскоре на помятую траву ступило два заляпанных густой грязью сапога.
— Комета, ты, что ли? — раздался позади глуховатый голос мужчины, выглядевшего, одним словом, неопрятно.

— Какого черта так долго?

С угрюмой миной на лице тот самый Патрицио неохотно вышел из тени дерева, отряхивая с плеч надоедливых болотных мушек, осадивших его прекрасный изъеденный молью плащ. Этот Патрицио ничем не отличался от того, другого Патрицио, которого ожидал нетерпеливый путник. Тот же говор, та же манера бесцеремонно гавкать, даже тот самый вездесущий перегар «Прекрасной Брунгильды», ежедневно помогавший бедняге скрасить жизнь, ничем не разнились от реальных деталей, свойственных этому человеку. Чуть покачнувшись, мужчина доковылял до дерева и прислонился к нему плечом, после чего громко рыгнул.

Разумеется, Патрицио не был тем самым Патрицио, которого так ожидал увидеть вампир. Это была лишь иллюзия, мастерски воссозданная ламией: ловкое копание в чужой голове позволяло ей вытворять и не такие вещи.

Разумеется, Патрицио не был реальным — он был всего лишь видением, галлюцинацией, созданной специально для того, кто носил прозвище Комета. Если бы случайный прохожий, какого днем с огнем на болоте не сыщешь, увидел бы эту сцену дружеской встречи, то наверняка бы счел вампира немного не в себе: какой здравый человек будет разговаривать с гробовой тишиной и целиться в пустоту? Тогда встает другой вопрос: где же тот, кто посмеялся над беднягой? Где сама ламия?

Мужчина округлил глаза и неодобрительно вздернул мохнатую бровь, искоса посматривая на собеседника. Явное дело такого добродушного приема он не ожидал, как и направленного дула пистолета.

— Где твоя вежливость и уважение к старшим, а Комета? И что с того, что я немного отбился от принципа, теперь убьешь меня за это? — он махнул на вампира рукой и отвернулся. — Оправдываться перед тобой мне гордость не позволяет. Я занимался этим делом еще тогда, когда ты хлеб называл «ням-ням», а мух «муф-муф». Хотя кому я это говорю? — мужчина проронил вопрос словно в пустоту и поправил засаленный воротник куртки. — Если бы тебя внезапно накрыли с облавой, ты бы тоже, небось, в лес-то удрал, где нет ищеек. Как видишь, я здесь один. А товар? — он будто бы прочитал вопрос в глазах юноши, — товар я пока что припрятал на тот случай, если ты решишь избавиться от меня раньше времени.

Патрицио раскинул в стороны замаранные руки и немного присел, сопровождая всю комбинацию действий громким цоканьем. Презрительно одарив вампира взглядом, мужчина выпрямился и вновь вальяжно облокотился о ствол дерева.

Отредактировано Гелу Коакта (12.03.2011 17:08)

Бедный Патрицио даже сказать ничего не успел, как схлопотал аж две пули, от которых даже при очень большом желании и везении было не уклониться. Схватившись за грудь и хватая ртом воздух, мужчина как подкошенный сполз на землю. На трухлявом, изъеденном паразитами стволе дерева остался темнеющий кровавый след. На испещренном мелкими морщинками лице Патрицио отобразилась ужасающая агония. Скривив от боли рот, он прохрипел что-то вроде «Моргот нам судья» и испустил дух.

Наступила пронзительная тишина. Остывающее тело под деревом больше не двигалась, больше не вздымалась грудная клетка мужчины. Наверное, реальный Патрицио сейчас безмерно счастлив, что застрелили не его, а всего лишь галлюцинацию. Впрочем, ламии от этого пользы не было, лишь временное наслаждение от игры. Разум двуногих такой податливый, такой мягкий, как масло. Стоит поднести его ближе к огню, как он растает и зашипит.

Подул несильный ветер. Торфяной запах укоренился. Кажется, вновь защебетали маленькие, невидимые для глаза путешественника птички, зашумел в воде рогоз. А потом все резко стихло. Настала тишина, от которой неприятно звенит в ушах, от которой начинает трясти. Неизведанность. Чье-то сердце должно сжаться и почуять неладное. На лице ламии застыла хищная улыбка.

Рука Патрицио вдруг неожиданно дернулась. Не раз и не два. А затем, мертвенно бледный, он поднялся с земли, недоумевающе смотря на не хилое отверстие в своей замазанной черной куртке.

