Имя героя: Альбус Ленокс.
Тема: Альбусу приснилось, что он голый посреди площади.

Имя героя: Пегги Лимерик!
Тема: Пегги получает предложение руки и сердца от Гарельда.

Имя героя: колючая Пегги Лимерик.
Тема: Пегги получает предложение руки и сердца от Гарельда.

Имя героя: Альбус Ленокс.
Тема: Альбус учит Альбу ругаться.

Имя героя: Альбус Ленокс.
Тема: Альбусу приснилось, что он голый посреди площади.

Конкурсный пост:
— Альби, милый, ну зачем ты его ударил? — уже в который раз устало вопрошала Улрике голосом, преисполненным заботы и терпимости.
— Я его не бил... просто придал ускорения, — возмущенно надув пухлые губки и сдвинув брови для пущей серьезности, надрывно отвечал Умка, то и дело переходя на предательский писк, — и он первый начал.
— Первый? В самом деле? — вампиресса повела бровями в нарочитом удивлении. — А кто назвал его свиным рылом?
— Ну, назвал, и что такого? — ощетинился мальчишка. — Не бил же!
Альба уже досматривала десятый сон, когда Умка все еще ерзал под одеялом. Привычная картина. Но этим утром стоило изменить традициям и вести себя тише мыши, потому что сегодня маменьке вздумалось заняться очередным сеансом нравоучений, что она и проделывала время от времени с завидным постоянством.
— Ох, дорогой мой... ты еще настолько юн и смотришь на жизнь так просто. Порой я тебе завидую. — ласково проведя рукой по белокурым волосам сынишки, продолжала женщина. — Но детство не вечно, и вскоре тебе предстоит повзрослеть. Ты должен запомнить, милый, что словом можно ранить куда сильнее, нежели кулаком...
— Пинком... — вставил Альби и тут же сглотнул оброненную реплику. — Кхм, ранить? Прям взаправду?
— Понимаешь, малыш, кулаком...
— Коленом.
— ...ты ранишь лишь грубую плоть, которая имеет свойство быстро забывать боль, но словом ты задеваешь самое тонкое — душу, и это очень неприятно. Это унизительно.
— У-зе-ни-тель-но... Узенительно! — смакуя каждый слог, повторил Альбус новое слово.
— Это странное чувство, его не так просто объяснить. Представь, что тебе стыдно, но ты ни в чем не провинился. — Улрике говорила настолько медленно и выразительно, словно пыталась буквально вложить значение произносимых слов в ветреную детскую головушку. — Это куда неприятнее, чем просто нести наказание за содеянное. Это и есть унизительно.
Юный Ленокс лишь многозначительно округлил глаза.
— Ну, хорошо, вообрази, что ты голый, а вокруг тебя целая толпа народа. Как думаешь, понравится тебе это чувство?
Вопрос на миллион денег. Мальчонка вертел его в голове и так, и эдак, выворачивал наизнанку и опрокидывал вверх ногами. Проблема Альбуса заключалась в том, что он любой вещи находил самое непопулярное применение, аки мартышка — очкам. Но кто же осудит его за иррациональность, если буйство детской фантазии умиляло даже тех, кто терпел ее последствия? С этими помыслами малыш и отправился туда, где расстилается самая плодотворная почва для его фантазий — в царство сновидений.

