Осиду Логиэсу, Энзо Найтлорду

По старой дурной привычке, которую ни Мария, ни Корделия при всех стараниях не смогли из него вытравить, Драго вошел без стука, услышав приятное журчание голосов за дверью и смех, отличавшийся удивительной мелодичностью. На секунду у него похолодело под ложечкой: неужели Осид тайком пригласил графиню? Святые пророки, неужели?.. Но нет! Скар умерла у него на руках, он сам держал ее бьющееся в агонии тело, пока оно не затихло, сам прикрывал ей глаза. Кто же тогда еще? Марион? Ерунда. Марион с минуты на минуту выйдет на сцену...

«Присоединяйтесь, Найтлорд...» — услышал он обрывок разговора, переступая порог, и, с облегчением отмахнувшись от болезненных уколов совести, вернул свой пульс в нормальное состояние. Значит, Найтлорд. Хорошо, если так. Третий в ложе сгладит неловкость и напряжение, нагнетаемое самим фактом встречи двух старейшин семейства на одной территории.

— Милсдарь Бладрест, какая встреча! — прервал беседу Хастианский Дракон, окинув скептическим взглядом впопыхах приобретенный графом букет девственно-белых роз. Драго поставил свою клюку рядом с полированной тростью Логиэса, нашел возле столика ведерко со льдом и, недолго думая, сунул в него букет настолько небрежно, что впору было порадоваться: хорошо хоть стеблями вниз.
— Рад, — впроброс сообщил он дальнему родственнику, садясь, а точнее, падая в свободное кресло. — Рад, — столь же лаконично повторил приветствие, оборачиваясь к Найтлорду из Фенгари. Тот оскалил зубы, протянул Бладресту загорелую ладонь, и они, не вставая с кресел, пожали друг другу руки. Логиэс не последовал их примеру, ограничившись министерски-вальяжным кивком. Весь черно-белый, заключенный в крахмальный до неповоротливости костюм, надутый от важности, как разрисованная фигурка пингвина, которой Корделия в детстве колола орехи, Хастианский Дракон одним своим видом внушал благоговение и трепет. Совсем другое дело Найтлорд. Вызывающе яркий, пышущий здоровьем и удалью, грациозный, как дикий кот, он держался предельно неформально и столь же вызывающе, чем, должно быть, до зубовного скрежета раздражал убеленного сединами главу хастианской ветви.

— Значит, ту-ду-ду-дуду, «Виноградник Эллая», — нескладно промычал Бладрест мелодию, которую наигрывал оркестр перед началом балета. Даже не попытавшись спросить разрешения, взял со стола бутылку, налил себе вино в изящный хрустальный бокал, поболтал, отпил, поворочал на языке, скривился и резюмировал: «Кисловато. Кто угощает? Фенгари? Бывали у вас урожаи получше». При других обстоятельствах он бы с неприкрытым нахальством осмотрел гостя дедули Оса, старым трюком подсветил бы татуировку, похваляясь сильнейшим в мире берсеркером, но сейчас ограничился лишь тем, что позволил ему рассмотреть себя. Пусть смотрит, пытаясь тайком ощупать телепатией его мрачный разум — все равно не получит ответов на прыгающие в наглых вертикальных зрачках вопросы. Ни он, ни Логиэс. Никакой мыслеречи не пробиться сквозь тягостный и сумрачный ментальный заслон, созданный неупокоенным призраком его бывшей жены.

А в зале меж тем погасили свет, обрывая на полуслове все разговоры, шепотки и светские сплетни; антрепренер в подобающих случаю витиеватых выражениях объявил начало балета; оркестр грянул сочным вступлением; бархатные створки боковых занавесов, управляемые скрипящими колесами и приводными ремнями, тяжеловесно покачиваясь, степенно и торжественно расступились; верхний занавес синхронно поехал к потолку.
— Из почтения к искусству оставим деловые разговоры до антракта, — то ли распорядился, то ли предложил собеседникам Драго, устремляя бестрепетный взор на сцену. А там в восхитительном сиянии светильников и софитов уже возникали декорации летнего сада — ясное, как стеклышко, бирюзовое небо, мясистая зелень листвы, блестящая, словно ее опрыскали маслом (а может быть, так и было), кукольно-пряничные башенки замка Владетельной принцессы... Казалось, даже здесь, в верхних ложах, ты мог почувствовать благоухание волшебного вертограда. Еще чуть-чуть, секундочку — и выпорхнут легконогие балерины. Еще один миг, взмах ресниц — и начнется сказка.