— Сукин сын! — звучно ругнулся мужчина, щупая пальцами дыру. — Ты мне куртку испортил! Ах, прости, вероятно, я должен был скопытиться от твоих пулек? Не-е-ет. — Мужчина выставил вперед палец и покачал им, цокая языком. — А вот ты... ты, сосунок, сейчас можешь сдохнуть.
Мужчина сделал шаг.

Отредактировано Гелу Коакта (12.03.2011 20:46)

Какая забавная ситуация. Вампир оказался крепким орешком, и вместо того, чтобы наложить от страха в штанишки, как сделал бы любой на его месте, безумец еще больше разгорелся. Пожалуй, эта опрометчивость, смешанная с излишней толикой самоуверенности и несокрушимости, в свою очередь развеселили ламию, которая была не против поиграться с этим экземпляром подольше, чем с остальными.

— Без ног? — бешено оскалился мужчина, чей растрепанный вид стал еще более неопрятным и всклокоченным. — А кто сказал, что я без ног останусь? Сам придумал?

В это время его правую ногу задел разрывной патрон. Издав попискивающий звук, мужчина некоторое время стоял, будто ничего и не случилось, но в следующее мгновение его нога, точнее культя, оторванная по колено, кружась в воздухе упала в воду. Грузно повалившись на землю, Патрицио дико заорал, корчась от мучительной раздирающей боли. Растрепанная конечность жутко кровоточила, заливая болотную землю кровью. Цепляясь почерневшими от грязи пальцами в землю, мужчина вдруг весь перекосился, а на месте его старой конечности появилось черное щупальце осьминога, склизкое и трепыхающееся. Сухой рот мертвеца растянулся в сумасшедшей улыбке. Белки его глаз налились темной кровью, а из носа потекла серая тягучая жидкость.

С трудом поднявшись с земли, перекошенный мужчина выпрямился и замер на мгновенье. Ни с того ни сего, его шея хрустнула, надломилась, как сухая ветка, и безжизненно осталась висеть канатом на окровавленной груди.

— Я не сдох... — зашипел Патрицио, чья шея неимоверно удлинилась и покрылась змеиной кожей. — А сейчас... сейчас я сожру тебя!

Широко распахнув зубастую пасть, усеянную зубами как кольями, мужчина сорвался с места и побежал на вампира, судорожно дергая растущими в длину руками и вытягивая шею. Оттолкнувшись здоровой ногой от земли, Патрицио сделал мощный прыжок и накрыл собой вампира. Но... но спустя мгновенье все исчезло. И Патрицио, и следы крови, и оторванная культя.

Старинный Склеп 

Спустя довольно продолжительное время, Ветала наконец добрался до болота. Здесь было сыро и сильно пахло... сыром. Какого же было его счастье, когда он обнаружил Волчью Петрушку. Он приоткрыл свой шлем, аккуратно срезал инструментом растение и завернул его в тряпочку. Большой парень присел на пенёк и, достав блокнот с ручкой, стал что-то усердно записывать. Со стороны это выглядело нелепо. Огромный великан в доспехах, собирающий цветочки и делающий записи в блокноте, не хватало только, чтобы он танцевал балет. Но у него на это были свои причины. Закончив записи, Ветала всё убрал обратно и, опустив свой шлем, отправился дальше.
Ветала искал нечто необычное, выделяющееся на фоне окружающей среды, а так же просто хотел изучить флору и фауну, под видом мускулистого искателя приключений на свою... кхм... Но не об этом. Ему приходится скрывать свою истинную сущность, так же как и лицо. Он просто хочет продолжать свои изучения и чтобы его заветная мечта, наконец-то сбылась...
Ветала всё шёл и шёл, как вдруг, послышались выстрелы. Он пошёл на них. Пробираясь сквозь заросшие кусты, он всё ближе подбирался к источнику шума, но вскоре шум прекратился. И ему ничего не оставалось, как прислушиваться. Через некоторое время послышался шум, кто-то говорил, причём один. Ветала достал Молот и пошёл на исходящий шум. Он увидел молодого вампира. Было интересно, что он делает на болоте один, ведь не каждый осмелится сюда придти. Он сюда пришёл уж точно не цветочки собирать, хотя быть может именно за этим. Ветала не захотел томить себя догадками и спросил почти на прямую у паренька:
— Что в таком опасном месте, делает такой молодой вампир? — спросил Ветала, облокачиваясь на молот.

А вот и новенькие лица присоединились к этой иронической комедии. Кажется, сегодняшний день необычайно удачен на улов. Вместо того чтобы сожрать одного, можно полакомиться сразу двумя. Действительно, повезло, так повезло.