— Мама, смотри, солнышко взошло, — пискнула какая-то малышка, дергая измотанную спутницу за рукав.
Площадь так и кишела снующими туда-сюда прохожими, и женщина уже не видела ничего дальше своего носа. И не увидела бы, если бы не глазастая девчушка, с детской ненасытностью впитывающая все, что попадает в поле зрения.
— О-о-о, упаси Роза! — ахнула торговка и яростно поволокла дочку прочь от ягодиц какого-то шалопая, вздумавшего забраться в центр нового фонтана на место, уготованное статуе упомянутой выше святой.
Умка ошалело вращал глазами и перебирал с ноги на ногу, шлепая босыми пятками по новехонькому постаменту. В этот раз Снежка перешла все границы. А ведь в прошлый раз, когда Альбусу, чтобы «снять позор», пришлось появиться перед гостями на их с Альбой седьмой день рождения в Альбином же кружавчатом платье, мальчишка счел, что хуже уже и быть не может.
«Ну, ничего, — в собственной голове Умкин голос звучал коварно и очень по-взрослому, — однажды заставлю тебя покрасить волосы».
День уже стремительно клонился к закату, и последние ласковые (для людей) лучики ощутимо пригревали попу. Прикрываться Альби права не имел, если, конечно, не планировал остаться трусом до конца своих дней. А конец настанет о-о-очень нескоро. Что ни говори, но непотопляемости мальчугана можно было только позавидовать.
Чувствовал себя ребенок странно. Сомнения касательно внешних данных были чуждый Умке, ясен день. Но это мерзкое посасывание под ложечкой было определенно не по душе невозмутимому и неунывающему Леноксу. Всему виной были прохожие, которые вмиг преобразились и вынырнули из сфер собственных дел и забот. Нет, ну, понятно, если бы им просто не нравилось зрелище, пусть бы и не пырились. Или уж смотрели бы, не прикидываясь шлангом. Фигушки! Одни бросали короткие взгляды и отворачивались. Другие закрывали лицо руками и подсматривали сквозь пальцы. Третьи нарочито поворачивали голову в другом направлении и, щурясь, скашивали взгляд (а вот и заметно!) в сторону полутораметрового мягкотелого изваяния. Складывалось ощущение, что досужие зеваки пытаются посмотреть на солнце, на которое смотреть хочется, но не можется. О-о-ох... определенно! Это все объясняет. Что уж поделать, когда красота слепит глаза? Терпите, товарищи! Красота спасет мир и все такое, но вблизи это — стр-р-рашная сила.
— Ну, простите, простите, не могу сейчас одеться, — извинялся маленький Светоч перед близстоящими своими почитателям.
Те же, что стояли чуть поодаль, ощущали на себе меньшее влияние Альбуса Ослепительного, но ощущали. Все, кроме знакомой и очень некстати возникшей троицы. Не-е-ет, Альба не могла... Мальчишка чуть не захлебнулся от возмущения, завидев Снежку, расплывшуюся в «молочной» улыбке и держащуюся за руки обоих родителей. Ох, быть беде...
— Альбус Ленокс, — грозно пробасил Перри, — немедленно спускайтесь и извольте объясниться!
Недобрый это знак, когда Персеваль переходил на «вы» в обращении к сыну. Чуя эпическую порку, попа заныла (фигурально, ясное дело) и упорно отказывалась трогаться с места. Поверьте, она у Альбуса очень убедительна, и малыш всегда сверяется с ней, прежде, чем предпринять что-то. Сначала с ней, а потом с Альбой. Последнее время Умка все чаще склонялся к мысли, что именно там и располагается искомый им эптаческий рубильник.
— Какой позор, — хваталась за голову Улрике и едва слышно умоляла, — спускайся, малыш... ты разбиваешь мне сердце.
— Не волнуйся, мамочка, не разобью, — Умка жизнеутверждающе подмигнул, — оно же из мяса!
Ну, а че? Так в одной и Снежкиных умных книжек написано. Она сама ему недавно рассказывала.
Сама же Альба возбужденно и яростно визжала что-то нечленораздельное (тоже, небось, боялась получить на орехи), но ее ментальные посылы явно говорили о том, что сейчас она, как никогда прежде, гордится братцем. Если Снежке всегда хватало ума, чтобы придумывать все новые и новые шалости, то Умке его хватало (или не хватало), чтобы воплощать оные в жизнь. Девочка никогда не обходилась одной выдумкой за раз, всегда отставляла какую-то пакость на десерт, но сегодня этому не бывать — братец преподнес ей и первое, и второе, и компот. Да одна эта выходка должна снимать позор на десять лет вперед!
Отпустив свою рассудительность в творческий полет, мальчик на мгновение потерял связь с миром. А когда все вернулось на круги своя, толпа превратилась в сплошную гудящую серую кашу. Даже Альба, обычно выделяющаяся на любом фоне своей белоснежной копной волос, затерялась среди прохожих. И только одно единственное лицо приобретало все более и более четкие очертания. Божественные очертания, которые могут принадлежать только его будущей супруге (пора бы уже поставить ее в известность) — Айрин Андерс. Ее голубые, как карамельки, глаза смотрели открыто и без смущения. И пускай она даже не пошевелила губами, все было ясно и без слов — в такое зрелище невозможно не влюбиться!