Осиду Логиэсу, Марион Логиэс

Из упрямства и застарелой клановой вражды Драго вплоть до второго акта не собирался признавать, что спектакль не безнадежен. Да, не шедевр, не гений чистой красоты, но все-таки недурен, даже не лишен очарования. Оркестр хорошо сыгрался; при всем желании Драго не мог к нему придраться: где надо лирическая, где надо патетическая, чистая, как колодезная вода, музыка де Вальда вела балет твердой направляющей рукой, но так ненавязчиво и чутко, что, казалось, буквально выколдовывала танцоров из воздуха, отменяя для них законы гравитации и поднимая ввысь, как самых настоящих лебедей. Солирующая скрипка полностью владела эмоциями зрителей, заставляя надеяться, страдать, волноваться вместе с ней; в те напряженные моменты, когда сюжет срывался в стремительный аллюр или переламывался внезапным поворотом, по коже бежал холодок и волосы на затылке поднимались дыбом. Свита главной героини, лебединый кордебалет, которому Бладрест втайне желал оступиться и вповалку сложиться друг на друга (вот была бы хохма!), вопреки его чаяниям, продемонстрировал безупречную синхронность, особенно в хореографически насыщенном белом акте, когда весь эффект зависел от точности выполнения глиссе и кабриолей*. Декорации, сменявшие друг друга плавными переходами, — одна уезжает, друга выезжает, — тоже выглядели вполне себе пристойно. Особенно удачным показалось Драго озеро, его глубокий синий цвет, на фоне которого контрастно выделялся ряд балерин в пышных белых пачках. Художник весьма правдоподобно передал атмосферу сентиментальной пасторали; так и хотелось со свистом пустить камень по воде. Но главное — прима. Прима, которой Драго все уши прожужжали, плакатами с которой пестрел весь Дракенфурт. Надо быть слепым или безнадежным идиотом, чтобы не признать: Марион Логиэс действительно балерина от Богини, из тех, что всецело преданы искусству. На глазах у всего честного люда из невинной девушки Одетты она перевоплотилась в морготову фурию Одиллию, и это было так виртуозно сыграно и подано, что у зрителей просто захватило дух, а Драго почему-то вспомнил об Айрин (за секунду превратиться из ангела в ведьму? — такое с девочкой-кошкой случалось постоянно). Как там писали на рекламных плакатах? «Редкий талант», «королева подмостков», «бриллиантовый пуант хастианского балета». Пожалуй, не соврали, хотя с «бриллиантовым пуантом» все же вышел перебор.

Драго неуютно поеживался, вспоминая, что этот самый пуант ему прочат в жены, — с некоторых пор у него выработалось стойкое отвращение к женитьбе, — но, глядя на Марион, он не находил в своем сердце ненависти к ней. Она молода, хороша собой, увлечена делом своей жизни, явно не испытывает недостатка во внимании поклонников и вряд ли согласна с матримониальными планами Хастианского Дракона. Наверняка ей не по душе брак с Драго — потрепанным жизнью наемником, отягощенным наркотической зависимостью и репутацией больного психопата. Существует, конечно, мизерный шанс, что балерина так же тщеславна, как ее отец (пардон, дед — Драго все никак не мог запомнить, кто кому из Логиэсов приходится; у них такое ветвистое и разлогое генеалогическое древо, попробуй разберись в нем без ста грамм), и готова ради титула вальсировать по битому стеклу, но Бладрест отметал его: слишком маловероятен. По его мнению, ни один на свете титул не стоил ада замужества за тем, кто тебя не любит и кого не любишь ты.

«Что ждет меня, всех Бладрестов, Айрин, если Осид станет настаивать на моей женитьбе?..» Эту тревожащую мысль Драго крутил в голове на все лады, даже оформил в сонет и положил на мотив главной музыкальной темы из балета, до тех пор, пока не прозвенели звоночки, объявлявшие антракт. Только спустившись в бар и накатив три коктейля с кровью вдобавок к вину и здец-траве, он смог наконец отбросить мирскую суету и полностью погрузиться в противостояние черных и белых лебедей. И да, представление захватывало. До такой степени, что под конец спектакля Драго даже подумывал выразить Осиду восхищение танцем его внучки, только все никак не мог подобрать подобающих случаю и месту выражений. Просто отметить мастерство примы? Слишком сухо. Выдать хвалебный мадригал, как Найтлорд? Слишком пошло. Завуалировать восторги в афоризм? Недурно, но для подобных изысков нужно быть Корделией. Процитировать кого-то великих? Но что? Стихи, сонеты?..