Ламия по-прежнему не высовывалась из убежища, сохраняя приличную дистанцию и тем самым защищая себя от разоблачения. Однако воин в железных доспехах, увлеченный сбором травок, настолько проникся красотой болот, что и не заметил, как прошел в паре метров от стоящей по пояс девицы. И что придает этому моменту пикантности, девица была абсолютно голой. Поэтому не оставалось ничего другого, как позабавиться с этими двумя. Может, натравить их друг на друга? Более того, арсенал оружия первого вампира в откровенно пиратском облачении давал понять, что просто так его не взять. А с другой стороны — старомодные поцарапанные доспехи в двадцати пяти градусную жару обещали неплохое шоу.

На ветке злосчастного дерева, которое, казалось, было источником всех бед, появилась сова. Пестрая птица насмешливо глядела на собравшийся народец и наклоняла голову то вправо, то влево. Ухукнув, она растопырила огромные крылья и потянулась, откровенно зевая.

— Комета... С тобой в лису и ворону мы еще поиграем. Хотя, почему бы тебе не сыграть вот с ним? — сова повернула голову на закованного в доспехи путника. — Как он тебе, м? Получше Патрицио будет? Кстати... — сова игриво нахохлилась. — Железка, я советую быть поосторожнее с этим одноглазым типом. Он слишком нервный.

Отредактировано Гелу Коакта (13.03.2011 11:31)

Ветала сразу выявил у «Кометы» шизофрению и недосып, но ему было интересно общаться со столь неординарной личностью, ведь не каждый день встретишь такого необычного в духовном плане вампира. Так же внимание «Большого Парниши» привлекло то, что молодой вампир был почти полностью одет в красное. Ну а несколько изображений черепа навели на мысль о том, что он пират и судя по шрамам, бывалый.

— А вы, милсдарь, как думаете? Конечно же, я дышу свежим воздухом, и милуюсь необычными пейзажами сего прекрасного места, — сарказм в голосе Солая был настолько материален, что им можно было забивать гвозди, или, как вариант, настучать по голове любопытному гостю.
Ветала злорадно улыбнулся, но его улыбки не было видно из-за шлема.

— От моркови не откажетесь? Так уж случилось, что я всегда ношу с собой морковь, на всякий случай. Вдруг мне надо, а я не знаю? — словесный понос вампира, кажется, был не остановим, как и его бурная жестикуляция, которой он сопровождал свою речь.
Вскоре после этих слов Ветале хотелось рассмеяться, но он подумал, что это будет, не прилично и решил продолжить тему в своём особенном стиле:
— Нет, спасибо. Я уже надышался на болоте прекрасным запахом... сыра — улыбнувшись, сказал Ветала.

— Железка, я советую быть поосторожнее с этим одноглазым типом. Он слишком нервный.
Ветала даже удивился, когда птица заговорила. Он уж было хотел подойти поближе и изучить образец, но Солай его опередил, он сделал выстрел в сторону птицы. Ветала мысленно рвал не существующие на его голове волосы и мысленно пытался придушить стрелка, но и не думал подавать виду. Было очень жаль упустить такой образец, но ничего не попишешь, что было, то было.

— Не напомните, на чем мы остановились?
После вопроса последовавшего от Солая, Ветала, пытаясь сохранить невозмутимость и забыть про потерянный образец, сказал:
— Вы говорили о морковке, а я о сыре... — послышалось от ехидно улыбающегося Веталы.

Отредактировано Ветала (13.03.2011 13:18)

Подстрекательство «птицы» было достаточно холодно встречено вампиром. Схватка с закованным в латы существом обещала быть скоротечной и скучной, взрывчатки в пуле хватило бы для того что бы порвать стальные латы как гнилую тряпку, а деформация доспехов, впоследствии взрыва, нанесла бы втрое больше урона, чем сама детонация. В общем, и в целом, Комета не желал сражаться с путешественником, ведь прямой, как и косвенной, выгоды от этого он не видел.
— М-м-мда? Ну что ж, мне больше достанется, — с этими словами Солай извлек из широких штанин Морковь. Именно так, это была Морковь с большой буквы М! Королева морковок, морковища! Маленький зеленый хвостик, венчающий это оранжевое чудовище, придавал овощу несколько странный вид. Так же мог выглядеть знатный господин на званом ужине одетый во фрак с красным галстуком в горошинку. С громким хрустом откусив кончик моркови, Комета принялся тщательно его пережевывать.
— Вообфе не обвафайте на птифу фнимание, — наконец-то прожевав и проглотив кусочек убиенного овоща, вампир начал говорить нормально. — Это иллюзия. Если не верите, можете попробовать ее поймать. Никого по дороге подозрительного не видели? Зловещих старух, мертвых с косами, молодых дев восседающих на ветках деревьев? — оглядев унылый болотный пейзаж Комета быстро исправился, — Впрочем, забудьте про дев. И про деревья.