Наехав на, слившийся в темноте с дорогой, камень, карета подскочила так, что мальчишка щелкнул зубами и напряженно вцепился в руку сестры. Точнее в то, что должно было быть ее рукой. При ближайшем рассмотрении схваченная конечность оказалась Снежкиной стопой, которой та не погнушалась воспользоваться и пнула приставучего брата.
— Ну что-о-о? Мы уже в Орлее? — Сонно пробурчала Альба.
— Нет, но я, кажется, понял смысл слова «узенительно»...
— Поздравляю! А теперь, Умк, захлопнись и ложись спать, лады?

Имя героя: Пегги Лимерик.
Тема: Пегги получает предложение руки и сердца от Гарельда

Конкурсный пост:
1836 год, имение Сен-Мишель-Лоран.

— Я! Такую заразу! Замуж?! Да никогда в жизни! — в обиженно надувшуюся Пегги Лимерик полетел скомканный листок желтой прессы, на котором была напечатана статья (тридцать шестая за последние десять лет) про настоящего отца близнецов Леноксов. Или ненастоящего, но очень правдоподобно им прикидывающегося.
— Ну, Гарельд, не капризничай, позови меня замуж, что тебе стоит? — известная на весь Дракенфурт репортер отошла от первоначального потрясения и теперь с уверенным видом наступала на горе-жениха, потрясая рыжим париком, — а то я велю дяде Даниэлю тебя покусать!
— Слышал бы господин Росси о твоих планах — первой бы укушенной была ты, — парировал Альбус Ленокс, восседая в мягком кресле и очень даже успешно игнорируя все просьбы сестры, которую дернул Моргот участвовать в этом спектакле. Все вампиры как вампиры — выбрали для подражания успешных и знаменитых других вампиров, а сестренку потянуло пародировать мало того, что человека, так еще и саму Пегги Лимерик. Почетная роль отстающего, но упорного и столь же противного Гарельда Зойцсмана досталась Умке. И хотя теперь детское прозвище казалось статному белокурому юноше унизительным, его так продолжали называть все, кто не зависел от воли Эдгара де Вирра.
— Ну А-а-а-ал, — пухлые губки дрогнули, лиловые глаза налились слезами, а крохотный носик многозначительно шумно втянул воздух, намекая, что его обладательница сейчас начнет реветь. Причем реветь долго и поистине трогательно.
Альбус был готов закопать живьем всех обидчиков сестры еще с раннего детства, а сейчас выходило, что обижает ее он сам. Какое даже самое каменное мужское сердце это выдержит? Юноша поднялся, навесил на лицо презрительную гримасу и со вздохом сообщил:
— Я готов, моя пряная и колючая...