И пока граф мялся, как бумага в неисправном типографском станке, Осид вперил в него свои глаза-буравчики, указал на его уныло чахнущий букет и озадачил вопросом: «Почему бы вам не вручить цветы прямо сейчас?», — что значило: «Готов ли ты, оболтус, волей слепого провидения наделенный графским титулом, познакомиться с прелестнейшей из дев, жениться на ней и покорно передать ей титул, угодья и все прочее?» Драго состроил недоуменно-одухотворенное лицо, будто все еще мыслями витал в высоких сферах и такое бесцеремонное возвращение на землю его ну просто оскорбило.
— Обязан прежде поблагодарить вас, сэр, — выдал он, оттопыривая нижнюю губу на манер заносчивого герцога Обера и имея в виду «чтоб ты провалился, старый хрыч», и поскольку невысказанная похвала Марион зудела у него на языке, не замедлил дать ей выход: — Признаться, я с подозрением относился к шумихе, стараниями журналистов раздутой вокруг сегодняшней премьеры, однако выступление мазель Логиэс убедило меня, что легенды рождаются не на ровном месте. Боюсь, без вашего приглашения я пропустил бы исторический момент и не узнал бы, какое благо в лице вашей внучки приобрела мировая музыкальная культура. Позвольте процитировать одного мунцийского поэта, — он кашлянул и начал декламировать: — Флейты бамбуковой голос слышу из дальнего леса, иероглифы ее сердца означают «кристалл»...
— Будет, будет, я вам признателен за отзыв, но вернемся к насущному, — Осид поспешно прервал его, поморщившись и приложив ладонь ко лбу, словно у него разболелась голова, что, в принципе, было ожидаемо: никакие восторги не прозвучат достаточно искренне и красноречиво для него. Потом взмахом трости пригласил Бладреста следовать за ним и направился мраморно-золотыми коридорами вниз, через вестибюль, мимо буфета и галереи с портретами известных актеров и актрис, к тайным ходам и переходам, ведущим в гримерку Марион.
— Мы идем в гримерку? — удивился Драго. — Разве туда пускают посторонних?
— Вы считаете себя посторонним? — усмехнулся Осид, отодвигая с пути один из двух столбиков, соединенных лентой, на которой болталась табличка «Не входить!».
На сей раз Бладрест счел за благо промолчать.

У гримерки дежурили охранники, но, завидев Хастианского Дракона, они моментально расступились, пропуская их с графом в комнату, сплошь кудрявящуюся облаками алых роз, причем эти цветы были повсюду: стояли на полу огромными корзинами, рдели в вазах и коробках, в банках, на столах, на полках, антресолях, хрустели на полу под каблуками туфель... «Вот хитрозадая нахалка!» — неловко поворочал Драго свой букет, на сей раз в порядке исключения поминая добрым словом не Айрин, а ту вертихвостку из бара, что обманула его насчет любимых цветов примы.

Занятая удалением грима балерина, услышав за спиной возню, отвлеклась и обернулась, и Бладрест, заранее исполненный пиетета и давший себе слово вести себя пристойно, с грохотом уронил свою клюку: с этими черными кругами под глазами она напоминала помесь ксенонского медведя с пьяным мимом. Нечеловеческим усилием воли он сдержал смешок, в совсем не изысканном поклоне протянув девушке цветы.
— Драго Бладрест. Граф Драго Бладрест. У вашим услугам. Восхищен.
-----------------------------------------------------
*Глиссе — скользящий шаг, используемый как подход к пируэтам и прыжкам. Кабриоль — удар ногой, совершаемый во время прыжка.

Отредактировано Драго Бладрест (13.05.2019 10:07)

Баснословно дорогие зеркала из псионита, окруженные по периметру часто вмонтированными электрическими лампами, отражали худощавую женскую фигуру в корсете балетного костюма, заостренные уши на плотно причесанной головке и лицо точеных черт, плывущих потеками театральной краски. Леди Логиэс привычным движением пуховки провела под глазом, сильнее размазывая угольно-черную подводку и стирая посверкивающие переливчатыми крапинками блестки. Ее рука дрожала, вернее, подрагивала мелкой дрожью от запястья до кончика мизинца — сказывалась нервозность, приходящая после каждого выхода на сцену. Опыт ничего не менял — он добавлял уверенности, но не устранял волнения — неизменного спутника каждого преданного Ее Величеству Игре артиста, ибо даже в самом опытном и гениальном лицедее угасает огонь искусства, когда его сердце перестает сладко и мучительно сжиматься перед представлением и болезненно ныть после него.

