[Хастиас] Берег моря    (спустя несколько месяцев после описываемых событий) 

«Ты должен жить, граф. Живи», — раздался тихий голос извне. Он доносился будто бы издалека, через стену. Людвиг не сразу уловил его нотки в спертом воздухе. Где-то капала вода. Неважно. «Живи, граф», — настойчиво повторил незнакомец. Или незнакомка? Граф не мог сказать определенно. «Действуй», — тот же голос, но уже громче.
И верно. Хватит сидеть в этом темном саркофаге, вдыхая приторный запах тления! Хотя, собственно, сколько он здесь сидит? И вообще, почему? Каким образом граф оказался в пристанище мертвецов? Должно быть странно, но он этого не помнил. В данное время разум представлял собой сосуд, заполненный густым туманом, сквозь который невозможно было добраться до нужных воспоминаний. Людвиг попытался потрогать лежащую над ним и его безмолвным другом каменную плиту саркофага, но не тут-то было! Удивительно! Рука прошла сквозь камень, ничего не почувствовав. Что бы это значило? В затуманенный разум юноши стали проникать нехорошие мысли. Поначалу граф старался отогнать их, однако, вскоре их стало много больше. Мысленный барьер не устоял. Людвиг развернулся на бок и взглянул на товарища по несчастью. Это он так называл черный лакированный гроб по соседству. Интересно, кто там покоился? «Постойте-ка, я же могу», — вспомнил граф и просочился в гроб. Тесновато. В нем, на мягкой бархатной обивке возлежал белокурый молодой вампир, облаченный в белый узорчатый саван. Когда-то он, несомненно, был приятной наружности, если не сказать, красивой. Все вампиры блистают красотой, данной им при рождении. Но в этом было что-то и от человека. Убранство домовины оказалось достаточно роскошным, что наводило на мысли о состоятельности или родовитости этого мертвеца. Самое примечательное, что заметил Людвиг, так это скрываемая пышным гофрированным воротником шея. Скрываемая явно неспроста. Обычно так делали, когда шея покойника была изуродована. Но чем? Неужели такого молодого и, судя по богатству, счастливого юношу кто-то убил? Быть может, несчастный случай? Графу стало не по себе, когда он внимательней вгляделся в лицо. Кое-где изъеденное червями и прочими паразитами, оно являло жуткую картину. Созерцать ее у Людвига не было желания, посему он резко вскочил и проник наружу. Такое чувство, будто вынырнул из-под воды. Свежий воздух больно ударил по ноздрям. Людвиг машинально вздымал грудь и втягивал воздух, памятуя о привычках прошлого. Только лишь привычках. «Я бесплотен, — внезапно осознал юноша и ужаснулся, — значит, я умер. Но как? Не помню. И почему живу? Или это не жизнь? Загробная?». Слишком много вопросов, на которые не было ответов. Хотя...
Поразмышляв и выудив из памяти кое-какие познания, полученные при жизни, граф пришел к выводу, что он действительно мертв. На эту мысль наводила не только пресловутая бесплотность, но и надпись на саркофаге позади: «Граф Людвиг фон Кейзерлинг. Сильна любовь и слава смертных дней. И красота сильна. Но смерть сильней». Здесь было сразу два намека на то, что тот разлагающийся труп в дубовом гробу — бренная земная оболочка Людвига. Еще бы, раз на саркофаге написано: «Граф Людвиг...». К несчастью, фамилии своей он не помнил. К тому же, костюм на нем разительно походил на костюм того покойника.
Рядом с «его» могилой была еще одна свежая, наспех устроенная могила — «Барон Вальтер фон Кейзерлинг. Кто дружбу со Смертью водит, тот под руку с ней уходит». Справедливо полагая, что его фамилия все-таки Кейзерлинг, Людвиг удивился собственной бессердечности. Ему было нисколько не жалко родственника. Вместо этого юноша огляделся. Сырой и затхлый склеп с множеством ниш в стенах и разбросанных тут и там надгробий, слабо освеженный и мрачный полуподвал. Невдалеке виднелся проблеск света, туда и пошел, вернее поплыл призрак. А как же иначе? Раз он мертв, значит, призрак. А призраки умеют и любят «плавать».
