Коридор казался бесконечным. Слабые покалеченные ноги передвигались медленно, а длинные ногти, царапали каменную плитку пола. Сколько еще шагов осталось до того, как эта обессиленная девушка свалится в безмолвие дыхания.
— Шевелись, — строгий голос подгонял Анну, а холодная как лед дубинка упиралась в ребра как нож. Факелы светили холодным бездушным светом, от стен смердело сыростью, плесенью и болезнями. Это место не убивает тело, оно убивает дух. Анна всю жизнь была амбициозной в своих целях, всегда добивалась того, чего она хотела. Но сейчас, она хотела только одного, а именно смерти. Ее внутренний стержень был полностью сломлен, это место отравила ее разум, это место уничтожило ее желание и волю. «Я чувствую, как гниет мое тело. Я чувствую, как черви пожирают мой желудок».

— Пожалуйста... Пожалуйста, убей меня, — шепотом твердила она, надеясь, что охранник услышит ее молву. Но звук скребущих ногтей заглушал без того тихий шепот.
— Я не могу идти, у меня нет сил — проговаривала она про себя. И с каждым шагом ей становилось все хуже и хуже. Каждый новый шаг смыкал ее глаза все ближе и ближе к друг другу. И так продолжалось пока, глаза не закрылись полностью.
Но острая боль разбудила рассудок Анны. Она очнулась в каком-то кабинете в компании неизвестного доктора. Яркий свет тот час ослепил ее. Она не понимала, что происходит и где она, кто этот врач и что он только что вколол ей.
— Вы должны ударить меня... — слышались слова как в тумане, — под скалой лодка... — глухой звук пробирался с трудом, как будто Анна получила сильную контузию от близ разорвавшийся бомбы. Свист в ушах постепенно увеличивался, и становился, практически невыносимым. Шум полностью заглушал слова доктора, который так страстно пытался, что-то объяснить.
Свист в ушах повел за собой и головную боль, которая стала тоже просто не выносимой. Кровь начала приливать к мозгу, давление повысилось, зрачки сузились. Тело стало более подвластно Анне, а голову продолжало разрывать от боли, будто каждый сосуд в голове готов лопнуть и залить все кровью. Вены пульсировали, сердце стучало за двоих, мышцы напряглись в камень. Анна на секунду подумала, что она вот-вот погибнет. Но! Вскоре головная боль утихла, а от шума в ушах и след простыл. Все звуки стали такими четкими и громкими. Даже сердцебиение стоящего за дверью охранника, можно было с легкостью слышать. Зрачки девушки наполнились кровью и расширились на весь глаз. Зрение стало острым как у ястреба, каждый предмет было четко видно, каждый цвет был ярким и насыщенным. Сама комната врача стала более яркой и просторной. Периферическое зрение настолько выросло, что Анна ощутила, что она может видеть на все 360 градусов.
Разум словно проснулся от долгого сна. И первое, что она услышала.
— Вы меня поняли? Кивните, если поняли? — шептал доктор.
На что Анна глубоко кивнула, а затем резко ударила доктора ногой с разворота. Сильный хлопок пришелся на челюсть доктора, отчего тот отлетел в стену, по пути теряя челюсть и зубы. Бессознательное тело доктора не успело упасть на пол, как Анна уже запирала дверь ключом, который она заметила на столе врача в процессе удара. Затем она подняла тяжелый стол и поставила его к двери, тем самым полностью заблокировав ее. В этот момент она на секунду остановилась, она хотела насладиться своим состоянием: мозг пульсировал от напряжения, мысли бегали по нему словно миллион разъяренных пчел, мышцы как камень напряженны, того и гляди сломают хрупкие кости.

— Извините, доктор! — сказала Анна впиваясь тому в шею. Сладкая наполненная кислородом кровь струилась из сонной артерии. Каждый глоток был настолько приятный, что она не хотела заканчивать. Но четные попытки охранников открыть дверь, заставляли Анну торопится. Она оторвала свои зубы от шеи доктора, а вмести с тем и кусок мяса, тем самым обрекая доктора на медленную смерть от потери крови.
Начал слышатся хруст дверных петель, который стали не выдерживать длительной нагрузки со стороны охранников. Схватив со стола скальпель, Анна ринулась к решетки окна. Прутья с хрустом сорвались и упали в низ. Девушка проводила их взглядом, после чего сама выпрыгнула из окна прямиком в водную пучину Марнадальского океана.
Всплеск! Соленая вода! Это то, что так не хватало Анне на протяжение всего своего заточения. Ведь она не мылась от той самой крови и разврата, которому она была подвержена в клетке Аль-Матраса. Все тело защипало от соли, но Анне не было дело. Все ее чувства были полностью заблокированы препаратом.
Под скалой действительно была бухта с чахлой лодкой. В лодке был компас и весла, которыми Анна умела уже давно пользоваться.
Сориентировавшись в пространстве, Анна отправилась четко на восток, бросая последний взгляд на омываемые водой тюремные стены.

  Остров Ксенон

Отредактировано Наринго Анна (06.10.2011 13:14)

— Где наша не пропадала! — цитируя Корки, подбадривала себя О'Нил.
Если рассуждать здраво, то ситуация была не из худших. По крайней мере, жизни заключённой в обозримом будущем ничего не угрожало. Уж точно не пуля в брюхо! Но, сказать по совести, Скай предпочла бы поймать пулю и валяться сейчас в лазарете в наркотическом или хотя бы алкогольном амбре, чем мысленно нумеровать странного вида чёрных жуков, невозмутимо расквартировавшихся за нужником («четыре» и «шесть», которые, как изначально полагала О'Нил, были девочками, в данный момент решительно демонстрировали, что её умозаключение было ошибочным).

Главное — уверенно и с позитивом смотреть в будущее, так ведь? Положительной стороной было обилие свободного времени, которое можно посвятить проработке плана побега. Негативной — отсутствие даже намека на этот самый план. То, что Аль-Матрас — неприступная крепость, стало очевидно ещё до того, как конвой доставил её на остров. Значит, бежать придётся по пути обратно в Дракенфурт, когда её повезут на суд. Когда бы он ни состоялся... Но самой ей не справиться. А Квин, если и намерена её спасти, понятия не имеет о местонахождении старпома. Она ведь наверняка даже не знает, куда контрабандистку отвезли из Гиллесбальда. Если брать во внимание настрой Ксавьера, — от мыслей о дважды покойном хастианце, лицо Скайлер мгновенно посерело, — легко поверить в то, что она уже давно мертва. Нужно каким-то образом сообщить капитану и остальным, что это не так...

Сложно предугадать, сколько Зефир пробудет в Орлее, но без достаточных запасов продовольствия, какой-никакой наличности и возможности заработать команде не продержаться «на плаву» и пары недель. И, похоже, им впервые придется столкнуться с перспективой решать эти вопросы без связей О'Нил. Оставалось только надеяться, что в поисках если не самой Скай, то хотя бы средств к существованию, капитан начнёт с того же места, где закончила старпом — с единственного контактного лица в Гиллесбальде, Джедидайи Чандлера. Выйти на него особого труда не составит. И хотя, вне всяких сомнений, именно этот подонок продал Скайлер Васко (за что ещё может поплатиться вторым глазом), сейчас он был единственным её шансом связаться с Зефиром.

— Добрые сэры! — на зов Скай откликнулся только коридор: сначала эхом, а затем солидарным гудением и насмешливым улюлюканием из соседних камер.
— Я сегодня добрый, красавица, — раздалось из-за двери напротив.
— А я сегодня красавица, — осклабилась О'Нил, — как же нам повезло!
В маленьком зарешетченном окошке мелькнула похабная физиономия, сплошь обернутая в кудлатую растительность — сложно было отличить, где заканчиваются волосы, а где начинается борода.
— Э-гей! — похоже, охранников начинал донимать шум, и те засуетились, однако все ёще не спешили на призывы заключенной. — И что прикажете делать девушке, чтобы на неё здесь обратили внимание? — вопрошала сама к себе Скайлер.
— Милая, на тебя уже обратили внимание. В противном случае тебя бы здесь не было, — скрипучий, но вполне доброжелательный голос принадлежал, по всей видимости, женщине из соседней камеры.
— Ох, я бы обратил на тебя своё внимание, — не унимался мастер пикапа (что в переводе с одного из старинных диалектов норданского означает «специалист по соблазнению»).
— Забрало закрой! — рявкнула «соседка».
— Поддерживаю! — отозвалась пиратка.
— Заткнулись все! — огромный кулак охранника с грохотом обрушился на дверь лохматого бомжа.
На секунду в коридоре повисла звенящая тишина.
— Милсдарь,— возмутительно правдоподобно взмолилась Скайлер, но так, чтобы её слов не разобрали остальные, — пожалуйста, выслушайте.
Страж, на самом деле показавшийся пиратке славным «малым», кисло взглянул на девушку и попытался придать лицу напускной суровости.
— Моя тётушка, — со слезами в голосе продолжала Скай, — очень больна. Неизвестно, сколько ей осталось. Золотая женщина! Она не знает, что со мной приключилось. Но, вы не подумайте, я и не собираюсь ей рассказывать! Бедная тётушка не пережила бы, узнай, чем я зарабатываю на жизнь, чтобы помочь ей прокормить семью. Но если я её не успокою, она начнёт копать, покуда не выяснит, что я в тюрьме. Какой стыд, представьте! Какой удар по здоровью! Я просто хочу передать ей, что со мной все хорошо...
— Славная история, — буркнул стражник и собрался было уходить.
— Не-ет! Милсдарь, стойте! Вы не понимаете. Тётушка моя — мать-одиночка, кормилец семьи и жертва алхимии! Вы даже представить себе не можете, с какой надеждой на неё каждый вечер смотрит три пары глаз, и это только у младшего! Прошу, позвольте черкнуть ей несколько строк!
В камере напротив драматично высморкались — похоже, Скайлер увлеклась и распричиталась излишне громко. Охранник тем временем вяло топтался у двери — ему явно было не по душе, что им пытаются манипулировать, но больше всего на свете он не переносил женских истерик, а эта заключённая вот-вот собиралась расплакаться.
— Хорошо, — выдавил он с явной неохотой, склоняясь к окошку камеры и заметно сбавляя тон, — но я прочту все, что ты напишешь.
— Разумеется, я не сомневаюсь в вашей образованности...
— До вынесения приговора переписка запрещена.
— Понимаю.
— Обратного адреса не будет.
— Мне подходит.
— Иначе меня ждут неприятности.
— Вы очень великодушны для столь крепкого и атлетично сложенного мужчины.