Гримерка балерины напоминала весеннюю оранжерею. Одуряюще пахнущие, пламенеющие всеми оттенками багрянца розы разновеликими пучками, отдельными бутонами на тонких стеблях, целыми красно-облачными вихрями заполоняли комнату от пола и до потолка, от туалетного столика и до самого порога, толпясь, щетинясь и наползая друг на друга в отчаянной схватке за тесное пространство. Из многих букетов выглядывали уголки открыток со стихами, пылкими признаниями, даже предложениями разной степени пристойности. В ушах до сих пор стоял гул несмолкающих оваций. Десять раз зал вызывал на бис великую Марион Логиэс, аплодируя стоя, не жалея ни связок, ни ладоней; дирижер симфонического оркестра взошел на подмостки и целовал ей руку. Значило ли это, что премьера стяжала успех? Наверное... Но сознание Марион, не отваживаясь верить, что все закончено и пришла пора пожинать заслуженную славу, с цензорской придирчивостью перебирало один за другим прыжки и пируэты, па-де-де и па-де-ша, оценивая, что бы еще можно улучшить (хотя, право, решительно нечего было улучшать). Сомнения сопровождались чувством вседовлеющего, выхолащивающего все нутро опустошения и... облегчения? Пожалуй. Но не того, которое приносит тупую апатию покоя, а того, что сродни чувству оступившегося и едва не сорвавшегося скалолаза, который в последнее мгновение ухватился за уступ. Нервозности добавляло и другое обстоятельство. Осид Логиэс, ее милый Оз, чья ладонь на плече и ласковое слово могли в считанные секунды унять тремор ее рук, представит ей сегодня жениха. «Полагаю, — выбросила она грязную пуховку и взяла другую, — две роли на сегодня я уже сыграла. Предстоит подготовиться к последней». Возможно, более непростой, чем предыдущие. В конце концов, у балета есть сценарий, партитура, видение хореографа — словом, предопределенность. У жизни же — только хлипкий заградительный барьер здравого смысла перед зияющим провалом неизвестности.

Она немного злилась на Оза и на себя за то, что согласилась участвовать в его сомнительных проектах. И все же ее точил интерес к тому, каков ее жених на самом деле. Слухи разносили о нем околесицу просто опереточной степени фантасмагоричности: он-де собственными руками цинично придушил бывшую жену, он-де пьет кровь розианских младенцев и ест на завтрак невинные человеческие души, он-де вообще сам Моргот в теле драчливого вампира, — но Марион всегда с брезгливостью отмахивалась от пересудов праздных кумушек. Ей не терпелось самой составить впечатление о графе Драго.

Закончив с блестками под одним веком, она окунула пуховку в фиалковую воду и размазала блестки под другим. Процесс удаления грима был для нее целым ритуалом, чем-то сродни хурбастанской медитации, он не терпел суеты и спешки: расставить в правильном порядке баночки, флаконы, инструменты; очистить кожу, осушить, освежить, нанести гламарию; прервать внутренний монолог, вслушаться в тишину, смириться с трагическим несовершенством мира и так далее. Неудивительно, что когда в ее гримерку без разрешения вломились, она раздраженно вздохнула и, еще не успев обернуться, мысленно запустила пуантом в этого нахала. Кто бы это мог быть? Танцмейстер? Милсдарь д'Моренте? Подождут. Даже милый Оз подождет, если это он. Она не собиралась прерывать своего занятия. А нарушитель спокойствия, по всей непреложной очевидности, не собирался ждать, пока она закончит. Он с грохотом что-то уронил, все же заставив ее оторваться от зеркала и обдать его холодом заполярных ледников, протянул ей букетик чахлых роз (к тому же белых!), согнулся пополам, демонстрируя взъерошенный блондинистый затылок, и бодро представился тем самым пресловутым графом Драго!

Марион, вне всяких сомнений, посчитала бы этого джентльмена просто очередным сбрендившим поклонником, решившим привлечь ее внимание несмешным и глупым розыгрышем, если бы подле него не отодвигал тростью надоедливые розы милый Оз. «Ну и женишок! — выронила она от удивления пуховку. — Вломился, перевернул все вверх дном, вручил дохлый веник. Хорошо хоть не нахамил!»
— Интересное у вас лицо, — незамедлительно отреагировал Драго Бладрест, старательно пытаясь косить глазами в сторону, но, по правде говоря, так и не оторвав их от Мариониного грима.
«А вот теперь полный комплект!» — подытожила она с каким-то даже удовлетворением и, пока ей под руку не попался пуант или что-то поувесистей, попросила обоих мужчин подождать ее снаружи. Очень вежливо, предельно корректно, но тоном, который не терпел неподчинения.

Ее тихое уединение долго не продлилось. Не успела она освежить очищенную кожу каплей фееглянца, как ее снова потревожили. На сей раз хотя бы предварительно постучавшись. Впопыхах набросив на себя дорожное платье и продравшись сквозь букеты, балерина сама открыла дверь, сведя к переносице брови в хмуром недовольстве, но вопреки ожиданиям в проеме показался всего лишь до смерти напуганный нарочный — симпатичный мальчуган, прижимающий к груди подарочную коробочку черного велюра.
— О, благодарение Богине, это не они! — смягчилась балерина. — Что у вас ко мне, юный джентльмен? От кого посылка?

