Начало игры
Тук. Тук. Тук.
Вкрадчиво-тихий, но от того не менее настойчивый ритм, словно неуловимое движение незримого метронома, задающего такт медленным ударам холодного сердца. Тьма, наполненная сотнями тусклых сюрреалистических фигур и очертаний, гулко резонирует на обратной стороне наглухо зажатых век.
Тук. Тук. Тук.
Пульс ритмично бьет по тонким пальцам, в эту минуту так похожим на причудливые клеммы зловещего биомеханического сплетения. Тьма расцветает спектром самых невообразимых тонов и оттенков — и умирает спустя незримые доли секунды, не оставляя и следа.
Что-то закончилось. Что-то начинается...
Ревенант медленно открывает глаза. Утренний полумрак все еще переливается призрачными силуэтами, издающими тихий звон на грани слышимости — ревенант укоризненно качает головой, словно укоряя себя за неспособность безболезненно входить в эмпатический транс... Впрочем, неприятные мгновения, как и сотни раз ранее, продолжают быть не более, чем мгновениями.
Стук копыт медленно замирает. Приехали. Утренний бриз бросает в лицо волну свежести — ревенант, сдержанно улыбнувшись своим одному ему известным мыслям, медленно поднимается и, кивнув немолодому человеку-извозчику, спрыгивает на крепко побитую сотнями и тысячами окованных копыт мостовую. Несколько мгновений — и экипаж, подобно маленькому кораблю посреди бурного моря, уносится в темноту, оставляя недавнего пассажира наедине с его мыслями и предрассветным мраком.
«Райское гнездышко», как же. Прекрасное название для обители порока — трудно даже представить что-либо более шаблонное и при этом вполне однозначно намекающее. Шаблонно-величественное строение, шаблонно-хмурые вышибалы, шаблонно-высокие расценки, шаблонно-доставляющее качество услуг... Хотя шаблонность последнего, как правило, мало кого волновала.
Одинокий ревенант в темном костюме, что скрывать, был в этом месте частым гостем. Подобно многим другим вампирам, разочаровавшимся в поисках бескорыстного счастья, он явно предпочитал этому эфемерной, взращенной на лжи и самообмане иллюзии простые и честные рыночные отношения — и потому вполне закономерно стал едва ли не своим в этой обители разврата и порока... Насколько это, разумеется, возможно.
Пронзительно-яркие огни в тысячный раз на мгновение ослепили его, бесцеремонно ворвавшись в глубину привыкших к полумраку глаз. Обитель порока с фальшивым вожделением на мгновение обратилась к очередному посетителю — и откатилась, подобно морской стихии, натолкнувшись на мертвые волноломы безразличия и пресыщения; откатилась, разыскивая более легкую добычу...
И тем не менее — он шел. Вперед, мимо усталых глаз в оправе алчной страсти, мимо скрытых угроз и обильно разлитого в воздухе извращенного декаданса, вперед, навстречу той, что может, хотя бы на время, заполнить бездонную пустоту там, где положено быть душе... Но не только.
Что-то начинается...
Потешно-угрюмые вышибалы в костюмах, смотревшихся на них так же изящно, как седло на крестьянской свинье; скалящие клыки в пустой браваде молодые отпрыски благородных семейств; весьма профессионально играющие наивность шлюхи в обществе лиц, достаточно известных в определенных кругах; наигранно-праздные музыканты, натужно исполняющие очередной модный мотивчик на позолоченных инструментах — все это вампирье море, живущее, казалось бы, своей жизнью и не интересующееся ничем, кроме себя, мало интересовало спокойно идущего сквозь него ревенанта с искусно натянутой на лицо маской великосветского презрения.
Он знал, что его ждет. Вернее — кто.
Он словно бы видел ее, еще не войдя в «Гнездышко». Чувствовал ее усталость, каким-то невообразимым образом подпитывавшую ее азарт, чувствовал ее жажду, ее вожделение — и страх. Она ждала его — и словно боялась именно его прихода...
Она была там. Впереди, прислонившись к резной колонне, одной из тех, что достаточно безвкусно украшали просторную залу — так, словно кого-то очень долго ждала. И, кажется, даже сама не замечала имманентного ужаса, смутной тенью поселившегося в глубине сознания...
Он приблизился внезапно, словно материализовавшись из ниоткуда. Сомнений не было — это именно она. Именно о ней было сказано в... сообщении. Впрочем, даже если бы в нем не говорилось ни слова — он все равно бы все почувствовал.
Затянутые в темные перчатки руки опускаются на хрупкие плечи танцовщицы — ревенант чувствует мгновения дрожи, неуловимо совпадающие с ощутимым выбросом эманаций страха — из едва заметного имманентного ощущения превратившегося в едва ли не физический ужас. На мгновение, не дольше — но и этого вполне достаточно.
Он нежно и решительно разворачивает ее и тотчас привлекает к себе, не отрывая взгляда от глубоких темно-зеленых глаз. Сильный эмпат без труда почувствовал бы, как ее страх исчезает, прячется в глубине сознания, сменяясь не слишком твердой, но уверенностью. Рука ревенанта автоматически тянется к карману — но тут же прекращает свое движение, оставляя всем известный символ — рассеченное черное сердце — скрытым от излишне любопытных взглядов. В представлении не было нужды: клирик, разумеется, прекрасно знал одного из своих самых ценных — и дорогих — информаторов.
Охрана нагло пялилась на парочку — но при этом безмолвствовала: постоянным клиентам позволялись невинные шалости вроде приставаний к отдыхающим танцовщицам без внесения предоплаты... Разумеется, до определенного предела — но сейчас и до него было куда как далеко. Ну а остальным, понятное дело, происходящее было куда более безразлично. В конце концов, им за это не платили.
— Ну, здравствуй снова, малышка... — прошептал клирик на ушко танцовщице, бросая мимолетный взгляд на окружающее пространство, словно ожидая появления неопределенной опасности. — Кажется, у нас с тобой появилось одно очень интересное дело... Если ты понимаешь, о чем я.