Когда крепкий и атлетично сложенный мужчина с нарочитым безразличием пнул под двери поднос с подобием каши, из которой торчал карандаш, и засаленным листком бумаги, прилипшем ко дну тарелки, Скайлер мысленно уже во всю сочиняла своё послание:

«Дорогая тётушка Луиза!

Я в полном порядке, жива и здорова. Надеюсь, у вас все хорошо, и ребята не сели тебе на голову. (Если будут шалить, скажи, что их кузина накрутит им уши). Рада сообщить, что мы с моим дражайшим супругом Ксавьером вдохнули новую жизнь в наши отношения. Увы, ему снова пришлось меня оставить по непреодолимым причинами, но мы наконец смогли устроить себе медовый уикенд в Филтоне, как я всегда и мечтала. Очень жаль было покидать это волшебное место и возвращаться домой. Обо мне не беспокойся. Я немного скована в средствах, но в остальном все отлично. Меня приютили старые друзья, за что я определённо должна благодарить дорогого мужа.

Обними за меня ребят и напомни им, что главное — держаться вместе.

P.S. Чандлер, паршивец, я знаю, что ты читаешь это. Передай письмо тётушке Луизе. Рано или поздно она спохватится, и выяснит, кто ворует её почту и не только.

Всегда ваша, Скай».

Отредактировано Скай О'Нил (25.09.2015 04:48)

Кабинет начальника тюрьмы
-----------------------------------------------------
5 мая 1828 г. Около половины второго ночи.

Кабинет начальника тюрьмы мало чем отличался от камеры, разве что был сухим, да рокот волн слышался отчетливее. Вместо расшатанной койки в углу стоял внушительных размеров потертый временем дубовый стол, за которым в тусклом свете лампы сидел изнуренный работой вампир, сам чем-то смутно напоминавший заключенного. Он был уже давно не молод, но и не достаточно стар, что бы покинуть свой пост. Его некогда темная шевелюра поредела и местами светила проплешинами. Не удивительно, учитывая специфику и место его работы.
Стрикс грубо усадили напротив начальника тюрьмы. На боковине стола вампиресса заметила выскобленную надпись: «Начальник тюрьмы — свинья», и невольно на её лице проявилась ухмылка.
Вампир поднял усталый взгляд на свою гостью:
— Я знал твоего отца лично...
Слишком часто с Силентией начинали разговор именно этой фразой, её это бесило. Девушка закатила глаза:
— Пф... И что с того? Слишком много народу знало его лично.
— В отличие от тебя он был вежливым. — спокойным голосом продолжал начальник тюрьмы. Видимо привык к общению с борзыми отбросами общества, угрожающими ему всяческими расправами. — Какое счастье, что его место занял милсдарь Урбан, а не такая невоспитанная особа как ты.
Кровь начинала закипать в жилах Стрикс только лишь от одного упоминания фон Трамплтона, а флегматичный вампир на против раздражал одним своим полуотсутствующим видом.
— Если ты думаешь, что твоё имя что-то значит — не обольщайся, попадая сюда все становятся равными. — заунывный голос продолжал свое дело, раздражая вампирессу все больше.
— Тогда сними с меня это! — Стрикс подняла скованные наручниками руки, — Тогда и посмотрим, как мы все равны!
— Я не идиот. — вампир изобразил подобие улыбки, — Сильнейший телекинетик современности заслуживает большего, чем гнить в тюрьме, но перед законом все равны. Тебе ли как бывшему клирику не знать этого. Тебя может и оправдали на суде, но после... — плешивый поцокал языком, — юстициары говорят, что папка с твоим делом задержит тебя у нас на очень длительное время.
В кабинет настойчиво постучали, сбив начальника с его проповеднической чуши. В помещение наглым размашистым шагом зашел высокий вампир.
— Выйди вон. — прохрипел вошедший, снимая шляпу с аккуратным совиным пером. Силентия узнала в вампире Адриана Стрикса, своего дальнего родственника.
— Я сказал, вышел вон! — рявкнул Ад на начальника тюрьмы и тот поспешно ретировался. Вместе с ним из кабинета засеменил и надзиратель, что привел вампирессу.
Они остались одни. Адриан занял опустевшее кресло и с силой ухватил подбородок Силентии, притянув ту ближе к себе:
— Я удивлен, что твое милое личико ещё не красуется шрамом подобие моего. — вампир словно в подтверждение своих слов подставил под свет лампы награжденную шрамом часть лица. Иных этот прием пугал, но Стрикс знала родственника всю свою жизнь, и ей оставалось только извернуться и укусить того за руку.
«Это тебе не ласковые прикосновения Авеля», — прошептал внутренний голос пока Силентия водила челюстью из стороны в сторону, проверяя, не повредилась ли та.
— Предпочитаю сама их оставлять... — огрызнулась вампиресса сплевывая кровь в сторону.
Адриан казалось, не услышал её, лишь рваными движениями заматывал кровоточащий укус белоснежным платком, вытащенным из кармана пиджака.
— Сколько я здесь? — спросила Стрикс, — Как вы узнали, что меня сюда доставили?
Ад широко и зло улыбнулся, затянув крепкий узел на багровеющей ткани:
— А мы и не знали... — его улыбка сделалась шире от застывшего удивления на лице вампирессы. — Я тут не по твою душу, но видимо этот идиот, — мафиози кивнул в сторону двери, за которую удалился начальник заведения, — подумал иначе.
В душу Стрикс начали закрадываться нотки сомнения и ужаса. Если не за ней, то за кем? И почему напротив нее сейчас сидит Ад, а не Витторио? У последнего и язык подвешен лучше, да и отказываться от такого удовольствия как младшая сестричка в тюрьме он точно бы не стал.
— Но... кто? — выдавила Силентия, лихорадочно перебирая всю родню.
— Племянница...
— Кларисса?! — выпалила девушка в изумлении. Кларисса была единственной племянницей Ада, со стороны его жены Кайлы. Две его сестрички давно упокоились не оставив потомства.
Адриан рассмеялся в голос.
— Хорошая шутка. Я расскажу её ей, когда вернусь.
Это и в правду прозвучало глупо. Все-таки Кларисса глава Стриксов, кто бы осмелился взять её, не развязав при этом войны в Дракенфурте? Не родился еще такой полоумный.
— Её зовут Армель фон Флесс, — продолжил Ад, доставая из внутреннего кармана портсигар. — Она дочь Аннабель.
Воздух наполнился едким запахом сигары, чей дым Стрикс с жадностью вдыхала. Она не отказалась бы от пары затяжек, но не просить же об этом Адриана, верно.
— Слышала о деле про убиенного Найтлорда?
— Да.
Силентия слышала, и более того знала в каком номере того зарезали. Номере, в котором жил Авель. Про это проклятое убийство она спросила при их первой встрече. С того дня прошло не так уж много времени, но казалось что прошла вечность.
— Это она сделала? — поинтересовалась вампиресса, терзавшая себя вопросом какого Моргота её мысли заняты наемником, а не спасением собственной шкуры.
— Мне все равно. Саймону все равно. А тебе малышка Сели нет? — Ад выпустил струю дыма ей в лицо. — Ты такая же двуличная, как и Фулько...
Стрикс было вскочила со стула, но Ад одним резким движением усадил её обратно. Он был не плохим телекинетиком, но предпочитал все делать руками. Раненное плечо отозвалось новой волной тупой боли отразившейся гримасой на лице вампирессы.
— И такая же импульсивная, как твоя мать, — Адриан отпустил плечи девушки и сел обратно в кресло начальника тюрьмы. — Ты знаешь, как она умерла?
— Да. Розарио рассказал.
Силентия отвернулась от вампира. Она не любила затрагивать эту тему, так как считала себя виноватой в смерти Виктории. Когда Стрикс подала знак Розарио что жива и находится в Орлее, брат выслал ей вырезку из газеты со статьей об их матери. В ней говорилась, что жена знаменитого Фулько Стрикса покончила собой, бросившись вниз с крыши собора святой Розы. Аккурат через три дня после исчезновения Силентии.
— А знаешь, кто ей помог? — вампиресса уже было хотела сказать «Я», но Ад опередил её: — Стелла.
На мгновение Стрикс опешила, переваривая полученную информацию.
— Она ненавидела её, ненавидит вас троих, — Адриан говорил о вампирессе и её старших братьях таким будничным тоном, словно рассуждал о сущей безделице. — Для тебя ведь не секрет, что даже наш Вито старается лишний раз не попадаться ей на глаза? — Силентия подняла взгляд зеленых глаз на вампира. Ад подавил подбирающийся к нему смешок. — Серьезно?
Стрикс промолчала. То, что Витторио боялся Стеллы, было, конечно же, забавным, но сейчас этот факт волновал Силентию меньше всего.
Адриан нагло потушил остатки сигары о дубовый стол.
— Условия следующие: ты находишь мою племянницу, объясняешь ей кто она, и что её здесь не оставят гнить. — Лицо вампира стало убийственно серьезным. — Саймон отвалил немалую сумму денег, разыскивая и планируя её освобождение. Как по мне — было бы проще подорвать тут все, а не планы планировать, но Дракенфурту нужна тюрьма.
— О да, а то над бедными гулями негде больше эксперименты ставить...
Ад грохнул по столу кулаком:
— Мы имели не плохой куш с этого, пока гильдией рулил Фулько. Ты должна была занять его место, а вместо этого исчезла! Думаешь так просто удержать лакомые кусочки в руках? Всегда есть крысы, которые хотят вырвать их из твоей глотки, — в руках вампира появился небольшой, но острый ножичек, — особенно если она перерезана.
Теперь Силентия узнавала нрав Адриана Стрикса. В какой-то момент ей начало казаться, что Ад смягчился, раз ударился в воспоминания и философию. Но не тут-то было. В его темных глазах пылал тот самый маниакальный огонек, которого Силентия против своей воли боялась, зная, что где-то внутри нее самой обитает такой же.
— Я должен был объяснять все Армель, но не знаю, в кого она пошла умом: если в Аннабель, то девчонке пришлось очень туго по жизни. — Адриан смягчался, когда речь заходила о его сестре или новообретенной племяннице. — Но ты, думаю, вариант получше...
На первый взгляд план был довольно прост. Исполнить его — не самый большой труд, но в одиночку. Основной проблемой была Армель, про которую Стрикс не знала ровным счетом ничего, впрочем, осведомленностью о ней Адриан тоже не отличался. На крайний случай он дал вампирессе сонный эликсир, выделив слово «крайний».
— После вашего спасения, ты вместе с ней, — Ад расписывал дальнейшие действия, пока Силентия крутила в пристегнутых друг к другу руках круглый пузырек, — вместе, слышишь меня?! — Стрикс едва не выронила склянку, — оправляетесь к твоим родственникам по матери. Без возражений.
— Что? Зачем?
— Ты более не возвращаешься в Дракенфурт, иначе лишишься своего имени, — тон Адриана явно не потерпел бы возражения. — Это для твоего же блага.
Вампир поднялся с места.
— А если нет? — Стрикс не была бы собой, если бы промолчала.
— Нам надоело возиться с тобой и проблемами, которые ты создаешь. — Ад явно сдерживал себя от более красноречивых слов. — И да, тот рыжий, что защищал тебя в суде, он просит твоей руки, — фраза была сказана Адрианом как бы между прочим, — впрочем, наследник всего винного дела твоих родичей делает то же самое. За кого идти думай сама, Витторио дал согласие на союз.
Адриан вышел, оставив Силентию наедине с вываленной на её многострадальную голову информацией. В одиночестве она, правда, пробыла не долго.
— Уведите её! — распорядился вернувшийся начальник тюрьмы. — Наручники только не вздумайте снять!

