Шум от возникшей перепалки улегся так же быстро и незаметно, как и начался. Ох уж эти аристократы, готовые вспыхнуть по любому поводу, но успокоиться в следующую секунду. Все эти споры о том, чья же кровь окажется чище, чей род совершил больше праведных и возвышенных поступков... В удивительное время мы живем, друзья. Прошли века благородных рыцарей и ратных подвигов во имя прекрасных принцесс, настали времена декаданса, где остатки некогда славных родов кичатся свершениями своих предков.
Габриэль стоял в задумчивости: стал бы он таким же придворным снобом, проведя он эту сотню лет в другом месте, более достойном его крови. Смог бы он что-то изменить за это крошечное время, или же лишь окунулся бы в пучину соблазнов и порока? Но время не повернуть вспять, как и не изменить своей судьбы, что уготована фатумом. Преодолевать пороги, встречающиеся на реке жизни — вот, что значит существовать, вот, что значит быть живым существом, не важно, вампир ли ты или человек, гуль или оборотень.
Габриэль, сложив руки на груди, прикрыл глаза, предаваясь размышлениям — очевидный минус, который он стал в себе замечать. Юстициар не может позволять себе отвлекаться. Обреченно вздохнув, Кейзерлинг снова обвел взглядом окружающих. Неожиданно, взгляд приковала к себе юная (на первый взгляд) особа с темными, как смоль волосами в простой, не привлекающей внимания одежде синих тонов. Что именно такого в ней было, юстициар не успел отметить, ибо в следующий миг воздух потряс шум и гул, звуковой волной отразившейся от стен и сотрясая окна.
В разуме юстициара вспыхнуло одно: «гули». Молодой вампир стиснул зубы от негодования: как, КАК он не заметил их появления раньше? Различные мысли притупляют инстинкты, впрочем, атмосфера в особняке и так была пропитана водоворотами эмоций, так что тонкую нить безумной жажды было легко спутать с остальными. Но это не оправдание для слуги Кодекса и борца с нечистью.
Прежде, чем Габриэль успел скопить силы для одного мощного удара, тьма полилась отовсюду, изо всех щелей и окон. Кровопийцы окружали путников со всех сторон, не давая перегруппироваться или найти укрытие.
— Крови... Жажда! — Габриэль ясно почувствовал мысли павшего вампира, направленные на него.
Одичавший гемофаг шел на него, забыв о страхе, забыв о своей безопасности, забыв о гордости и чести вампира, черт побери! Низшие твари, думающие только об утолении своей жажды, своего голода, не способные сострадать, не способные вникать голосу разума. Выскочка, именовавший себя принцем этих тварей, заявлял, что он не такой, но, стоило ему покинуть это место, появляются ему подобные! Юный Кейзерлинг не стал церемониться с упырем, что так жаждал его крови — протянув раскрытую ладонь вперед, он позволил своей силе, своему дару стечься по руке, формируя атаку. Резко сжав ладонь в кулак, Габриэль ожидал увидеть, как деформируется тело бывшего вампира, а ныне — гуля, однако, вместо звука ломающихся костей и рвущейся плота, послышался треск дерева, звон бьющегося стекла и грохот сломанных стен. Юстициар изумленно приподнял бровь, когда увидел с какой скоростью увернулась его цель, а псионический удар пришелся на одну из внутренних стен особняка, проделав в ней неровное отверстие. Молодой вампир неверно оценил способности упыря, хотя скорее — не способности, а состояние — гуль (впрочем, как и его собратья вокруг) изнывал от жажды, трясясь от ломки. Жалкое зрелище, не сказывающееся, однако на многократно возросших силах кровопийцы.
— Ты мой! — Возопил гуль, с невероятной скоростью и силой выпрыгивая из-под груды обломков и клубов пыли. Глаза кровопийцы налились кровью в предвкушении долгожданной трапезы. Жертва была перед ним. И кровь его была вкусна, его нюх не обманывал. Но в следующий момент, еще в полете, зрачки бывшего вампира расширились сперва от удивления, потом от ужаса.
— Мне жаль. — Тихо произнес Габриэль, спуская курок длинноствольного револьвера, а свободной рукой совершая ментальный удар прямо в сердце.