Становилось как-то... скучновато. Боевой дух ламии потихоньку рассеивался, нагоняя мысль поскорее расправиться с недалекими путешественниками. Кажется, вся округа только и говорит о «загадочных исчезновениях», а эти смоляные сапоги ни сном ни духом — ничего не знают. Кажется, в таком случае принято говорить: «Какая нелегкая тебя сюда принесла?» Оба вампира и представить не могли, в какой тугой переплет попали. Быть может, кому-то из них даже удастся уйти целым... Ну, почти. Отсутствие конечности ведь не считается особой потерей, правда?

Вокруг путников раздалось мелодичное пение. Это был нарастающий мелодичный свист, каким не сможет порадовать посетителей ни один знатный певун в кабаке, ни самая популярная певичка из прославленного кабаре. Но была в этом скрытая угроза. Хоть и голос у напевающего существа был дивно мягким и певучим, он неотвратимо действовал на психику путешественников, как и тут же исчезнувшая галлюцинация. Воздух сгустился и стал тяжелым, склоняя путников к немедленному желанию уснуть: хоть стоя в грязи, хоть находясь по пояс в болоте.

Через пару мгновений, когда «магия» голоса существа была задействована в достаточном количестве, чтобы заставить путников почувствовать непреодолимую усталость, раздался легкий шорох рогоза и расходящейся волнами воды. Шла она. Та самая, которая пыталась потешаться над вампирами. Ее слегка прищуренные глаза, такие холодные и безжизненные, апатично смотрели на застывших мужчин. Скользкое тело ламии неспешно коснулось влажной земли островка. Постепенно выпрямляясь, существо с неописуемой грацией вышло на берег позади Солая. Ее мощное змеиное тело лоснилось от стекающих капелек воды, а прекрасное безжизненное лицо с приоткрытым ртом, из которого раздавался убаюкивающий свист, будто бы утомленно глядело на собравшихся. Вытянув вперед тонкие чуть синеватые руки, ламия поманила одного из вампиров к себе.

Из старых баек известно, что больше всего на свете ламии любят три вещи: своего хозяина, детей и мужчин. Но, увы, последние два идут в этом списке как гастрономические пристрастия. А добиваться расположения этих двух продуктов к себе ламия могла двумя способами: силой физической и силой убаюкивающего голоса, который, ко всему прочему, заставлял неловких жертв терять бдительность.

Отредактировано Гелу Коакта (16.03.2011 19:28)

Когда Ветала засмотрелся на большую ветку над его головой, он вдруг стал икать, видимо бутерброд, съеденный им ранее, очень просился наружу. Неожиданно послышался свист, но это был необычный свист, он был очень знаком Ветале, но он никак не мог вспомнить откуда. Свист был очень мелодичен и чем-то напоминал колыбельную, от неё очень хотелось спать. «Рыцарь» уж было хотел двинуться, но тело не слушалось, он пытался думать, но было всё труднее и труднее. Он, наконец, узнал этот свист. «Ламия!» — пронеслось у него в мыслях. Тогда это всё объясняет, но что же делать, тело не слушается и мысли затуманены. Веки становились всё тяжелее, и клонило в сон, он уж было, ничего не мог поделать, но...

Но вдруг раздался громкий «ик!». Бутерброд всё ещё сопротивлялся и хотел выбраться, но Ветала всё продолжал погружаться в сон. Единственное что он мог сделать напоследок, это хорошенько напрячь мозги. Но вспомнив о напряжении мозгов, он вспомнил о телепатии. Он должно спасти его, надо срочно направить на себя ментальный удар, чтобы мозг проснулся, но ничего не помогало, он не мог сосредоточиться из-за усыпляющего свиста. В последний раз, смотря вверх на огромное дерево, он попытался мысленно встряхнуть мозг. Но злобный бутерброд попросился опять наружу, причём в самый неподходящий момент. Энергия, посылаемая в мозг, перенаправилась туда, куда был обращён взор Веталы. То есть на ветку, настолько увесистую, что она была похожа скорее на дубину. Не выдержав напора, ветка свалилась прямо на голову Ветале. Прозвучал сильный удар, и он свалился на пол. Голова трещала ужасно, толи от перенапряжения, толи от удара, но было довольно больно. «Рыцарь» лежал на земле, а на его голове лежала ветка...