Отредактировано Силентия Стрикс (25.01.2017 01:03)

Общие камеры
-----------------------------------------------------
[Дракенфурт] Отель Эффенбаха    (после более двух лет, проведенных в заточении) 

5 мая 1828 года. Утро.

Каждый день, проведенный в тюрьме, Армель начинала и заканчивала одной и той же произнесенной про себя фразой: «Я Армель фон Флесс, дочь Карла фон Флесса, дочь женщины по имени Аннабель, происхожу из Бругге, где потеряла отца и... любимого». «О Марк! Любимый, когда же мы встретимся?» — прикрыв глаза, произносила она порой тихим вздохом. Товаркам по камере чудилось, будто девица лопочет «омар», потому что, ишь ты, привыкла к хорошей жизни, оттого они ее прозвали сначала Омаром, а после — Ракушкой. Ракушкой, вишь, больше ей подходило: «Глупая, как ракушка, га-га-га-га!»

Откровенно говоря, все считали ее немного с приветом. Было приятно над ней измываться: молотить полотенцами в ванной, погружать с головой в наполненную до краев раковину и считать, сколько продержится, ставить ей как бы случайно подножки и хохотать разбитому носу. Она не пыталась сопротивляться. Даже когда пара дебелых охранниц запускали пальцы в ее трусы под молчаливое одобрение главной по корпусу, она не противилась — бедное истерзанное тело ее перестало вообще что-либо чувствовать. А когда ее перевели в лазарет, где подвернулся шанс раздобыть смертельную дозу морфина, она полтора месяца лежала, не шевелясь, в одной позе, как восковая мумия. Подходящее ей выбрали прозвище — она действительно закрылась в себе глубоко-глубоко, на самом дне своего сознания, защитившись непробиваемой стеной отрешенности ото всех и вся, как рачок-отшельник в своей раковине.

Со временем интерес к ней заметно угас, к ней просто привыкли, как к тени, как к призраку. Переключились на другие лакомые кусочки, оставив наскучившей жертве лишь легкие тычки да затрещины — «чтобы не зарывалась». Некоторые сердобольные матроны, в основном на пожизненном, сочувствовали девчонке, предлагали защиту: «Слышь, Ракушка, я вижу в тебе кое-что. Ты не такая как все. Держись при мне, и тебя больше пальцем никто не тронет. Мои девочки завтра же покончат с дебилками, которые подожгли твой матрац». Армель отвечала мутным, обращенным вглубь себя взглядом и вдруг задавала вопрос: «Почему я?», который, в общем-то, не был таким уж странным. Мало ли слабых девиц в этом аду затоптали насмерть? «Почему я?» Действительно, почему она?

Уголовница, выгнав из камеры всех приближенных, подходила к ней ближе — так близко, что того и гляди запустит меж бедер толстую, покрытую наколками руку, — и, дохнув ей в лицо изжогой, со смущением признавалась: «Потому что ты книги читаешь. Взгляни на всех этих пропащих, агрессивных, бешеных сук — ни одна из них не читает. Ни одна не обучена грамоте. В тебе, Ракушка, есть что-то типа надежды. Поэтому я хочу, чтобы ты была только моей. Это, знаешь, как иметь свою собственную ручную фейри... — глаза матроны мечтательно увлажнялись. Потом она продолжала: — Понимаешь, мне достать прямо в камеру все для достойной жизни в этой дыре, — жратву, дорогой выпивон, курево, девок, да хоть мужика, — как два пальца обоссать. У меня есть все, кроме одного. И эта байда находится в твоей ракушечной голове. Теперь поняла, чего мне от тебя надо?.. Вижу, что поняла. Взамен будешь оказывать мне небольшие услуги, безопасные и в меру законные».
«А если я откажусь?» — отвечала Армель.
«Я постараюсь уговорить тебя».
«Воля ваша, но я откажусь».
Порой уговоры перерастали в угрозы и переломы пальцев, но чаще были действительно уговорами — ей присылали еду, курево и маленькие склянки морфина. И все же Армель отказывалась. Долго, упорно, настойчиво.

«Армель фон Флесс, дочь Карла фон Флесса, дочь женщины по имени Аннабель, жила в Бругге, где потеряла отца и любимого Марка», — повторила она по привычке, прежде чем повернуться к сырой стене, открыть «Степного шакала» и минут на пятнадцать, пока не позовут завтракать, уйти в тот мир, который давно стал для нее единственно настоящим. На беду — а так случалось частенько — ей не дали сосредоточиться крики из верхних камер. Одна из заключенных кричала... Ее имя! «Мне нужна Армель фон Флесс!» Армель фон Флесс. Не Ракушка. Армель фон Флесс. Не может быть!

Голос кричащей звучал как отблеск далекого прошлого, как голос стихии, несущей смерть. Сердце Армель заколотилось неровно, забилось в судорогах, дыхание спуталось и участилось, так что товарки по камере даже насторожились: «Неужто наконец подыхает?» «Я Армель фон Флесс, дочь Карла фон Флесса, дочь женщины по имени Аннабель, — повторяла девушка про себя свою мантру, постепенно прогоняя приступ внезапной паники, — происхожу из Бругге, где потеряла отца и любимого Марка... Я обязательно что-то придумаю. Приведу в порядок лицо, сделаю прическу, надену светлую робу. Подготовлюсь встретить ее достойно. Сегодня пробьет мой последний час. Но пока... пока у меня есть еще целых десять счастливых минут».

И Ракушка, почти радостно выдохнув, спряталась в свою книгу.

Отредактировано Армель фон Флесс (26.01.2017 11:43)

Общая камера, затем столовая
-----------------------------------------------------
Мимо камер, колошматя или просто елозя дубинкой по прутьям, прошли надзирательницы — все почему-то одинаково толстые, крупной кости, с противными бульдожьими рылами и одинаковыми прическами: шея высоко выбрита, обнажая бордовые складки, на макушку приляпаны жгуче-черные или свекольные мелковьющиеся мочалки. Будто этих дам подбирали сюда по специальному образцу. Если нет у тебя бородавок или третьего подбородка — вон из профессии.