По пути внимание юноши привлекло надгробие со статуей, изображающей задумчивого молодого аристократа, сидящего на скамье. Надпись гласила: «Граф Альфред фон Кейзерлинг. Блажен не ведающий сотворенного». Еще один родственник? Совсем рядом на вырубленном из мрамора круге диаметром в несколько метров, располагался прямоугольный саркофаг с помещенной на него статуей прекрасной женщины с роскошными волосами. Она лежала в сонмах лепестков роз, прикрытая лишь легким покрывалом. Усталый взгляд выражал обеспокоенность и смуту. Ах, как тонко были вытесаны черты лица красавицы! Удивившись мастерству скульптора, Людвиг в который раз пробежался взглядом по надписи: «Графиня Шарлотта Фиц-Эстерлен. Власть хрупких рук». Еще одна родственница. Пару шагов от мраморного круга и новая статуя, достигающая потолка склепа. Высокий мужчина в средневековых доспехах. Его длинные волосы волнами спускались на массивные плечи. Воин держал щит и меч с незнакомым Людвигу гербом — деревом на фоне сияющей луны. Надпись на щите местами потрескалась, но сохранила имя нашедшего здесь вечный покой: «Граф Вилфрид фон Кейзерлинг. Пусть молчаливым стражем станет тебе камень». Да сколько же их здесь? Это что, родовой склеп? «Ох, к чему я здесь?», — беззвучно воскликнул граф и пошел прочь. Прочь оттуда. Несколько поворотов — и впереди забрезжил свет. Выход. Наконец. Признаться, собственная безучастность пугала его. Но свет давал надежду. Пусть тусклый, но от того он не переставал быть надеждой.
Очень интересное явление, бесстрастность призрака. Живой бы уже давно сошел с ума от горя или переживаний. Хорошо, что бесплотному духу это было не страшно. Поразительная безразличность в силу собственного воздействия отныне не тревожила Людвига. Достигнув выхода из сего мрачного пристанища мертвецов, Кейзерлинг помедлил, сам не понимая, почему. Повисла долгая, тягучая пауза.
«О, думал я, что сон всего лишь это. Но нет, вдвойне обманут я воображением. Иль правда то что вижу? Я благородным отпрыском родителей умерших был, но к праху их присоединился во цветение лет? Да что за вздор! И почему же не дарован вечный мне покой? И что здесь делаю? Лишь помню шепот чей-то, пробудивший душу молодую», — сокрушался Людвиг, вспоминая надгробия и интуитивно определяя степень родства тех покойников и его самого.
Выйдя наружу, он увидел на гранитных ступенях, ведущих к склепу, флакончик с какой-то жидкостью. На приклеенной к нему бумажке были выцарапаны буквы: «Ф», «А», «Р», «Е», «Т», «Р», «А». До того неразборчиво, что сначала призрак не сумел собрать их воедино и построить слово. «А, фаретра. Для чего?», — спросил Людвиг у ветра, что шелестел кронами вековых деревьев напротив. На дорожке между ними работал светловолосый юнец. Он что-то бубнил и пытался смести листья, которые шаловливый ветерок разносил по округе. «Действуй», — вспомнил граф. Смелая догадка озарила сонный разум. Интуиция, от которой раньше Людвиг и слова не слышал, теперь работала в полную силу. Она подсказывала, что нужно что-то сделать с этой жидкостью. А, раз уж призраки пить не могут (а если и могут, то какая им нужда?), значит, необходимо напоить вон того юнца. По всей видимости.
Людвиг сосредоточился и принял как можно более непринужденный вид, схватил флакон и осторожно спустился по ступеням, ловко имитируя шаги живого существа.
— Будь проклята эта погода! — буркнул молодой блондин, нервно отбрасывая метлу.
— Да, погодка не самая приятная, согласен, — весело и громко проговорил граф, устроившись под сенью раскидистого дуба. Блондин резко обернулся и тут же отшатнулся назад. Нужно отдать ему должное, он мастерски владел собой. Мгновенно приручил испуг и принял величавую позу. Граф разглядел под старой рубахой физически развитое юное тело, а на лице, черты аристократа. Выправка указывала на принадлежность этого вампира к военным. Или, по крайней мере, он когда-то занимался военным делом.
— Прошу прощения за свою невежливость, — улыбнулся Людвиг и поклонился. — Я проведывал родственников, что похоронены в этом склепе, — он кивнул в сторону семейного склепа Кейзерлингов.
— А, да, тут не так давно были пышные похороны. За два месяца умерли целых три молодых наследника с фамилиями Кейзерлинг. Я видел похороны последнего. Примите мои соболезнования, — учтиво проговорил блондин. — А мое имя — Вильгельм Тогенбург. Если что-то понадобится сделать в склепе, говорите без стеснения. Это моя работа.
— Что вы, склеп в прекрасном состоянии! — деланно бодро промолвил граф. — Но у меня все же есть просьба к вам.
Блондин с интересом уставился на Людвига, совершенно не замечая, что перед ним призрак. А хитрый граф неукоснительно следовал плану, что созрел в его голове за доли секунды. Какой-то частичкой себя он чувствовал, что действительно должен жить. Именно поэтому бывший ревенант достал «Фаретру» и показал Вильгельму.
— Я не был на похоронах, поэтому очень хотел бы хоть как-то почтить память умерших родственников. Но пить одному — значит уподобиться последнему алкоголику. Вот и прошу вас составить мне компанию, правда, сосудов не нашлось. Вы не брезгуете пить из горла вместе со мной?
Тогенбург медлил. Жажда новых ощущений и инстинкт самосохранения боролись внутри. Как известно, юный Вильгельм умел блокировать сигналы опасности и отдаваться в объятья судьбы. В его голубых глазах заиграли задорные огоньки.
— Что же, почту за честь выпить с вами это... А что это, кстати?