Отредактировано Эмилия Сфорца (16.05.2019 05:39)

— Какая прелестная коробка! — улыбка балерины лучилась теплотой. — Благодарю вас, молодой человек. Позвольте вашу ведомость. — Она расписалась, где положено, украсив пустую строку рядом со своей фамилией изящной монограммой. Отцепив визитку от посылки, прочитав текст, состоящих из стандартных восхвалений («Неповторимой, талантливой и так далее»), и немного поразмыслив, она спросила как зовут посыльного и на обороте ажурной картонки написала: «Джеку с пожеланием всего наилучшего от Марион Логиэс». — Держите. Это ваши чаевые.

Мальчишка на радостях даже всхлипнул имя Праматери; его пухленькие щеки разгорелись ярче роз. Он поклонился, благоговейно прижимая белый прямоугольник к сердцу и, бормоча слова признательности, с видимой неохотой выпятился задом наперед из грим-уборной, судя по всему, казавшейся ему благоуханным святилищем богини. Умиленная Марион сделала театральный пас рукой на прощание юному поклоннику. Почему бы не польстить ему, обращаясь с ним, как со взрослым? Ей не трудно — ему приятно.

Оставшись в одиночестве и еще раз полюбовавшись на коробку, она поспешно развязала ленту, снимая крышку и заглядывая внутрь посылки. В черной коробке находился футляр — тоже черный и тоже из бархата, но меньшего размера, скрепленный прелестной автоматической защелкой. На дне лежала свернутая вчетверо записка.
— Что же там такое... — девушка прикусила губу, снедаемая приятным нетерпением, а, нажав на замочек, откинувший вверх бархатную створку, просто обомлела: — О-о, какое чудо! Они прекрасны! Синее золото! Неужели настоящее?..
Она провела кончиками пальцев по колье, по бриллиантовым серьгам, наслаждаясь холодящим кожу прикосновением к ограненной поверхности камней и любуясь витиеватыми изгибами оправы. На легких, пусть и чуть подгибающихся от напряжения ногах она подошла к зеркалу, аккуратно прикладывая серьги к заостренным ушкам. Прозрачные камушки качнулись, замигав частыми очередями вспышек и рассыпая вокруг себя чудные искорки преломленного света.
— В жизни не видела такой кристальной чистоты! Сверкают ярче плеяд! А как гармонируют с лицом! Словно созданы специально для меня!

Комплект, должно быть, стоил целое состояние — почитатель оказался не из бедных, но бирки с цифрами нигде не обнаружилось — только хорошо известный всем ценителям красивой жизни символ Королевского ювелирного дома. Кто бы ни прислал эти драгоценности, у него вкус куда лучше, чем у жениха, да и манеры обходительнее. Вот с кого надо взять пример графу Драго Бладресту! С некого милсдаря... С кого же?..

Балерина развернула записку, торопливо пробежав глазами по каллиграфическим строкам в поисках подписи дарителя, но неожиданно запнулась об упоминание «несравненной мазели де Луа». Потом еще раз прочитала, предположив, что что-то упустила или неверно поняла. Но нет — даритель не оставил свое имя, зато четко и однозначно адресовал подарок некой де Луа, «гениальной и талантливой, восхитившей Алукарда». Марион кольнула неприятная догадка: неужели подразумевалась Франсуаза де Луа, восходящая звезда орлесианской балетной сцены?.. Это какая-то ошибка? Чья-то жестокая шутка? Результат чьей-то предельно циничной небрежности: ей прислали вещи, по какой-то причине отвергнутые другой дамой, просто-напросто забыв поменять фамилию? Они что, все сегодня сговорились ей угробить настроение?!

Ей представился возлежащий на кушетке самовлюбленный бонвиван из тех свежеиспеченных богатеев, что легко сорят нечестно нажитыми денежками, считающий, что все на свете имеет свою цену и главное уметь повыгоднее сторговаться. Он рассылает побрякушки всем подряд артисткам, надеясь таким образом купить их благосклонность: одна откажет, вторая оскорбится, третья влепит пощечину, а четвертая улыбнется щедрому спонсору и, поломавшись для виду, охотно прыгнет в его грязную постель.

— Что же, — вставила балерина драгоценности в пазы футляра, — вернуть подарок невозможно, тем более я отдала мальчику визитку, но и оставить — немыслимо, даже опасно для репутации... Я должна рассказать все Озу... Может, это простое недоразумение, а может, чья-то искусная интрига... Лучше перестраховаться.

С этими невеселыми мыслями она вернулась к зеркалу и, завершая туалет, в процессе немного успокоилась. Пообещав себе разобраться со злосчастным подарком, когда будет время, она прихватила футляр (который теперь обжигал ей руки) и вышла из гримерки, под конвоем охраны пройдя к черному ходу, где ее дожидались милый Оз, жених и уютная карета. На ее лице остался легкий след досады от произошедшего, но, встретившись с Драго второй раз, она все-таки сумела выдавить из себя не совсем фальшивую улыбку. Улыбку, означавшую, что приму подпитывает не до конца еще угасшая надежда, что хотя бы объявление помолвки не превратится в глупый фарс.