Хорошо, что кровать Армель была ближе всех к умывальнику. Нет, хорошо другое — ее товарок по комнате гигиена перестала интересовать с первого же дня заключения. Пока надзирательницы стучали дубинками и открывали камеры, выводя по одной «голодных трепаных сук», Армель тщательно, используя наскобленную между камнями глину, вымыла личико. Затем расчесалась «вилками-заточками» — подарками от «матрон», которые ей так и не пригодились. Верней, не для тех целей, на которые были рассчитаны. Причесавшись, Армель достала спрятанную под матрацем белую больничную робу (это было единственным, что она украла из лазарета) и торжественно, точно сестра принимающая обет, влезла сначала в один, а потом во второй рукав. Если бы она могла себя сейчас видеть — бледную, с длинными пушистыми волосами, в белоснежной одежде — приняла бы себя за призрака.

— Что это ты сегодня, Ракушка? — усмехнулась пахнущая табаком и кислой капустой толстая надзирательница. — Небось в гроб собралась? Глядите-ка, уж вся собрана, одних белых тапочек не хватает.
Тетки зареготали, но цепляться к девчонке не стали — всем не терпелось скорей добежать до чана с кислой капустой.
— Морква али пюрей на горнир? — загадывали они, глотая обильные слюни.

Армель держалась в тени — только глаза горели электрическим блеском. Бледная, тонкая, она потихоньку, стараясь не привлекать к себе внимание, кралась к подносам. И все же не избежала традиционной подножки. Поднос вылетел из ее рук и сделался достоянием группы мошенниц-морячек. Они пошли перебрасываться им как тарелкой для фрисби:
— Ракушка, ай да Ракушка! Небось, опять в лазарет загремела, а? Ходит тут призраком в больничном белье. А что? В теплом-то лазарете местов на всех не хватает. Правильно, неча. Хвать!
В другой раз Армель, как голодная собачонка, принялась бы гоняться за злосчастным подносом, чтобы не остаться совсем без еды, но сейчас просто молча поднялась, выпрямила спину и молча же продолжила путь по ту сторону зала.

В какой-то момент по всей столовой, с раскатистым эхом, прогремел требовательный выкрик: «Моргот вас задери! Кто знает, где фон Флесс?!» Боже, значит, ей тогда не почудилось!.. Все еще оставаясь в тени, девушка пристально вгляделась в кричащую вампирессу. Было в ней что-то необъяснимо знакомое, нечто древнее и далекое, доступное только животным, как в «Степном шакале»: «Мы с тобой одной крови», — в ее острых скулах, хищных чертах, в глазах — тоже светлых, как у Армель, но злых и горящих яростью.

«Красива и притягательна, как сама смерть», — прошептала Армель, выходя из тени, и медленно подходя к столику окликнувшей — или назвавшей? — или позвавшей? — ее вампирессы.

— Я — Армель фон Флесс, — произнесла она тихо, едва шевеля губами, будто задувая свечу своей жизни, — дочь Карла фон Флесса, дочь женщины по имени Аннабель, происходящая из Бругге, где потеряла отца и любимого Марка. Я знаю, что ты явилась за мной. Я готова.

Словно бы в исступлении, не ведая, что творит, она прикрыла глаза, склонила головку и раскинула руки в жесте Богини Благословляющей.

Отредактировано Армель фон Флесс (27.01.2017 19:33)

Столовая; прачечный цех
-----------------------------------------------------
— Являются призраки, — ответила темноволосая незнакомка. — А ты по виду больший призрак, чем я.
— Внешность обманчива, — прошелестела Армель, опуская руки, выпрямляя голову и вместе с тем понимая, что женщина эта послана вовсе не для того, чтобы ее убить. Немигающим сине-зеленым взглядом она уставилась на брюнетку:
— Призраки приходят к живым, а за живыми является Смерть.
— К чему ты готова? — спросила хищная вампиресса, недоуменно скривившись.
— Ко всему, — не колеблясь, ответила ей Армель.
— Нам нужно поговорить, — негромко, явно сдерживая тон, продолжила вампиресса. — Но не здесь. И не сегодня. Подальше от лишних ушей и глаз.
Армель запрокинула голову и расхохоталась, как полоумная. Ее смех подхватили сначала близко стоящие к ним бритые тетки в наколках, затем морячки, забавлявшиеся с подносом, следом — хватаясь за животы, затряслись толстые надзирательницы, и наконец волна оглушительного хохота пошла перекатом по всей столовой. Некоторые, утирая слезы, приговаривали: «Подальше от чужих! Ой, не могу!» «Да мы тут, голуба, все как родные!» «От кого собралась секретничать?» «У стен-то есть уши!» Другие задавались вопросами: «Чего эт ей надобно от психической?» «У ней давно не все дома!» «Ку-ку, понимаешь?» «Лучше поговори со мной, детка», — дрыгали языками нарванные лесбиянки.
В разгар веселья Армель, не сводившая глаз с хищной брюнетки, резко, будто в ней кончился завод, перестала смеяться и послала собеседнице полушепот: «Выходи на работу в прачечный цех, сейчас, после завтрака, встань со мной в пару». И, шлепая босыми ногами, просеменила обратно, к своей сырой камере-комнатушке.

Среагировав на шум, к веселью присоединилась главная надзирательница. Приставив к лоснящимся от жира губам громкоговоритель, она, сдерживая смешки, прокричала:
— Дамы, поприветствуйте вашу новую сестру по несчастью! Силентия Стрикс! Дочь самого Фулько Стрикса, который, кстати говоря, посадил многих из вас.

Армель, к этому моменту уже покинувшая столовую, быстро соображала, куда бы ей незаметно спрятать вилки-заточки. Похожей, что и ей, и Силентии Стрикс, дочери Фулько Стрикса, они очень скоро понадобятся.

* * *
Прачечный цех представлял собой техническое высокостенное здание, посреди которого располагался неглубокий прямоугольный сток, окруженный с обеих сторон дюжиной чугунных ванн с воткнутыми в них терками для белья. Вокруг ванн собирались низгоранговые заключенные, чтобы, как это здесь называлось, «драить чужое дерьмо». Тем, кому не хватало места у ванны, приходилось пользоваться менее удобными алюминиевыми тазами. Во время работы в цеху стоял непрерывный гул в ржавых трубах. К трубам были подведены неповоротливые краны, открывающиеся с визгом и прыскающие вокруг кипятком. Надлежало с помощью ведер натаскать воды в ванну или налить ее сразу в таз, получить у надзирательницы издевательски маленький кусок мыла, повязать волосы косынкой, и, положив грудь на терку, туда-сюда елозить чье-то заблеванное белье.

Армель, как всегда, устроилась в уголке. Аккуратно повязала косынку, спрятав в ее узелке заточки, набрала кипятка в свой алюминиевый таз и, заведя длинную, медитативную песню, стала водить грязной простыней по рифленой доске. В голове стоял сплошной гул от визга воды в ржавых трубах, упорного трения рук и заунывных песен других работниц.

Отредактировано Армель фон Флесс (31.01.2017 19:22)

Лазарет
-----------------------------------------------------
10 мая 1828 года. Позднее утро.

Армель проснулась с легкостью в теле и ясным сознанием. Сонный эликсир, которым напоила ее мазель Стрикс, обладал, помимо прочих своих достоинств, успокоительным и поднимающим настроение действием. Вокруг было свежо, тепло, пахло хлором, микстурами и лекарствами. Типичный больничный запах. Армель он не казался таким уж противным, потому что ассоциировался с покоем и вкусным питанием.

Она потянулась и сладко зевнула. Над нею высился потолок с пузыристыми потеками, вокруг были белые стены. Она лежала на мягкой больничной койке, укрытая свежевыстиранным бельем. Рядом стояла обшарпанная тумбочка. Обход уже состоялся, судя по тому, что в изножье кровати торчала медицинская карта. Значит, скоро будет обед. Ах, какой здесь был чудный обед: наваристый куриный бульон, рыбная похлебка, щедро сдобренная овощами, ячменная каша или картофельное пюре, два сваренных вкрутую яйца, сырники со сметаной и булочка. Обязательно булочка! Рыхлая, еще теплая, ядреная сдоба, посыпанная тмином или сезамом, с ложечкой джема и сливочным маслом. Специально, чтобы съесть под компот или сладкий чай.

Пировали — так уж было заведено — только пациентки общей палаты. В охраняемой давали обыкновенную столовскую «хавку»: несоленую мучную баланду и жидкий кисель, воняющий почему-то дохлыми крысами.

«Булочка с чаем...» — Армель облизнулась, проглотила слюну, осмотрелась: кроме нее в палате держали всего троих пациенток. Двух лежачих и одну — сумасшедшую. Армель ее знала. Она стирала через два тазика от нее. Видимо, вчера угодила под чью-то горячую руку. Хм. Сколько бешеных баб тогда молотили друг друга? Сейчас они все либо в карцере, либо в соседней палате. Впрочем, Моргот бы с ними.

Легонько соскочив с кровати, Армель влезла в белые больничные тапочки и проскакала на одной ножке по скользкой, местами побитой плитке к лежачей больной с гипсом на всех четырех конечностях.
— Ку-ку? — пощелкала девушка пальцами перед онемевшим лицом бедолаги. Нет реакции. Вот и славно. Вторая лежачая была под действием морфия, она крутилась и бредила. У этой гипс был только на одной руке и на одной ноге.
— Забавно, — отметила вслух Армель. Затем взяла и поменяла местами больничные карты у обеих тетушек в гипсе. Немного поколебавшись, сделала то же самое со своей картой — подменила ее на карту больной сумасшедшей.
— Привет, — улыбнулась она последней, кончиком простыни утирая ей слюни. — А куда тебя вчера ранили? Или просто побили?
— В живот, — скривилась больная, — рыбоголовые всегда бьют в живот.
— Ужасно, — посочувствовала Армель. — Хочешь, посмотрим, что интересного в соседней палате?..