— Ах, это? Изобретение моей бабушки, ядреное, знаете ли, питье. Пробирает до костей. Попробуйте. Нечасто чужакам удается попробовать эту настойку. Мы храним способ ее изготовления в секрете. Ох, вы бы знали, что мы творили после принятия этой жидкости! Очень подходит для того, чтобы скрасить нахождение в этом мрачном месте, — Людвиг лгал. Так нагло и безжалостно — впервые.
Вильгельм загорелся. Отборная настойка? Секрет семьи? Да, конечно! Он был всецело за то, чтобы попробовать это. И пусть питье предлагал незнакомец, да еще и на кладбище, но разве это имеет значение? Вильгельм хотел получить удовольствие. Он был страстно охочим до новых ощущений. И никогда не упускал случая побаловать себя. Так что, сомнений в положительности ответа не оставалось.
— Буду рад испить эту настойку вместе с вами, — поклонился Вильгельм.
Людвиг, как истинный аристократ, первым дал отведать эликсир господину Тогенбургу. О, жадный юнец! Он выпил большую часть «Фаретры» одним продолжительным глотком, даже не принюхиваясь. Бедняга столь опрометчиво доверился Людвигу, тем самым подписав себе смертный приговор. Эх, молодость. Давно ли граф был молод? О, он и сейчас молодой... призрак. А юный блондин тем временем что-то промычал и пошатнулся. Флакон с настойкой выскользнул из ослабевших пальцев и звонко разбился о бордюр дорожки. Минута просветления приближалась.
— Чем вы меня напоили? — заплетающимся языком промолвил Вильгельм, пытаясь ухватиться за Людвига. К его великому удивлению, руки проходили сквозь незнакомца, не нанося последнему никакого вреда.
— Действует? — с неподдельным интересом спросил Людвиг, приняв вид обычного полупрозрачного духа. На его сосредоточенном лице не осталось и тени той дружелюбной улыбки, которой обманулся Тогенбург.
— Что за бред? Это настойка так действует? Почему я хочу, ааа... — не своим голосом проревел Вильгельм и потерял сознание.
«Готово. Только вот что? Что делать дальше?». Прежде чем вопрос был задан, Кейзерлинг уже знал ответ. Голос не зря пробудил его сегодня, именно тогда, когда здесь находился Вильгельм. Это юное тело предназначалось Людвигу. Уж не сама ли Смерть возвращает ему должок? Ведь отнятая у него жизнь тогда по праву принадлежала ему. Тогда... В мыслях всплыли воспоминания о хладных руках, сжавшихся на шее. О последовавшей за тем боли. Поистине ужасная участь — быть убитым таким зверски способом. Быть может, именно поэтому Смерть теперь помогает ему обрести себя в новом теле? Кто знает. Людвиг хотел верить в помощь высших сил, когда проникал в тело Тогенбурга. Секунды спустя его пронзила чудовищная по своим масштабам боль. Казалось, будто каждый нерв его нового тела сейчас подвергался уколам игл. Перед мысленным взором клубился сумасшедший калейдоскоп чужих воспоминаний и чувств, преграждая собой путь рациональному мышлению. Голова грозилась расколоться как орех, не в силах пропускать такое количество информации единовременно. Людвиг сжал кулаки и закричал. О, Роза! Крик. Крик — это спасение. На время его действия боль немного стихала, уступая место животному страху. Кое-как граф поднялся на ноги, но не прошел и пары шагов, как упал, больно ударившись лбом о какое-то изваяние. Прежний Людвиг бы потерял сознание, а вот нынешний только почувствовал новый взрыв боли и что-то горячее на лбу, переносице. Очередной крик. Отчаянный. Полный негодования и возмущения. Но только не мольбы. Даже если бы он захотел — язык не слушался. Не позволял молить о помощи. Никого. Никогда. Говорят, одна боль заглушает другую. Возможно, это и случилось. Так или иначе, болевые ощущения и образы перед глазами постепенно меркли, чувствовалось биение встревоженного сердца и пульсирующая в венах кровь. Организм пережил первичный шок переселения.
Через полчаса граф уже брел по кладбищу в поисках сторожки или выхода. По пути он сжимал и разжимал пальцы, довольствуясь забытыми ощущениями. С ногами управиться было немного сложнее. Для мертвецов время течет в сотни раз быстрее там, где они находятся в период после смерти. Поэтому все и забылось. Но граф быстро привыкал. Несмотря на то, что разбитая голова болела, Людвиг не волновался. У этого тела была невероятная регенерация по сравнению со старым, видимо, из-за молодости. Однако еще не было той эйфории, что свойственна вновь ожившим. Ну, такие же бывают, верно?
Смеркалось. А Кейзерлинг все шел и шел меж могил, мимоходом зачитывая вслух имена и наслаждаясь новым голосом, впрочем, очень похожим на старый.

  [Дракенфурт] Главный проспект

Отредактировано Людвиг фон Кейзерлинг (02.10.2011 01:18)