  Замок «Чертоги Инклариса»

Отредактировано Марион Логиэс (30.05.2019 15:17)

Марион Логиэс, Драго Бладресту

Уверенно шагая по лощёным коридорам служебных помещений оперного дома, Осид думал. Мысли клубились неприятным ворохом, и, хотя на бледном сосредоточенном лице не проступало никаких эмоций, внутри их было хоть отбавляй. Как он мог отдать этому грубияну и психопату свою драгоценную Ри? Марион не просто была его звездой, мало кто понимал, что внучка Хастианского Дракона — это не только наследие Оза, но и его единственная родная душа. У него больше никого не осталось. Давно отошедшая в мир иной супруга, канувшие в небытие беспутные, инфантильные сын (про внуков по линии сына — даже и говорить не стоит) и дочь... Осталась только она. Сердце старого, умудрённого жизнью Логиеса, сжималось каждый раз, когда он думал о судьбе драгоценной внучки. Своих детей он упустил в силу молодости и некогда буйного нрава, но с ней такого не случится. Только не с ней!

Не успел вампир кивнуть нанятым им лично охранникам и занести руку для того, чтобы постучать в дверь гримёрки, как его недалёкий во всех смыслах родственник просто взял и открыл дверь. Прожигая спину Драго холодным от слепой ярости взглядом, Осид досадливо стукнул о лакированный пол тростью. О, Роза, что за олух управляет их кланом? Ну почему?!.. Кто его учил так себя вести? Разве можно настолько бесцеремонно врываться в обитель юной незамужней мазель?.. Понятное дело, заходить внутрь он не спешил, оставаясь за порогом, и, в общем-то, не прогадал — бесцеремонного нахала попросту выперли из гримёрки. Предельно вежливо и с достоинством, но твёрдо. Оз даже сдержанно улыбнулся уголками губ, настолько ему понравилось то, как его внучка быстро поставила на место эту выскочку. Чертовски приятно.

Вылетевший пулей из гримёрки граф Бладрест выглядел несколько... помятым. Был бы Осид менее сдержанным, он не преминул бы подколоть незадачливого жениха, но возраст и опыт брали своё. Всем всё ясно, незачем дальше глумится над беспросветной глупостью. Удивительно, как Драго удалось завести интрижку и жениться (к всеобщему осуждению, между прочим! Впрочем, брак никто так и не признал, но сам факт...), похоже, что обращаться с женщинами за свои 300 с лишним лет он так и не научился. И этому мужлану он собирается передать хрустальную Ри?! О, Роза, как же это тяжело... Спасало только то, что между «хочу» и «надо», умудрённый жизнью вампир почти всегда выбирал «надо». Чего бы это не стоило ему самому.

Поддерживая вялый светский разговор с Драго (как опытного политика, его такие вещи не утомляли, хотя и радости, конечно, тоже не приносили), сам Логиэс тем временем мыслью и душой был обращён к Марион. Так ли уж важна эта затея со свадьбой? Не совершает ли он огромную ошибку, соединяя две ветви клана? С политической точки зрения — этот шаг единственно верный, да и Логиэсам это будет крайне полезно и выгодно, но... Проклятое «но». Он даже злился на себя, поскольку давно всё решил и просчитал, перепроверил сто раз, осталось только претворить в жизнь. И теперь, когда всё так близко, что уже почти осязаемо, в мысли прокралось сомнение.

Услышав знакомую лёгкую поступь, Осид встрепенулся. На обычно бесстрастном, лишённом эмоций лице проступила тёплая улыбка. Его гордость, его драгоценность, его маленькая хрустальная Ри! Он склонился и легко, словно к святыне, прикоснулся губами к хрупким пальчикам хастианской примы. Внучка была как всегда прекрасна, хотя и явно чем-то (или кем-то? Прибить бы этого Бладреста...) раздосадована. Представив внучку её жениху, Дракон мысленно тяжело вздохнул от досады из-за сложившейся ситуации. Впрочем, об этом всём он подумает потом, в менее раздражающей обстановке. А пока у них есть крайне важное дело.