Она ухватилась обеими руками за свою прикроватную тумбочку и подтащила ее к зарешеченному окну, служившему единственной связью между той и этой палатами. Пока тащила, из тумбочки выпал и прокатился по полу забытый врачом флакончик зеленки.

— Ого! — удивилась Армель, заглянув в окошко: в центре открывающегося обзора лежала Силентия Стрикс, дочь Фулько Стрикса. Дама, опоившая ее вчера сонным эликсиром. Ее лоб был плотно перемотан бинтами — видимо, сотрясение при падении или что-нибудь в этом роде. Другие ранения Армель не смогла рассмотреть — пациентка, кажется, была пристегнута ремнями к поручням кровати и прикрыта грязным, свалявшимся покрывалом. Должно быть, вонючим. С клопами. Как и положено буйным больным.

«Вот странно, — размышляла Армель, дожидаясь, пока хищные глаза Силентии Стрикс остановятся на окне, — поначалу я чуть ли не боготворила ее, считала ее кем-то вроде юстициара, посланного по мою несчастную душу. Потом надеялась, она — кто-то из родственников фон Флесса, собирается вместе со мной бежать из тюрьмы. Теперь я смотрю на нее — и вижу женщину не в себе. Слабую, сломленную, стоящую на грани отчаяния. Удивительно, как поступки меняют восприятие личности».

Наконец Силентия Стрикс заметила в окошке Армель. «Вот и славно!» — улыбнулась девушка своим мыслям. После чего незаметно вытащила из косынки заточку, завела руки за спину и на виду у побитой брюнетки сняла свой ошейник. Теперь она смогла телекинезом поднять бутылек с зеленкой, откупорить его, отправить в охраняемую палату (аккуратно, под потолком) и выплеснуть его содержимое на голову Силентии Стрикс. Большая часть попала на волосы, однако и на бинтах расплылась уморительная зеленая клякса.

Армель прикрыла ладошкой рот, чтобы не рассмеяться в голос.

— Что вы там делаете? — спросила больная. Которая сумасшедшая.
— Т-с-с! — шикнула Армель строго. Спустилась с тумбочки и оттащила ее обратно к кровати.
— Я знаю, что вы там делали!
— Что? — с напускным спокойствием поинтересовалась Армель.
— Вы подавали сигналы пришельцам из космоса.
— Да, — созналась Армель, продемонстрировав огорчение и испуг, — ты меня раскусила. Что же теперь со мной будет?
— Ничего, — ответила женщина, — я на вашей стороне, я вас не выдам. Только отдайте мне свою фольгу из-под масла, когда принесут обед.
— О! Конечно! — пообещала Армель, надевая и застегивая ошейник.

* * *
После обеда.

— Как обещала, — девушка улыбнулась «сообщнице» и протянула ей фольгу от своего масла. — Не возражаешь, если я снова подам сигнал?
— Нисколько. Только подождите немного, пока не будет никого в коридоре.
Обе прислушались к затухающим шагам медсестры, уносящей подносы.
— Вот, — разрешила женщина, — теперь можно. Если возникнет опасность со стороны рыбоголовых, я закричу, а вы скорее спускайтесь. Договорились?
— Замечательный план!

Уже не стесняясь присутствия сумасшедшей, Армель фон Флесс расстегнула ошейник, пролевитировала к окну, достала румяную булочку с джемом и на глазах у Силентии Стрикс вгрызлась в нее крепкими белыми зубками. Затем показала окну смачный кукиш, спустилась на пол, надела ошейник, спрятала заточки в гипсе своей соседки и с наслаждением продолжила пировать.

День обещал быть не таким уж дурным. Впрочем, как и все грядущие, пока ее не выпишут. А выписать ее, судя по записи в новой карте, должны были только через шесть дней.

  (неделю спустя)    Столовая

Отредактировано Армель фон Флесс (05.02.2017 13:24)

Лазарет
-----------------------------------------------------
10 мая 1828 года. Где-то между очень ранним и поздним утром.

Стрикс находилась на грани сна и реальности. Осознавая себя, но оставаясь где-то там, она слышала тихие голоса, но не понимала откуда они исходят. На тело обрушилась тупая боль, заполняя собой все уголки сознания, вырывая вампирессу из сладких оков тьмы и забвения. Пересохшие губы испустили не то хрип, не то стон, зеленые глаза устало раскрылись, несфокусировано уставившись в размытый серый потолок. Воняло плесенью и хлором.
Она попыталась встать, но кожаные ремни удержали Стрикс на месте. Голова резко дернулась и опустилась на жесткую подушку, раскрывая перед Силентией все прелести сотрясения мозга. Откуда начиналась, и где заканчивалась боль, было невозможно разобрать, малейшее движение головы и глаз откликались ее новыми порциями. Хотелось кричать, но изо рта вырывался лишь сиплый воздух.
Ближе к рассветному часу головные боли поутихли. Сон не шел. Стрикс лежала с закрытыми глазами и слушала свое дыхание. Поначалу она пыталась его считать, но сосредоточится не получалось, плюс возвращались болевые ощущения.
Утро из раннего переплывало в состояние позднего. Переплывало — очень точное слово, описывающее происходящего вокруг Силентии. Некое ощущение сюрреалистичности витало в воздухе, притупляя целостное восприятие.
Медленно, без резких движений Стрикс осматривала помещение. В зарешеченном окне торчало лицо Армель. Маленькая дрянь демонстративно сняла свой ошейник. Вскоре с потолка полилась зеленка, въедаясь в волосы, бинты и кожу.
Адриан требовал вытащить эту мелкую сучку, но не уточнял состояние, в котором та должна находиться. Стрикс предпочла бы видеть её трупом, самолично сделанным.
Впрочем, она всех хотела видеть именно таким образом. Ненависть требовала крови, но остальное умоляло о покое. Рану в боку аккуратно зашили, но она непереставая ныла, ребро по меркам нормальных вампиров должно было уже начать срастаться. Больше всех в отдыхе нуждался мозг, который Силентия ощущала как полужидкий студень, бьющийся о черепную коробку. От вида и запаха еды её воротило, громкие звуки болезненным эхом раздавались в голове. Плесень, оседая в легких, вызывала приступы неуемного кашля, а от запаха хлора глотка чесалась изнутри.
Закрывая глаза Стрикс проваливалась в холодную тьму, спасаясь в бездонной пустоте.
Ни сон, ни явь. Граница двух реальностей, переплетенная в единое полотно. Дорога ведущая в никуда до тех пор, пока сознание не отстроит заново привычные ему якоря, забывая одни из них и воздвигая новые...
На все требовалось время. А его, как известно, всегда не хватает.

-----------------------------------------------------
Лазарет; кабинет инспектора
-----------------------------------------------------
15 мая 1828 года.

Последние два дня беспросветная черная пустота начала заполнятся первыми отблесками снов. Стрикс их не запоминала. В целом, казалось бы, дело шло на улучшение, но не возможность беспрепятственного использования телекинеза угнетало психическое состояние вампирессы, нуждавшейся в нем как в воздухе. Проявившийся практически с самого её рождения он был немаловажной и большей частью Силентии, пусть и не всегда управляемой
Утренний подъем сопровождался гулким ударом ботинка по нарам. В палате Стрикс осталась одна, соседка вернулась в общие камеры два, а может и три дня назад. Счет времени сбился.
— Вставай дрянь! — скомандовал голос, чей обладатель вновь пнул металлическую конструкцию.
В голове вампирессы снова загудело. С меньшей силой, чем в первые дни и вполне терпимо.
— Стулом зад натер? Решил нары отжать? — спросила Стрикс морщась от боли, по металлу пробежала очередная волна вибраций.
— Тебя ждут, у меня приказ.
Можно подумать, что Силентию волновало приказ это или его личная прихоть. Пару раз сюда заглядывал один из юстиков ковыряющихся в её деле, справляясь как скоро Стрикс встанет ноги. Встречаться с ними хотелось в последнюю очередь, помогала откровенно паршивая регенерация.
Вампиресса безучастно посмотрела на охранника, гадая кому могла понадобиться, отметив про себя, что нос у него раньше был ровнее. Терпением он не отличался — защелкнув на запястьях тугие наручники и, за них же, стащил Стрикс с нар.
Силентия не сопротивлялась, но и рвения куда-либо идти не проявляла, отчего путь до дубовой двери занял несколько больше времени чем полагалось. Охранник постучал:
— Милсдарь Дрейк, разрешите доложить! — отрапортовал он. Тон его голоса изменился на что-то среднее между пресмыканием дешевой потаскухи набивающей себе цену и пытающимся выслужиться перед начальством ничтожества. — Привел барышню, по вашему приказанию, как вы велели!
«Очередной важный хер, мнящий себя центром мироздания» — устало промелькнуло в голове за секунду до того как охранник втолкнул Стрикс в помещение. Вампиресса апатично огляделась, запнувшись взглядом об его владельца. В первую секунду Силентия решила, что мозг совсем того, раз ей чудится, что на нее смотрит Авель.
— Меня зовут Эммет, Эммет ван Дрейк. Я знаю кто ты, но не знаю за что тебя взяли. У тебя есть минуты, чтобы мне все рассказать.
Голос тоже принадлежал наемнику.
«Крыша так сразу поехать не может... — успокаивала себя Стрикс, слушая как вампир орет на охранника, — Или может?»
Она смотрела на него круглыми от удивления глазами, все больше убеждаясь в том, что Логиэс не плод воображения и не галлюцинация угасающего разума.
— Я слушаю, мать.
Вампиресса, наконец, обрела дар речи. Вместе с ним вернулись обида и ненависть ко всему окружающему.
— А что, бравые юстики не спешили поделиться своим позором? — голос Силентии дрожал от напряжения. Она пристально смотрела на вампира, желая одновременно опрокинуть чернильницу на его светлую шевелюру, огреть чем-нибудь крайне тяжелым и искусать до смерти.
Силентия сделала попытку почесать шею, заключенную в ошейник, но скованными руками сделать это было не просто. Охранник одернул её.
— Неужели желтые газетенки не пестрили заголовками о моем аресте, где меня обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах? Что мне приписали кроме порчи имущества гильдии клириков? — Стрикс пыталась понять, откуда и что наемник вообще знает про её бравые похождения в стенах родной конторы с револьвером на всеобщем обозрении. — Или они просто «забыли» рассказать, как повязали меня истекающую кровью целым отрядом, бегая по осколкам стекла и паля во все, что движется?
Сотрясаемый в легких воздух поднял в них уже осевшие споры плесени, заставляя вампирессу прервать повествование и зайтись в кашле. Легкое цепляло неровно срастающееся ребро, голова загудела набатом.
— Чего еще желаете господин ван Дрейк? — вымучено и зло спросила Стрикс, выплевывая по слову между кашлем.