Ослепительная вспышка. Оглушающий удар грома. Пуля, не знающая промаха, что послали точно между глаз. И псионическая атака, разящая точно в сердце. Остатки гуля, уже мертвого, свалились к ногам юстициара, оставляя после себя растекающееся озерцо темно-красной жидкости, сочащейся из пробитой головы.
— Развоплотить тьму, — гласил Кодекс. И Габриэль не смел ему противиться. Особняк превратился в одно сплошное поле боя, и долгом служителя Закона было защитить окружающих от тьмы, посмевшей ворваться сюда. Но тут чуткий слух, сквозь звуки погрома, коснулся сдавленный стон знакомого и такого близкого голоса, а глаза поймали взгляд гаснущего взгляда Изабеллы. Жизнь уходила из нее вместе с кровью Фортунатов, которую поглощал упырь. Увидев появившихся мужчин (телохранителей Аскара, насколько успел различить юноша), гемофаг оторвался от шеи герцогини и с легкостью отшвырнул их. Он сейчас был на пике своей силы — опьяненный и обезумленный кровью. Но не он один в тот момент впал в гнев.
Радужки наследника тысячелетнего клана Кейзерлингов засветились ярким светом, а лицо исказилось от ярости.
— Прочь! — Скомандовал юстициар, выпустив ментальную волну, которая должна была отбросить чудовище.
Кровопийца, однако, едва пошатнулся. Довольно облизнувшись кровью старшего клана, что придавала столько сил, на его лице появилась безумная маска смеха.
— Я сказал: прочь! — Выкрикнул Габриэль, на ходу взводя револьвер.
Дуло оружия выплевывало пулю за пулей, которые, словно рой взбешенных пчел, ринулись в атаку. Павший вампир, дико ухмыляясь уворачивался от каждой, словно видя их траекторию и предугадывая, где в следующую секунду окажется снаряд.
— Ты тоже пахнешь вкусно, — оскалился упырь, оказавшись прямо перед лицом Габриэля и схватив руку, в которой был зажат револьвер, направил ее вверх. Последние пули пробили потолок, оставив за собой аккуратные дырочки, из которых сыпалась штукатурка.
— Брось!
Послышался звук рвущейся ткани и пронзаемой плоти, а следом — падающего револьвера. Когти безумца глубоко воткнулись в предплечье молодого вампира, отчего дорогая ткань камзола мгновенно пропиталась кровью. Гуль довольно повел носом, вдыхая новый аромат крови древнего клана.
— Убери. От. Меня. Свои. Лапы. Тварь! — Каждое слово было произнесено отдельно. И в каждом яду хватило бы на несколько ядовитых змей.
Звонкий лязг металла — и рука кровопийцы, которая впивалась в руку юноши, куском мяса рухнула на пол, в здоровой руке юстициара блестела шпага, исписанная причудливыми узорами. Раненый упырь взревел от боли. Но даже лишенный одной конечности, решимости не потерял — он убьет этого молокососа, ранившего его, а потом будет наслаждаться. Да, наслаждаться кровью девчонки, а затем, осушив до дна, и его. Взревев, он бросился на парня, чье плечо кровоточило.
— Не сегодня. — В безумных мыслях кровососа прорезались эти слова.
А в следующий миг он взмыл. Да — взмыл в воздух, как игрушка. А затем — сломался, вернее — его сломали. Словно тряпичной кукле вывернули все оставшиеся конечности. Раздался отвратительный треск и чваркающий звук рвущихся мышц. Одним созданием тьмы меньше.
Габриэль тяжело дышал. Эмоции затуманивают разум, заставляют потерять бдительность и осторожность. Но не так, как это делает гнев, ярость и багровое безумие жажды крови, дающие лишь чувство вседозволенности и всемогущества. Зло было наказано.
Склонившись над лежащей герцогиней, юный Кейзерлинг расстегнул свой плащ и укрыл девушку. Сжимая раненое плечо, вампир сконцентрировался на том месте, куда девушку укусили — кровь, сочащаяся из отверстий от зубов, медленно остановилась, пока не запеклась, превратившись в корочку. Габриэль вяло улыбнулся, проведя рукой по щеке Изабеллы — жива. И ему не нужно было телепатически взывать к ней, чтобы в этом убедиться.
С недовольным лязгом шпага снова покинула ножны — бой еще не закончился.