  Замок «Чертоги Инклариса»

Отредактировано Осид Логиэс (24.05.2019 16:25)

Саиду ибн Амину аль-Махди, Амелии Аскар

В своем клане Энзо всегда был паршивой овцой. Все это высокое искусство было для него слишком высоким. Он понимал красоту народных песен любимого Хастиаса, завораживающих ритмичных танцев аборигенов с тропических островов, но балет, опера, заумная проза — все это было слишком рафинированным. Поэтому, перебросившись с Бладерстом и Логиэсом еще парой фраз, вампир поспешил отправиться в буфет дожидаться антракта в компании алкогольных напитков. Можно было, конечно, отыскать Эмилию и поговорить приватно, но она наверняка пришла в компании матери или еще какой-нибудь родни, которые явно будут сковывать ее и вмешиваться в беседу. Так что вампир решил дожидаться ее «в засаде», да и стало интересно, какую линию поведения выберет Сфорца для общения с ним в публичном месте при большом количестве свидетелей. Ведь фамилия Найтлорд для большинства «приличных» людей и вампиров стала синонимом скандала благодаря местным газетам.
Наслаждаясь редкой минутой тишины и уединения, бизнесмен настолько погрузился в свои мысли, что заметил подошедшего к нему посыльного только после третьего или четвертого деликатного покашливания в кулак. Мундир хастианской дипломатической службы не оставлял сомнений в том, что покой и уединение подошли к концу — Его Величество Авраам Фердинанд I фон Рей, отправляя свое послание дипломатической почтой, а не лично, как это происходило ранее, явно давал понять, что содержание этого послания крайне важно для него, а значит, и всего Хастиаса, и совершенно не терпит отлагательств.
«Да, этот мальчишка точно добьется, чего хочет».
Сфокусировав взгляд на посыльном, Энзо вопросительно приподнял бровь, давая понять, что теперь, наконец, внимательно слушает.
— Энзо Найтлорд? — хастианец прекрасно знал, кто перед ним, но протокол соблюдал неукоснительно. Скучающий вампир хотел было ответить «нет» и посмотреть на реакцию, но потом глянул на явно уставшего посыльного и сжалился.
— Да.
Еще несколько сухих, формальных вопросов, коротких односложных ответов и, слава Розе, письмо от Фердинанда оказалось в руках вампира. Ознакомившись с содержанием, Найтлорд в очередной раз убедился, что чутье его никогда не подводит. Всемогущий монарх Хастиаса слал привет из солнечной Равены, интересовался, как идут дела, ради которых он направил «своего верного слугу» в холодный и мрачный Дракенфурт. Пытался держать руку на пульсе, одним словом. Ну, и не переставал напоминать, кто есть кто. Но это не главное. Главное — это крайне полезная для их плана новость — по данным разведки в Дракенфурт недавно прибыл или вот-вот прибудет человек Мизрахи для заключения крайне выгодных торговых контрактов. И не все они, скажем так, будут заключены в правовом поле.
«Не зря мы первым делом начали работать над агентурой в Айзе и Орлее — результат не заставил себя ждать. Нужно будет привлечь Оливера, с ресурсами Теней на поиски уйдет куда меньше времени».
Убрав письмо во внутренний карман и отпустив посыльного, мужчина хотел было, в очередной раз пересмотрев планы, отправиться на поиски Эмилии, ведь планы на вечер резко изменились, но не успел — буфет стал наполняться гостями театра.
Последующие события нельзя было названить никак, кроме удачи. Избавляя Энзо от оперативной работы и томительного ожидания, к барной стойке подошел мужчина явно восточной наружности и о чем-то заговорил с официантом.
«Неужели? Вот так просто? — сомнения развеяла Аскар, окликнувшая заморского гостя не иначе как „господин министр“, — Ловец удачи, что тут еще скажешь?»
Сложить два и два было несложно — всех маломальски важных представителей Айзы, уже находящихся на территории Нордании бизнесмен знал если не лично, то по фото из досье, а значит, этот господин прибыл совсем недавно. Министр, что соответствует информации из письма Его Величества. Да и то, что Аскар его опознала, хотя не имеет к политике никакого отношения, весьма показательно.
«Неужто они тоже хотят побороться за эти контракты? Крайне занимательно».
А девица уже шла в атаку на явно уставшего и раздосадованного иностранца. Надо было что-то делать, и делать незамедлительно. Упускать столь важного партнера в грядущей игре просто недопустимо.
— Господин министр, — он повернулся лицом к Саиду, — Моё имя Энзо Найтлорд. Не время и не место говорить о серьезных вещах. Но нам есть что обсудить и, уверяю, вы не будете разочарованы. Прошу об одном — не спешите заключать сделок, не выслушав все предложения. До скорой встречи.
И Найтлорд отправился к главе Теней за информацией о заморском госте.

  Транзитом через «Лоэнгрин» на «Примум»

Отредактировано Энзо Найтлорд (12.02.2020 15:37)

Саиду ибн Амину аль-Махди, Амелии Аскар, Энзо Найтлорду

Эмилия еле дождалась антракта. Она встала, как только плеснулся первый робкий хлопок, клюнула маменьку с папенькой в щеку и выскочила из ложи, догоняемая нарастающим громом аплодисментов. Не то чтобы ей не понравился Джакомо Тосси в белом трико. Не то чтобы костюмы и декорации подкачали. О выступлении мэтрессы Логиэс и вовсе нечего говорить — не даром ее расхваливали газетчики! Чувствительный к меткому слову автор сказал бы, что она возвращает истинный смысл затертым эпитетам «невесомая» и «воздушная». Прима казалась (или была?) легче воздуха — прямо взбитая крыльями пена. Горка сливок, которая отрастила себе голову лебедя.