Отредактировано Силентия Стрикс (07.02.2017 23:58)

Лазарет, общие камеры, столовая и снова лазарет
-----------------------------------------------------
Стрикс вернули в палату лазарета. Остывший завтрак уже заждался её, но есть не хотелось. Вампиресса пребывала в смятении. Она ожидала увидеть кого и что угодно, но только не наемника. Какого рожна он явился сюда? За ней? Ей не верилось.
В одной точке сошлось многое. С одной стороны был клан, к которому она принадлежала и мелкая тварь Армель, что тоже оказалась одной из сов. На другой — Авель. Но что бы она ни выбрала, сводилось всё к одному: Силентия лишалась своего клана.
Лист с начертанными символами Стрикс долго и пристально вертела. Символы смутно напоминали ей о чем-то старом и давно забытом, о том, что было ей малоинтересно. Не до конца пришедший в себя мозг выдавал информацию с великим трудом, после чего начинал ныть и, мешая рассуждать, пытался вновь уйти в лютейший сюрр из ощущений.
Время шло. Ключ не желал находиться.
В сопровождении охраны пришел медикус, отдав распоряжение о переводе вампирессы обратно в общие камеры, провел заключительный осмотр.
Расшифровку вампиресса завершила уже в одиночной камере, хотя поняла она только то, что ей крайне необходимо вернуться обратно в лазарет.

* * *
Каждый день в Аль-Матрасе был похож на предыдущий: ранний подъем, паршивый завтрак, работы до вечера, паршивый ужин, немного личного времени и отбой.
С возвращением в лазарет Стрикс тянуть не собиралась, хотя сутки и пришлось подождать. Уж очень ей хотелось вернуть маленький должок.
В целом свое состояние она оценивала хуже чем среднее, спасибо дефективной регенерации. Замкнутые внутри ментальные силы приводили в хаос и без того пребывающие в состоянии разброда и шатания мысли. А пересуды заключенных о новом голубоглазом инспекторе выводили вампирессу из себя. В жилах Сил закипала кровь, от ревности, переплетенной с ненавистью, особенно когда те переходили дозволенную грань откровенности.
Придя с общей массой в столовую на завтрак, Стрикс глазами отыскала сидящую чуть в стороне призракоподобную Армель, без особого энтузиазма поглощавшую баланду. Размашистым шагом экс-капитан в считанные мгновения оказалась рядом с ней и с размаху приложила её голову об стол. Маленькая месть за зеленку.
— Знаешь ли ты, фон Флесс, что твоя мать Аннабель — Стрикс по крови? — вкрадчиво шептала вампиресса, все сильнее вдавливая голову Армель в стол, — Ты всего лишь мой билет на свободу... — сзади уже слышался топот ног дежурной охраны, — Но это уже не точно.
Стрикс отпустила вампирессу до того как охрана прибыла, и приподняв руки показывая что в них ни чего нет удалилась на свое место, правда есть не стала, баланда жуть как воняла рыбой.

* * *
На работы Стрикс не отправляли по состоянию здоровья. Силентия была не единственная кто прохлаждался в камере, бывалые матроны считали себя выше этого и откупались, подстилки охраны так же избегали дневных работ, предпочитая им ночные. Руководство тюрьмы смотрело на сие сквозь пальцы, рабочей силы и так было более чем достаточно.
Вампиресса думала над тем, как ей попасть обратно в больничное крыло. Вариантов было масса, но ни один не гарантировал стопроцентный результат. Самым простым было разбить голову об стену, но не оправившийся после сотрясения мозг протестовал и требовал придумать что-то менее травмирующее, по крайней мере, его.
За размышлениями прошел день, подкрался вечер. Нервы Стрикс постепенно расшатывала тревога, от чего вампиресса начинала царапать пальцами шею и металлический ошейник на ней. Вскрыть его она не смогла бы при всем желании, а провести фокус как с неплотно прилегающими наручниками было попросту не возможно.
Настал час личного времени. Час открытых решеток и снующих по неким своим делам заключенных. Из углов вновь поползли разговоры об инспекторе и о том, что бы с ним хотели сделать, в очень многообразных смыслах. Силентия молча слушала, закусив нижний край губы и злилась. Пальцы сильнее впивались в кожу у ошейника, стараясь нарушить целостность покровов, яро желая добраться и повредить одну из вен.
Мелкие капилляры сдались и начали кровоточить. Когда эта идея стала планом? Не важно. С упрямством достойным осла Стрикс расковыривала маленькие ранки, что тут же наливались жгучей болью. За своим занятием Силентия не заметила, как в её камеру вошли.
— Хочешь убить себя, — рыжая женщина человеческой расы с глазами разного цвета и кожей полностью покрытой татуировками, одна из тех редких случаев людей, в которых есть дар провидения, тех, кто знает больше чем положено, протянула ей крохотный нож, — возьми вот это...
Острый металл пришелся как нельзя кстати...

* * *
Очнулась Стрикс в полумраке ночного лазарета, в той же самой палате, в которой и была. Шея и руки плотно забинтованы, сама же пристегнута ремнями. День-два в лазарете ей обеспечены, а дальше... Дальше будет, как будет. Кому нужны планы, когда есть импровизация?

Отредактировано Силентия Стрикс (11.02.2017 22:09)

Кабинет инспектора; общие камеры и коридоры; лазарет
-----------------------------------------------------
20 мая 1828 года.