... День выдался паршивым, вечер мерзопакостным, а ночь вообще обещала стать последней в бурной жизни Пегги Лимерик, если глава одного из могущественных кланов сейчас же не выйдет из вонючего отеля, куда он уже восемь часов назад направился с десятком юных человеческих созданий. Известная на весь Дракенфурт репортер прекрасно понимала, что чистокровный вампир, ратующий за верность своей семье, там сейчас не морали девицам читает, а предается самым развратным утехам, причем в тепле! Последнее особенно приводило рыжеволосую шпионку в бешенство, учитывая, что на улице стояла поздняя осень, и дождь с самого утра нещадно поливал затаившуюся в придорожных жалких кустах Пегги. Хотя это еще большой вопрос, кто был жальче — госпожа Лимерик, забывшая плащ, или бодро желтеющие неведомые ей растения...
Пряная и колючая сейчас была мокрой и несчастной, но желание разоблачить негодяя пока что брало верх и заставляло забыть о неприятностях, которые, если быть уж совсем откровенными, частенько сопровождали неуемную Пегги. Хотя сегодня эти неприятности принимали глобальный характер с каждой минутой все больше и больше, заставляя звереть женщину все сильнее и сильнее. Окажись сейчас кто рядом — убила бы, раздела и съела. От таких кровожадных мыслей настроение немного приподнялось, а госпожа Лимерик даже нашла в себе силы злорадно ухмыльнуться, предвкушая скорый выпуск «желтой» правды.
Легкое ободряющее похлопывание чей-то руки по пятой точке пряной и колючей живо вернуло зверское и кровожадное настроение на место. Кстати, Пегги давно собиралась провести независимое расследование в поисках первых четырех точек на теле, но пока все никак руки и другие, не менее интересные способы поисков, не доходили. «Но теперь точно дойдут, до убийства уж точно», — твердо решила репортер и тихо (разборки разборками, а слежка по расписанию) выкинула кулак в сторону предполагаемого местонахождения нахала. Наглый мерзкий смех возвестил, что госпожа Лимерик промахнулась. На сей раз она соизволила обернуться и тут же скривилась так, будто глотнула неразбавленного лимонного сока.
— Гарельд, Моргот бы тебя побрал, что ты тут делаешь? — слащавыми и гадкими эти двое были в газетах, а в обычной жизни предпочитали обмениваться куда более простыми и грубыми любезностями.
— Пегги, страшная ты моя, а тебе, как я погляжу, не спится в ночь глухую, — Зойцсман говорил до противности громко и стоял под самым фонарем, будто не понимал, дубина эдакая, что может ее раскрыть в любую минуту! Госпожа Лимерик сжала кулаки, но второй раз попытку покалечить конкурента не предприняла, а лишь тряхнула рыжими волосами и велела:
— Пшел вон, только тебя здесь и не хватало. Где хочу, там и гуляю.
— Не хватало, вижу, — мирно согласился репортер и перемахнул через кусты, очутившись на крохотном пятачке, облюбованном Пегги для себя, а не для каких-то там «любименьких-прелюбименьких». — Почему ты вся мокрая? Не хватило мозгов захватить накидку?
— А почему ты один ночью шляешься? — ядовито поинтересовалась женщина, не сводя взгляда с парадного входа в отель. — Где твоя женушка разлюбезная, о которой ты вспомнил на самом интересном месте...
Пегги не договорила, но Гарельд и так прекрасно ее понял. Три года назад эти двое заклятых конкурентов объединились для одного общего (и как оказалось впоследствии успешного) расследования, которое затем окончилось совместным распитием алкоголя, а потом и.. кхм... «братанием». Только вот в самый разгар того самого «братания» Зойцсман вдруг вспомнил о наличии у него жены с благозвучным именем Жузетта и просто-напросто спихнул госпожу Лимерик на пол с мягкой и очень уютной кровати (причем двуспальной, заметьте). Стоит ли говорить, что война с тех пор шла нешуточная, или это и так понятно, исходя из характера колючей?
— Отмечаю шесть месяцев со дня своего развода, — преспокойно сообщил конкурент и тоже уставился на вход в гостиницу. — Хожу и ищу барышню на один вечер. Вот только попадаются постоянно не первой свежести дамочки, мокнущие под дождем...
Мужчина ловко увернулся от очередной оплеухи Пегги и с легкой укоризной продолжил:
— Сначала надо выслушать собеседника, а потом уж калечить. Вдруг я принес тебе важные сведения?
— Ты? — пряная и колючая даже отвлеклась от слежки и с нескрываемым презрением покосилась на говорившего. — Не смеши меня, Зойцсман. Повторяю — что тебе надо от меня?
— Большой и пламенной любви, — объявил тот и ухмыльнулся, — ты гляди, Пегги, в оба, а то не приведи Роза пропустишь политика, который уже час назад как сбежал через другой выход.
— Черный ход заперт, я проверяла, — от неожиданности сообщила правду репортер и разозлилась сама на себя. Ясно же, что Гарельд просто хочет ее отвадить и захапать острую новость себе, вот и блефует. А она так запросто выболтала про черный ход, теперь конкуренту незачем волноваться — Пегги все сама выяснила и преподнесла на блюдечке с рыжей каемочкой. Ну что за день?
Пока рыжеволосая женщина предавалась невеселым размышлениям, мистер Зойцсман неожиданно снял плащ и молча накинул его на плечи «коллеге». После чего заключил ее в крепкие объятья и хмыкнул:
— Он вылез через окно, душенька, ты об этом не подумала? А как он торопился, загляденье просто! Я только передал со слугой записку, как буквально через пару минут твой объект с сопением протиснулся в окошко и был таков.
— Гарельд, ты мерзавец, — вяло попыталась было разозлиться Пегги, но успехом эта затея не увенчалась — она лишь крепче прижалась к мужчине и закрыла глаза. Да, мерзкий репортеришка заслуживал сейчас самых крепких тумаков, но для этого ей пришлось бы оттолкнуть теплого Зоцсмана и скинуть плащ.
«Изобью потом», — решила пряная и колючая и лишь от души наступила на ногу своему собеседнику.
— А ты весишь, как упитанный фриз, — не остался в долгу «мерзавец» и машинально провел ладонью по золотистой макушке. Странно, но в этом жесте было куда больше нежности, чем в горячих поцелуях всех кавалеров, что были у госпожи Лимерик. — И я вот что подумал... Я старею, теряю былую хватку. Да и ты не та, что была раньше. Нам нужна сенсация, причем такая, о какой читатели и помыслить не могли бы. Например, наша женитьба.
— Что-о-о-о?! — Пегги с сожалением пихнула кулаком в живот репортера и приготовилась задать хорошую взбучку этому... этому... Кому, она так и не успела придумать, потому что Гарельд попятился и примиряюще возразил:
— Это лучше, чем, допустим, наше совместное самоубийство или рождение внебрачного ребенка. И я бы взял твою фамилию, Гарельд Лимерик, красиво же звучит! Не капризничай, милая, возраст у тебя уже не тот.
— Я молода и полна сил, — возмущенно вспыхнула Пегги и чихнула.
— И помрешь от простуды, если сейчас же не отправишься ко мне домой, — кивнул репортер, с лукавой улыбкой поглядывая на обиженную и промокшую женщину.
— Закажи мне панихиду, не забудь, — мрачно отозвалась та, пробираясь сквозь колючие кусты.
— Фамилию оставлю свою, — проворчал Гарельд и выжидательно уставился на пряную и колючую.
— В таком случае я согласна, — ровным голосом сообщила госпожа Лимерик и нетерпеливо продолжила, — чего стоишь? Идем к тебе...