Комета зачарованно, в буквальном смысле этого слова, наблюдал за ползущей к нему ламией. Краешком сознания, отметив нокаутировавшего самого себя и даже успев мысленно посмеяться над этим фактом, вампир проморгал тот скоротечный миг, за который ламия успела обвить его тело своим змеиным хвостом. Расслабившись, насколько это было, возможно находясь в объятиях, по сути, огромного питона, юноша стал размышлять над планом своих дальнейший действий. Он, конечно же, никуда не спешил, да и, находясь в «окольцованном» состоянии, чувствовал себя весьма комфортно. Только, как он справедливо полагал, комфорт мог закончиться в самый неожиданный, для него, момент. Задумчиво хмыкнув, Солай взвел курок револьвера, все еще находящегося у него в руке, направленного, по иронии судьбы, в сторону ламии. Щелк. Негромкий звук, казалось бы, разнесся по всем окрестностям в радиусе полумили, настолько тихо было на островке посреди болота.
— О, я не люблю аномалий, если, их не устраиваю я, — игнорируя тот факт, что слова ламии попали в его голову, минуя уши, Комета продолжал «беседу» как ничем небывало, а так же мучительно пытаясь вспомнить какой тип патрона вылетит из дула револьвера следующим.
«Разрывной или зажигательный? По-моему — без разницы. В обоих случаях, меня ждет крайне неопрятная смерть, впрочем, как и ламию. Правда, если это разрывной патрон, то себя я убью сам. Пат?» — осознание близкой смерти, и, возможно, весьма болезненной смерти, только распалило Солая, на лице которого вновь засияла самая искренняя из всех возможных улыбок — злорадная.
— Неплохая сегодня погода, не правда ли? И болото выглядит так... болотно. Хм... — зайдя в тупик, что случалось крайне редко, Комета на секунду задумался и широко зевнул, — Забудьте. Возможно вы предпочтете эту оглушенную самой собой консерву? Я бы предпочел не умерщвлять столь прекрасное создание... да и самому, как-то, умирать не хочется.

Легкое поглаживание ламии, ее раздвоенный язык, выводящий благозвучное шипение, шелковая, и немного бледная кожа, указывающая на то, что ее владелица не часто принимает солнечные ванны, все это практически сводило молодого вампира с ума. Практически. Тот, кто управляет немногим более десятью процентами криминального бизнеса Дракенфурта, не имел право терять голову. Иначе, он мог потерять ее в вполне буквальном смысле — уголовный мир города-государства не прощал ошибок. Именно эта часть разума, сохранившая еще хоть какой-то контроль над телом Кометы, что было очень сложно, ведь отточенная до идеальности техника соблазнения ламии наверняка не давала осечек, заставила его мягко накрыть белоснежную руку змеи, медленно, но верно подбирающуюся к его ремню. Солай почувствовал странную легкость во всем теле, наступающую, обычно, во время лихой погони по улицам города, когда грань между жизнью и смертью для него особенно тонка... но со старыми, знакомыми ощущениями пришли и совершенно новые для неопытного в этом плане вампира чувства. Теплая волна разлилась в груди Кометы, зрачки слегка расширились, как после приема легкого наркотика, которым он не брезговал, и ему казалось, что биение его сердца можно услышать даже в Хурбастане. Кровь прилила к щекам, а уши загорелись как два факела. Облизнув враз пересохшие губы, Комета продолжил беседу, половина которой происходила у него в голове:

— Я думаю, что ты сама знаешь ответ на этот вопрос, — немного хриплый голос вампира, разговаривавшего, как могло показаться окружающим, с самим собой слегка подрагивал — сказывался избыток адреналина, — если бы кто-то знал, чем я занимаюсь, и с кем я знаком, долго бы я не прожил.

Вампир прижался к прохладному телу ламии, а в его мозгу всплыли многочисленные сцены «охоты» на городских улицах — перестрелки, выслеживание «добычи», росчерки выстрелов, разрывающие ночной покров, а главное — ощущение пьянящей свободы, которое он испытывал каждый раз, когда ему удавалось обставить своих соперников. Он и сам не знал, почему именно эти воспоминания всплыли в его голове, возможно, это были самые счастливые минуты его жизни, а возможно, лихорадочно работающий, и постоянно коротивший мозг пытался найти выход из этой, как ему казалось, безвыходной ситуации?

— Так же как и если бы я с кем-нибудь воевал, — против его воли рука Кометы, та самая, которая «остановила» нежную ладошку химеры, ослабила свою, и без того достаточно хлипкую хватку, и принялась поглаживать мягкую кожу пленившего его существа. После длительной паузы вампир продолжил:
— Или, соглашался на чьи либо условия... — конец фразы был практически неслышен, поскольку тяжело ворочающийся язык был уже не в состоянии производить какие-либо осмысленные звуки.