Ножки грубого изделия из дуба — гордо именующегося кроватью в комнате Авеля — жалобно скрипнули. Вампир сел на матрац, взглянув через вытянутое вертикальное окошко на бушующую на улице бурю. Третий день наемник вел жизнь старшего инспектора в женском отделении, выслушивая чушь и от работников учреждения, и от его заключенных. Во избежание разоблачения, приходилось прибегать к разного рода простым, но действенным уловкам: например, вставать супротив окна, через который в помещение проникал дневной свет, чтобы арестованная особа смотрела исключительно против света. Алкоголь в больших количествах способствовал некоторому изменению голоса, плюс немного влияния добавлял ему сам обладатель.
Он встал и вытянулся во весь рост.
Как следует потянувшись и хрустнув коленями, Авель достал из-под тахты сумку, с которой он явился в тюрьму. Когда там на «Пожирателе Небес» он начинал договариваться о плане проникновения в тюремные стены, все крутили пальцами у виска. Все равно что лезть в огненную пасть к дьяволу. А учитывая то, как хорошо была знакома фигура по имени Раст Кроули среди преступных группировок и наемных убийц, — лезть в этот пчелиный улей было верхом самонадеянности, даже для такого бывалого наемника, как Авель Логиэс. Даже приняв во внимание то, что ему дважды удавалось оттуда сбежать в ранние годы своих приключений в роли исполнителя разного рода заданий за деньги.
Мужчина застегнул свои черные походные штаны из прочного материала. Кожаный толстый ремень, пройдя через все петли плотно обнял талию своего владельца, и приятно звякнув пряжкой был накрепко застегнут. Поверх него были одеты специальные кожаные чехлы-хранилища, в которых лежали заготовленные заранее круглые вилки с насаженными патронами, идеально подогнанные под барабаны револьверов Руже, — чтобы можно было быстро перезарядиться. Следом Авель натянул мягкую черную рубаху, пошитую крупной нитью с разрезом на груди, утянутым тремя аккуратными крестиками бечевы.
Достав из сумки начищенные сапоги с множеством заклепок и застежек, наемник ловко натянул их на ноги, и после нескольких минут застегивания уже стоял на привычной ему толстой рифленой подошве. Финалом вечернего наряда стал неизменный темно-красный кожаный плащ, прошитый стальными нитями и защищенный с подкладки Сфенебиевой сигиллой с белым треугольником на спине. Тяжелый для обычного человека и даже для нетренированного вампира — этот плащ был прекрасным арсеналом, средством защиты и визитной карточкой наемника. Натянув на руки кожаные перчатки без пальцев, Авель сунул руки под подолы плаща, проверив наличие двух знакомых гладких рукоятей.
Пол под ногами содрогнулся, словно кто-то легонько толкнул башню.
«Началось!» — Сообразил наемник, открывая дверь из своей крошечной комнаты.
Он проследовал по коридору до общей тюремной зоны, протягивающейся на несколько этажей. Идти было недалеко, но за время, что наемник отчеканивал бодрыми шагами мокрую плитку, башня еще несколько раз содрогнулась и откуда-то с нижних этажей послышали беспокойные крики стражей порядка.
Авель открыл замок на решетке, ведущий в предкамерную зону общего терминала.
— Стоять, ты кто... — голос одного из охранников, стоящих по ту сторону осекся. — Господин ван Дрейк? Вы...
— Я.
Решетка со свистом вылетела, скрипя петлями и со звоном ударилась о каменную стену. Наемник стремглав поднырнул под оторопевшего от удивления стража, ловко и быстро осуществив бросок через себя. Мужчина тяжело рухнул на спину, гулко стукнувшись головой об пол. Этого было достаточно, чтобы он не вставал еще как минимум полчаса. Второй выхватил револьвер, и даже успел сделать выстрел, но своевременный блок Авеля смог успешно отвести руку стрелка. Удар коленом и далее мощный бросок через бедро с последующим ударом в голову успокоили бедолагу.
Внезапно сзади раздался взрыв, пробивший в середине коридора часть потолка и стену. Взрывная волна была достаточно сильной, чтобы разметать разлетевшиеся камни по все площади коридора. Наемника прижало к толстой обитой железом двери.
— Я же просил, не использовать разрывные! — Проворчал он себе под нос, спешно открывая дверь ключами, сорванными с пояса второго охранника.
Следующий взрыв прогремел в двух шагах от Авеля, разворочав входную решетку и оставив огромную брешь в стене. Но наемник только пригнул, защитившись подолом плаща от поднявшей пыли, которая тут же была практически мгновенно прибита проливным дождем, ворвавшимся через пробоину.
Фигура в красном плаще мчалась сквозь обезумевшую толпу. Звучал грохот рвущихся снарядов, сыпались камни с разваливающегося потолка, заваливались стены. Среди этого балагана громко звучали мощные звенящие выстрелы тяжелых крупнокалиберных револьверов Авеля. Каждая пуля достигала своей цели, разрывая чью-нибудь голову или сердце. Кровь разливалась обильно бурлящими фонтанами, подгоняемыми бьющимися в последних судорогах сердцами жертв. Когда барабан орудия пустел, в ход вступали руки, ножи или любые другие предметы, попадающиеся под руку. И тогда хрустели позвонки, с хрустом крошились черепные коробки, заливая все вокруг теплой красной жидкостью, ломались шеи и лопались глаза. Бушующий зверь, доселе дремлющий в теле Логиэса, нашел выход своей грубой необузданной звериной ярости на не менее обезумевших заключенных и пытающихся их успокоить охранниках, а также невесть откуда взявшихся юстициаров. Последние твари были хуже любого из перечисленных. Их учили убивать и останавливать таких, как он. Но сотни лет опыта ведения боев и сражений и знание невероятного количества боевых искусств сделали из Авеля настоящую машину для убийств, о которой не за зря ходили разные легенды. Плащ защищал его от колющих и режущих ударов, которые просто проскальзывали или застревали в прошитом стальными нитями материале. Те же, что достигали цели, вряд ли причиняли серьезный ущерб обладателю.
Когда наемник взбежал по крутой круговой лестнице в сторону лазарета, общая зона была похожа на кровавую баню. Кругом лежали горы убитых женщин, кто-то стонал, кто-то продолжал драться с юстициарами. Через многочисленные бреши и разорванные взрывом стены лилась сплошным потоком воды, смывая кровь и трупы на чернеющие внизу скалы.
Внезапно пол под ногами качнулся, заставляя всех повалиться наземь. Мощное древние здание женской тюрьмы содрогнулось от сильнейшего удара. Авель чуть ли не кубарем скатился по ступеням на один пролет ниже, с трудом пытаясь остановить свое падение всеми возможными способами. Наконец, ему удалось.
— Стой, наемник! — Заорал знакомый голос откуда-то сверху. — Если ты попробуешь подойти ближе я взорву здесь все!
— Господин Мейнбилл! Собственной персоной! А я думал, что крысы первыми бегут с корабля! — проорал в ответ Авель, пытаясь подняться на ноги.
Ступени были скользкими от крови и воды, а какая-то недобитая тварь усердно пыталась стащить его ниже, дергая за штанину.
— Ты уничтожил все! Ты разрушил то, к чему я так долго стремился! — Не унимался мужчина.
— Да, я так частенько делаю! Я этим, знаешь ли, на хлеб себе мажу! Могу подняться и извиниться, не против?
Наемник высвободил ногу и достав пистолет из-под подола разрядил остатки патронов в несчастную заключенную с грязными слипшимися от крови волосами, покрытую татуировками чуть ли не по всей поверхности кожи. Он оперся плечом к стене, переламывая по очереди каждый из револьверов, чтобы набить дымящиеся барабаны новым свинцом.
— Тебе не... — фраза прервалась от очередного еще более мощного удара, от которого казалось, все здание начало ходить ходуном, хрустя фундаментом, словно старыми ломающимися костями.
Авель был готов. В два прыжка, словно гепард, рвущийся к своей добычи, он одолел лестничный пролет, оказавшись лицом к лицу с дрожащим мужчиной, который держал в руке шашку с белым порохом. Она была мокрой насквозь, а сам ее владелец был ранен, от чего сидел, привалившись к приоткрытой дубовой двери, которая вела на этаж с выходом в его кабинет, больничные помещения и к складским погребам.
— Хочешь взрывать — взрывай.
Наемник бесцеремонно и быстро прострелил голову Мейнбиллу, после чего ворвался в коридор за дверью.
Авель едва успел схватиться за дверной косяк, чуть не вылетев наружу. Коридор начисто отсутствовал. Вместо него красовался огромный разбитый дирижабль, корпус которого наполовину вошел в крепость женской тюрьмы. Внизу красовалась разломанная палуба, открывающая вид на механические внутренности двигателя внутреннего сгорания, который что есть мочи молотил поршнями, издавая ревущие звуки. Стучало железо, гремели ходуны, а огромный металлический воздушный корпус шумно свистел пробоинами, выбрасывая наружу тонны горячего пара.
«Мощный толчок был на самом деле припарковавшимся дирижаблем», — мгновенно сообразил наемник.
Чтобы перебраться на ту сторону этого адского котла, Авелю предстояло спустится на палубу, где озлобленные тюремщики и опьяневшие от близкой свободы бывшие заключенные устраивали кровавые дуэли с выжившими наемниками. Если корпус дирижабля выдержит и не развалится раньше, чем он успеет подняться с палубы по стропилам и утягивающим тросам до чернеющего напротив коридора, приключение можно будет не продолжать.
Башня лазарета находилась на самом высоком возвышении скалы, удерживающей на себе женское заведение. Она же была самой высокой среди ансамбля построек, в связи с чем эвакуация и планировалась непосредственно с нее.
Авель отошел назад на два шага, после чего прыгнул, схватившись за один из висящих тросов, который в свою очередь под тяжестью мужчины стал вырывать металлические скобы из обшивки корпуса, необратимо устремляя вампира к палубе. Сделав несколько усилий, наемник сумел забраться по тросу выше, но падения было не миновать. Он с грохотом влетел в капитанскую рубку, проломив собой стекло и простенок, больно ударившись лицом об пол и разбив себе лоб.
— И так сойдет, — прошептал Авель, медленно поднимаясь с накрененного пола.
В руки впивались осколки, разрывавшие кожу перчаток, оставляя глубокие порезы. Шея болела, лоб кровоточил и кажется, кому-то все же удалось воткнуть в него заточку, потому как внезапно тупой болью отозвалась правая нога.
Поднявшись на ноги, он взглянул на палубу. К мостику двигались уцелевшая дюжина его коллег по работе. Все они были молодыми и бравыми искателями приключений и славы, и в лицо Авель не знал никого. Но это был не повод для того, чтобы не помочь, хотя и время было на исходе.
— Засранцы! — Логиэс с гулким стуком каблуков приземлился на заляпанный сажей и кровью мостик, сиганув из пробитого им же отверстия в рубке. — Мне что вас, и драться еще учить?
Этого дружеского упрека от белого волка «Пожирателя небес», живого и не убиваемого, ждал в душе каждый из молодых воинов. И этих слов было достаточно, чтобы почувствовать в себе силу и надежду на успешный бой с напирающими юстициарами.
Под палубой издавал молотящие звуки издыхающий движок, рассыпаясь искрами и огненными выдохами. Над ней звенели от столкновения сабли, ножи, стреляли пороховые самострелы и грохотали раскаленные стволы Авеля.
Наемник преодолевал одного за другим, ловко расправляясь с каждым, пока перед ним не выросла высокая мужская фигура с ножом в руке. Мужчина был одет в полевую форум без ярлыков и лычек. Правый глаз был убран черной повязкой, через которую сочилась кровь, а кулаки были изрезаны чем-то острым и сильно кровоточили. Это был человек, но человек той породы, которой следовало бояться. Эти бились до конца. При всех своих превосходящих физических качествах, Авель постарался сконцентрировать все свое внимание на действиях мужчины до полного его упокоения.
Каждый удар был отточен до совершенства, словно наемником руководил врожденный инстинкт. Казалось, оценивать расстояние и проводить атаки с одним глазом было бы проблематично, учитывая, что мозг еще скорее всего не успел привыкнуть к частичной потери зрения, но практика показывала обратное. Авель старательно уходил от ударов, пытаясь найти брешь в выпадах соперника. Время поджимало, корпус дирижабля начинал трещать, угрожая в любую секунду переломиться пополам и отправив всех обитателей палубы кормить рыб.
— Вы мусор! — Хрипло выплюнул человек, отскочив на два шага назад после очередного удара.
— Возможно, — гаркнул Логиэс в ответ, — а ты тогда кто?
Вместо продолжения бесполезного диалога мужчина рванул на Авель и в этот момент палуба с треском сломалась пополам, и буквально сию же секунду прогремел мощный взрыв, разнося носовую часть в щепки.
Мир перевернулся. Лицо обдало жаром, облило водой, после чего где-то в районе живот почувствовалась жгучая боль. Прозвучала серия выстрелов, как позже наемник успел сообразить — это он расстреливал летящего в пропасть соперника, в ушах засвистел ветер.
Об Авеле не рассказывали бы столь дикие и будоражащие умы молодых искателей приключений истории, если бы он не умел в определенные моменты собраться все свои силы и выдать то, что он сделал и в этот раз. Когда палуба накренилась под тяжестью разваливающегося дирижабля, чья корма с клокочущим шумом устремилась на черные скалы, наемник рванул в сторону носовой части, объятой огнем. Цепляясь за все возможные выступы и доски, торчащие трубки, тросы и ограждения (или то, что от них оставалось), он с невероятной кошачьей ловкостью сумел достигнуть носового пика корпуса, откуда в последний моменты прыгнул в сторону коридора, куда и намеривался попасть до того, как ему пришлось спуститься вниз.
Где-то внизу трещали и взрывались остатки догорающего дирижабля, разбивающегося об острые камни у подножья скалы.
— Это я удачно зашел, а! — Заорал непонятно кому наемник, глядя вниз. — Черта с два! Слышишь!
Адреналин зашкаливал, боль по-прежнему была притуплена врожденными способностями. Сделав рывок, Авель тяжело взобрался на пол в коридоре, дважды чуть не соскользнув с него с отваливающимися камнями. Перекатившись чуть подальше от края, он ощупал рукой ноющий бок. Из него торчала рукоять ножа, которым орудовал мужчина. Видимо, ему все-таки удалось достать наемника в последний момент их схватки.
— Плохо, очень плохо, — проворчал Логиэс, после чего, стиснув зубы, рывком вырвал опасную железку.
Рана кровоточила, заливая живот и штаны теплой кровью. Авель с трудом поднялся на ноги, двигаясь по направлению к дверям, где еще три дня назад он смело отдавал приказания Уику и Броуди. Сейчас здесь не было никого. Впрочем, двери здесь тоже не было, вместо нее зияла мощная брешь — явное свидетельство попавшего снаряда.
Наемник поднялся по лестнице, войдя в знакомый коридор. Башня была более-менее цела, по ней огонь вести строго была запрещено, однако, рассчитывать на сознательность каждого было бы глупо. Мысли о том, что вместо девушки перед ним предстанет зияющее отверстие в стене или груда догорающих останков — не покидали голову до тех пора, пока Авель не распахнул дверь в её палату, ввалившись в помещение и заливая пол кровью.
Силентия лежала на кровати, плотно примотанная смирительными ремнями к нарам. В глазах стоял ужас. И скорее всего он был обусловлен не происходящим вокруг адом, о котором она вероятно даже не догадывалась, а скорее отсутствием возможности как-либо в нем поучаствовать. Ведь это же была охотница — Стрикс. Охотница старой закалки настоящих ночных кошмаров. Зеленые глаза девушки в панике оглядывали ворвавшегося наемника.
И было на что посмотреть. Грязный, перепачканный в своей и чужой крови, саже, известке и богиня еще знает в чем, в порванном в нескольких местах плаще, с кровоточащей раной на животе, разбитым лицом и порезанными руками, мужчина, ковыляя, пересек комнату.
— Привет, я же говорил, что скоро увидимся, — своим неизменно спокойным стальным голосом произнес он и улыбнулся. — Нам пора.
С этими словами он перерезал тугие кожаные ремни.