... — А поцелу-у-у-уй? — разочарованно протянула «Пегги», пытаясь ухватить «мистера Зойцсмана» за шиворот.
— Ни за что!
— Ну А-а-а-ал!
— Еще одно слово — и Гарельда играть будет Даниэль, — пригрозил Умка, едва сдерживая довольную улыбку. Сестренка его редко о чем-то просила, но когда она это делала... Она была мила до невозможности.
— Но он же не согласится...
— Вот и потратишь оставшиеся до конкурса два дня на уговоры.
— В таком случае я согласна обойтись без поцелуев, — Альба капризно надула губки, но потом подошла к брату и звонко чмокнула его в нос. — Ты лучший жених, Умк...

Отредактировано Альба Ленокс (31.12.2011 02:36)

Имя героя: Альбус Ленокс.
Тема: Альбусу приснилось, что он голый посреди площади.

Конкурсный пост:
Безумный хохот, стоявший на всю площадь, ещё долго не прекращался. Картина была и вправду весёлая: огромный, толстый тролль, безумно пожирал конфеты, отравленные мышьяком. Неясно было только то, что здесь было так смешно, что просто до смешного смешно. И вправду, смешно.
А фестиваль уродцев был в самом разгаре! И бородатые женщины, у которых бороды росли из самых разных мест, и наследники всеми забытых кланов, которые ради денег готовы пойти на всё что угодно, и пляшущие карлики, запихивающие друг друга в узкие коробочки, а потом раскидывающие друг друга из стороны в сторону, и оборотни, запертые в одну клетку, ободранные, дерущиеся друг с другом, и обедневшие человеческие барды, трубадуры, менестрели, воспевающие половые подвиги совсем не полового гиганта, в простом люде которого даже прозвали Карлик-Нос, за свой горбатый... нос.
Сон этот был просто ужасен! Никогда не знаешь, что можно найти в глупых книжках с картинками, которые так старательно батюшка, матушка и их слуги, прячут от Умки и его сестрички. А Снежка, кстати, в этой ночной грёзе выходила какой-то слишком глупой и жадной, злобной и совершеннейшим образом искажённой: Альба в этой наиужаснейшей дрёме ела крыс, отрыгивала, плевала в лицо конюху (что было истинной привилегией Альбуса!), воровала сладости, а потом даже не делилась ими со своим любимым братцем. Какой дурацкий сон!
И каждый раз, как мир страшных фантазий Умки выходил за самые дальние пределы, которые можно было только найти, небо становилось над фестивалем воистину тёмным, а по нему потом скакали четыре всадника на хромых пони, отбивая по своим питомцам вместо хлыста огромными молниями мелодии, что любили играть в церквях, соборах, монастырях... Зловещий шёпот органа. Как мрачно и торжественно. А потом всё снова становилось на свои места, и хохот снова не прекращался, пока ночная дрёма не преступала рамки воображаемого. И так было раз девять уже. Один раз Альбус даже проснулся в холодном поту, но снова засыпал под звуки вымышленной свирели. И он снова оказывался на фестивале, в ритме безумного танца. И снова становилось страшно.
Импресарио, наконец-то, сообщил о том, что сейчас будет сразу три гвоздя программы! Три самых жарких представления...
— ...три самых жарких представления, которые вы никогда ещё не видели! Три яростных всплеска эмоций, три симфонии ужаса, вашего хохота и наших уродов...
И с неба необычайным образом начали падать снежные хлопья, крупные, лилейного цвета. Всё вокруг стало резко розоватых оттенков. Всё было так прекрасно. Волшебно. Зажигательно. И непредсказуемо. И с неба, таким же магическим образом вдруг явился он. Кто-кто-кто? Он! Он! Он!
— Настало время магии! — вдруг раздался эхом сильный, мощный мужской голос. Площадь не хохотала. Она была заворожена. Все не могли налюбоваться падающим снегом. Фокусник щёлкнул пальцами и иллюзия развеялась. Эта была та же площадь. Всё было таким же обычным.
— Аплодисменты мне! — и площадь зааплодировала. — Мне нужен всего лишь один доброволец! Кто-нибудь желает? Нет? неужели никто? Совсем-совсем? А может быть вы... или вы?