Сфорца помедлила, записывая эти метафоры.

Не то чтобы она не оценила балет. Оценила. Положительно оценила. Но работа — прежде всего.

Сев на первую попавшуюся кушетку, Эмилия набросала план и начало статьи. Облокотись на подоконник в холле, перешла к описанию декораций. Прислонившись к перилам, черкнула еще несколько метафор. И так постепенно переместилась в буфет — место, в котором, как известно, рецензии пишутся особенно вдохновенно. Сюда уже начинали стекаться первые нетерпеливые посетители. Сфорца заказала себе напиток на выбор бармена, забилась в укромный угол и выпала из реальности до тех пор, пока не написала слово «кордебалет» через две буквы «а», сбитая с мысли гомоном голосов и звоном бокалов. Какое-то время музы еще покружили над ее головой, но сальные шутки из-за соседнего столика окончательно их спугнули. Тогда Эмилия наконец оторвала глаза от бумаги. Она заказала себе порцию «Мэри без крови» и, подперев подбородок ладонью, принялась без особого интереса рассматривать публику. Хорошо бы спросить мнения о балете у какой-нибудь эксцентричной светской персоны. Притом чем меньше персона смыслит в искусстве, тем лучше — читатель не любит чувствовать себя глупее интервьюируемых. Может, подойти к графу Бладресту? Этот идеально подходит. Жаль, его заслоняет Осид Логиэс со своими телохранителями. Нет, дохлый номер: не подступиться. Тогда к Симон фон Дуартэ? Увы, эта слишком умная. Сфорца сама-то не знает половины слов из ее активного вокабуляра, что уж говорить о подписчиках «Мирабо»! Тогда к Клементине Аскар? Можно. А кто ее спутник? Уж не Сильвертрам ли он Стрикс, с которыми дядя Виктор проворачивает свои мутные делишки? А ведь точно: он самый. Поглядите, как приосанился перед старой мегерой! Знать бы, о чем они там толкуют.

Девушка навострила уши. Жаль, экстрасенсорных способностей ей не хватило, чтобы разобрать содержание разговора. Зато она поймала многозначительный взгляд мэтрессы Аскар, украдкой брошенный в сторону бара. Так-так, интересно. Кому там мегера подает тайные знаки? Эмилия тоже посмотрела на бар. За стойкой обращали на себя внимание две особы: мужчина — хурбастанец, соперничающий яркостью платья с тигровыми лилиями и нарциссами, — и женщина — девушка, так похожая на Клементину Аскар, что казалось ее на двести лет омоложенной копией. Сразу ясно, кому предназначался сигнал. «Так это же муза Эда! — узнала Эмилию копию Клементины. — Гарельд все уши прожужжал ее гениальной игрой. Амелия Ида Аскар. Но что это была за морзянка между нею и старой мегерой? И кто этот странный мужчина в халате?»

— Господин министр! — донеслось до слуха пронырливой журналистки. — Я невольно подслушала вашу беседу с официантом...

«Министр, — уважительно поджала губу Эмилия. — А! Наверное, тот самый хурбастанский посол, о визите которого... где-то там сообщалось. Забыла. То есть вспомнила. Я же видела его с Сильвертрамом в ложе напротив! Да-да, и Амелию в их компании помню. Ладненько, и что дальше?» А дальше... Дальше был Найтлорд. Появился из ниоткуда и вклинился между Амелией и послом. Сфорца судорожно вжалась в свой угол. По счастью, Энзо не заметил ее. Перекинувшись парой слов с господином министром, он вдруг стремительно развернулся и вылетел вон из буфета.

Эмилия облегченно осела на стуле.

— Кстати, — сказал министр, обращаясь к своей собеседнице, — вам, случаем, не известен этот загадочный джентльмен, так грубо нарушивший нашу беседу?

«Так-так», — подобралась ближе к министру Сфорца. Встав по левую руку от хурбастанца, она напустила на себя по-деловому озабоченный вид, изображая, будто делает пометки в блокноте. Спешка Энзо показалась ей подозрительной. В поведении леди Аскар сквозило нечто неуловимо фальшивое. Хурбастанец держался так, будто не был представлен Амелии, хотя Сфорца окуляром собственного лорнета видела их в ложе Стрикса перед началом балета. Странно. Все это очень странно. Журналистка нюхом чуяла что-то неладное: говоря словами Зойцсмана, «повеяло тонким ароматом интриги и тайны». Похоже, сенсация сама плывет в ее руки. Остается лишь затаиться, слушать и наблюдать.

Отредактировано Эмилия Сфорца (20.02.2020 09:49)