Отредактировано Авель Логиэс (15.02.2017 00:08)

Логиэс взял девушку за руку и быстро двинулся обратно в коридор. Накреняющийся пол и нарастающий гул рушащейся каменной кладки говорил о том, что у них оставалось не более нескольких секунд. Ментальная мощь Стрикс, пробившая криптонитовый барьер, очевидно ускорила процесс разрушения фундамента и без того едва стоящего здания. Нужно было быстро двигаться как можно выше по коридору, чтобы в самом худшем случае не оказаться погребенными под каменными завалами на морском дне.
— Бежим! — Только и успел выкрикнуть Авель, увлекая Сил за собой.
Рельефные подошвы вампира словно врезались в рассыпающуюся каменную брусчатку. Казалось, ноги вязли, а после утопали в черном камне, но вновь появлялись оттуда, сопровождаемые грудой пыли и осколков. Фундамент чертовой башни лопнул под тяжестью нагрузки, от чего всё сооружение приобрело еще более резкий крен, щедро осыпая булыжниками вздымающуюся волнами воду. Тюремная башня стремительно набирала скорость падения. Белоголовый выбрался на внешнюю часть стены через пролом. Подтянув вампирессу за собой, он помог ей взобраться. Через мгновение оба мчались по практически горизонтальной поверхности, несущейся в водную бездну каменной махине. Внезапно Авель резко затормозил и ведомый непонятной силой развернулся в сторону Силентии на одних каблуках. Плащ наемника всколыхнул воздух, сыпанув в глаза девушке тонну пыли и мелких осколков. Боль в боку от нанесенного ножевого ранения усилилась, по ногам стекала теплая кровь, но почувствовать этого было нельзя так как ноги начинали постепенно неметь. Правую руку в кожаной перчатке до треска в суставах сдавил металлический плетеный канат эвакуационного дирижабля. Свободной рукой он изо всей силы ухватил и прижал к себе налетевшую на него девушку, чтобы в следующий миг взмыть с этого летящего в воду каменного монстра.

Отредактировано Авель Логиэс (07.11.2017 00:49)

Секунды тянулись, словно карамельная патока на кондитерской фабрике. Кровавая пелена, вызванная тяжелыми ранениями, продолжала застилать глаза. Дождевая вода хлестала по лицу, заливаясь за шиворот и стекая под рубаху. Крепко обмотав трос вокруг сжимающей его ладони, Авель повис, ожидая, пока наемники раскрутят тугой барабан блока. Правой рукой белоголовый из последних сил прижимал к себе вампирессу, безжизненно прильнувшую головой к его плечу. С каждым мгновением сил оставалось все меньше. Казалось, будто каждый рывок троса отдавался болью в животе от ножевого ранения, выплескивая горячую кровь на серое тюремное тряпье, в котором была Сил.
— Раст! Блок заклинило! Картечь повредила крепление с упором, мы долго не удержим его! — истошно заорал небритый пират откуда-то сверху.
До спасительного парапета борта оставался один корпус. Мышцы начали устало ныть от боли и недостатка крови, в левой руке резко появилась судорога. В затуманенную голову пришла единственная и, возможно, самая здравая на тот момент мысль. Дальнейшее промедление грозило смертью им обоим. Прижимая к себе потерявшее сознание тело, Авель освободил кисть, после чего крепко ухватился за запястье девушки. В следующее мгновение он напряг остатки сил и медленно опустил её вниз. Металлический трос, почувствовав колебания, начал врезаться в кожаную перчатку, разрывая грубое полотно.
— Я раскачаюсь! — заорал наемник, обращаясь наверх к палубе в надежде, что его кто-то услышит.
Первые движения были похожи скорее на судороги, чем на попытку раскачаться, однако с четвертого раза появился небольшой угол, вслед за которым стало немного легче. Авель тяжело дышал, в висках стучало, а метал резал кожу так, что кровь стала стекать вдоль по руке. Амплитуда становилась всё шире, и вот уже палуба была близка. Голубые глаза молниеносно сверкнули, оценив шансы на бросок.
— Еще раз... — скомандовал упрямый мозг, непрерывно рассчитывающий и оценивающий дальность броска и оставшиеся силы вампира. Последний такт был действительно завершающим. Когда Логиэс достиг верхней точки, он отпустил руку девушки, направив её в полёт на палубу, где стояли члены команды, ожидающие экстренной передачи. Внезапно где-то послышался оглушающий хруст: подъемное устройство сломалось, после чего трос внезапно обмяк и отпустил кровоточащую кисть наемника. На долю момента показалось, будто время остановилось. Последним мгновением, запомнившимся Авелю в ту секунду, стала Силентия, повалившая на мокрую палубу трех раненых наемников, ловивших её.
— Хороший бросок, старик! — произнес в голове чей-то знакомый голос, после чего Авель полетел вниз, прямиком в холодные воды Тальгарского моря.

  Замок Алукарда

Отредактировано Авель Логиэс (30.12.2017 18:49)