Волшебник указал тростью в сторону мальчика белокурого, с ангельским личиком. В нём чувствовалась живая энергия, в отличие от его окружения, искаженного и испорченного, с ломанными лицами, словно собранными из цветных витражей. Альбус положительно качнул головой и вышел на подиум. Весь зал восторженно охнул-ахнул, начал заикаясь перешёптываться междометиями, восхищаясь его красотой, его подобием небожителю. Ещё бы! Ведь он стирает свой костюм новой «Лаской»... Ну да ладно, к чему мы это?
Мальчишка с задатками разбойника уже стоял на подиуме, в белоснежном смокинге своего отца, на которого он так старается быть похожим. Конечно, костюм был гораздо больше самого Альби, но не беда! Ему было как Моргот в заде, как, впрочем, и всему «доброму» народцу.
— Как вас зовут, младой господин? Впрочем, можете не говорить, я и так знаю ваше имя! Вас зовут...
— Альбус Ленокс. Восемь лет мне ещё, — прервал фокусника шалапай, — Если не будите тянуть, то я буду с вами ласков и нежен. Давайте уже, показывайте свои три представления. Я уже хочу проснуться, между прочим.
— Хорошо, будь по-вашему... — все затаили дыхание, когда магистр магической магии, показывающий магическую магию сейчас всей площади, поднял посох, увенчанный гранатовыми камнями. И — вдруг! — из них полился алый, ядовито алый свет. Казалось, что сейчас весь Дракенфурт замер. Всё было слишком тихо.
Из света начали появляться фигуры разных зверей. Слон, привезённый из Хурбастана. Вот свинья, взятая с ближайшей фермы. Вот гаргулья, сворованная из лаборатории Рендов. И много ещё было животных. Они были светлы, на их лицах отражалась улыбка. «Что за чушь такая?» — пробурлила в голове мысль Умки тоннель к его доброму сознанью.
— Быстрей давай уже, пожалуйста, — молил фокусника маленький Альби, — Лучше сразу к третьему! А то я ведь заснуть во сне от скуки могу! И, в самом деле, мой сон! Неужто не можешь подчиниться и сразу показать третье представление? С твоими черепашьми темпами и утро наступить может.
— Ну что же... Третье выступление — сюрприз для тебя. Лучше морально приготовься.
— Я, конечно, ещё не знаю значение слова «морально»... — конечно же, северный мишка (если можно его так назвать) врал. Всё он прекрасно знал. Просто хотел покончить со всем по-быстрее.
— Как скажите...
Вспышка! Яркий свет! Ба-бах! Искры-искры! Куча искр, разноцветных искр! И белый свет. Белая мгла. Тупо белая, бесконечная. И один силуэт Ленокса. Он ничего здесь не видел. В данной ситуации он был полнейшим кротом. Или слепым. А собаки-поводыря рядом не было. А жаль. Была бы — не грохнулся бы со сцены.
И тут Умка открыл глаза, поднял веки. Та же площадь. Холодный камень. Дождь. Капли тихо стучат по нагому телу мальчишки. Он голый. Абсолютно. Лучше не вставать, а то на всю площадь можно показать свои гениталии. Но, если этот долгий сон закончиться на показе ещё недоразвитой пятой конечности Альбуса, то он это сделает. Несомненно. Ведь этот сон уж очень много времени занимает. Слишком томительное ожидание.
«Вставайте, господин, вставайте! Пора вставать!»
Чья-то рука треплет оголённую ручку мальчика. Он встаёт. И слышит... безумный хохот.
Безумный хохот, стоявший на всю площадь, ещё долго не прекращался. Картина была и вправду весёлая.
«Ну что же вы так, господин, меня огорчаете?»
А где рука, что трепетала Альби? Где тот вампир, готовый ему помочь? Нет, здесь нету никого. Только он; он наедине со своим страхом. Он и смеющаяся ему в лицо площадь. Ну, не только в лицо...
— Ха-ха-ха-ха! Посмотрите на него! Ха-ха-ха!
— Отстаньте, отстаньте от меня! Я просто хочу проснуться!
«Так просыпайтесь, господин!»
Пальцы впились в одеяло, ладони похолодели, несмотря на тёплое греющее солнышко за окном. Густой пот пробежался по всему телу, по спине, по лбу, стекая вниз, падая на вычищенное до блеска одеяльце.
— Вам, наверное, приснился кошмар, г-н Ленокс.

Ура-ура! Поздравляю всех, кто принял участие в конкурсе.

Судьи приглашаются к оценке

Жюри выставило свои оценки, теперь пришла пора высказаться и самим героям данного конкурса!
На судейство постов о себе приглашаются: Альбус Ленокс, Реголо Пелоросса, Пегги Лимерик, Эсмеральда Лэйкмур.

Оценивание проводиться по тому же принципу, что и уже сделали жюри.
Напоминаем критерии оценивания конкурсных постов:
Общее впечатление
Подача (умение удержать внимание читателя и т. п.)
Сходство с персонажем, которому посвящали пост. Это может быть наличие коронных фраз, очевидные привычки персонажа, упоминание в посте каких-то событий и явлений, которые имели (или могли бы иметь) место в биографии персонажа.

Схема такова: возле каждого пункта ставится оценка (по пятибалльной шкале)

Ниже под каждым пунктом пишется комментарий судьи, или, иначе говоря, пояснение, как и почему тот или иной судья поставил именно эту оценку.
Ждём ваших оценок! И желаю всем конкурсантам удачи, а судьям — быть справедливыми и отдать победу тому, кто ее действительно достоин!

Реголо не смог отписаться лично, поэтому просил передать оценки.

Признаться, я весьма удивлена и польщена тем фактом, что двое игроков взялись пародировать, бесспорно, многогранную и противоречивую личность. Мне казалось, что от столь сомнительного удовольствия поспешат отказаться все участники. Редкий момент, когда Пегги Лимерик признает свою ошибку и ничуть не огорчена этим.